The other side of the Sun

       С застекленной террасы Джошуа наблюдает за птицей, сидящей на вьющемся откуда-то сверху черном кабеле. Его руки покоятся на столе, одну ногу он закинул на другую, вид у него - отрешенный, но своего собеседника он слушает внимательно. Тот думает, что вещает хорошие новости: еле сдерживает улыбку, подзывает официанта, чтобы тот принёс ещё фруктов, и в принципе всем своим видом пытается демонстрировать, что является хозяином положения. — За это стоит выпить! Ворона за окном резко повернула голову, снова замерла, а потом слетела с кабеля. — Не рановато ли? — Джошуа вскинул бровью и, прищурившись, посмотрел на Сунена. В окружении привычного интерьера — бархатных штор, изящной мебели и сложных оттенков в каждом предмете — молодой хозяин заведения выглядел увереннее. — Как вообще тело с такими травмами прошло освидетельствование и никто не допустил мысли о насильственной смерти? Ты сказал, в отчёте написали, что он попал под поезд, но на лицо асфиксия. — Это будет трудно доказать, глядя на фарш, размазанный по рельсам. Да и неважно уже, тот, кто этим занимался, не заинтересован напрягаться, но очень любит биткоины, — Сунен делает паузу и неожиданно смеётся. — Ох, мне никогда не нравилась Анна Каренина. — Я лишь надеюсь, ты понимаешь, насколько это все проблематично. — Да, — активно закивал головой тот. — Ничего из этого не станет твоей проблемой, я обещаю, хен! — Моей возможно и нет, но у тебя под боком полицейский. — Сынчоль… — только начинает Сунен, однако Джошуа перебивает его: — Я не про Сынчоля. — Ли Сокмин только временные трудности, — отмахивается Сунен и тянется за надрезанным гранатом, чтобы разломать фрукт на дольки. — Я нашёл его семью, девушку, знаю имя его собаки и адрес его тренера по пилатесу. Несколько розовых капель попало на скатерть, но Сунен не обратил на это внимание и принялся слизывать подтекающий с рук сок. — Я полагаю, это значит, что у тебя все под контролем, — Джошуа не уверен, чувствует ли Сунен весь тот скепсис, который он даже не пытается скрыть. — Да. — Ладно, — сказал Джошуа и заметив, как лицо собеседника на секунду расслабилось, добавил, — а что насчёт Мингю? — Ему не впервой, — на удивление говорливый Сунен решил эту тему не продолжать. — Как тебе новое блюдо? Завёл на ферме кроликов, недавно. Мне сказали, этот был самый активный. — К несчастью для нас. Мясо у него совсем сухое, — отметил Джошуа, откладывая палочки. — Как прошла ваша вчерашняя встреча? Я пропустил что-нибудь интересное? — Ничего, Джихун до сих пор выглядит немного потерянным, Сынчоль даже расстроился, что он петь не стал. В основном мы только пили, потом заказали суши, поели и разошлись. Джонхан так вообще сбежал после первой бутылки. Сказал, Хансолю нужна помощь. Ничего нового, — закатил глаза Сунен и махнул рукой. — Ты сердишься на него? — Нет, я привык. Но может немного, он не захотел идти со мной гулять завтра! В любом случае, он предпочел мне и походу в кино похороны и старых дедов, а это малость обидно. — Чьи похороны? — сводя брови на переносице, спрашивает Джошуа и тянется за стаканом с апельсиновым фрешем. — Только не говори мне… — Именно! — Хоши хотел засмеяться, но еле сдержался. — Но в любом случае он опять продинамил меня и повод тут уже не важен. — Считаешь это единственной проблемой? — Да, — с полной уверенностью и немного надменной интонацией заявил Сунен. — Я как минимум криминальный гений успешнее, чем он журналист, уж извините. Да и тем более, что он может такого там узнать? Список любимых закусок этой гниды? Я не удержался, глянул меню и могу сказать, что я против этой традиции. Если у человека был дурной вкус, это значит, на его поминках нужно об этом всем лишний раз напомнить? — Но ты все же пробовал отвлечь внимание Джонхана и позвал его в кино. Весьма занятный план, достойный криминального гения. — Нет, я хотел провести время с занудным хеном-маразматиком за просмотром романтической комедии, — Сунен пытался шутить, но улыбка выходила неправильная и позже фасад, за которым он прятал то, о чем действительно переживает, треснул. — Я иногда скучаю по нему. Типа, было же время, когда он не задвигал меня на второй план. Мы проводили вместе время и без Сынчоля или Джихуна. Видимо, настроение у Сунена в последнее время и правда не самое стабильное, ибо его неожиданные пространные откровения вызывают у Джошуа неприятное недоумение. — Ты знаешь, почему он тебя игнорирует? — Нет, — качает головой Сунен, но Джошуа ему не верит. — В общем-то, ничего нового, он в принципе очень любит посещать похороны. У него хобби такое, он называет это журнализм. — Сунен, это не допрос. — Конечно нет. — Тогда почему ты так напряжен? — Прости. — Ты обещал не бояться меня. — Я не боюсь. — А зачем врешь тогда? — Когда ты не говоришь о чем-то вслух, это кажется менее реальным, — вздыхает Сунен, комично поджимая губы. Его глаза бегают по столу, и время от времени он чешет подбородок. — Пока проблема не озвучена, её как будто и нет. — Но это все ещё проблема, так ведь? — Конечно, черт возьми, это проблема. Дорогой мне человек ведёт себя так, как будто я стал ему чужой. Клянусь, я старался загладить свою вину, но раз в этом есть смысл, когда он говорит, что ему не за что меня прощать. Что раз то, что произошло, случайность и только, разве мне нужно извиняться? — Джонхан как-то пострадал из-за тебя? — Нет, его даже не было с нами в машине, — качает головой Сунен. — Но он все равно винит меня в той аварии, пусть даже молча. — Что ты сделал? — Важно то, чего я не сделал. Не позволил черному человеку забрать мое тело. — Нет никакого чёрного человека, Сунен, — качает головой Джошуа, пытаясь подавить в себе желание чем-нибудь в собеседника кинуть. Ему совершенно не хочется об этом с ним говорить, но кажется, что если он этого не сделает, то оставит Сунена один на один с его заблуждением. — Я тоже раньше думал, что внутри меня живёт паразит. Что он питается со мной, смотрит моими глазами, вредит моими руками, но не трогал меня и поэтому я позволял ему все. Пока однажды я не обнаружил себя в куче мяса и потрохов. Вот тогда-то я понял, что я и есть этот самый паразит. — И что сделал ты? — Попробовал оставить его там, где нашёл. — А я своего бросил на капоте бмв, среди осколков стекла, — Сунен запивает признание шампанским. — О, как этот немец был прекрасен. Две тонны стальных мускул, а какие звуки он издавал на каждом повороте! Мне казалось, я слышал его предсмертный рев. Мы почти слетели с обрыва, но в последний момент я вырулил в один единственный столб. — Тебе тоже пришлось бы умереть. — Я испугался не смерти, — Сунен с хрустом откусывает гранат, чей сок капает вокруг и попадает даже на воротник его рубашки. Он не успевает переживать, когда говорит. — Она длилась бы несколько секунд, а потом снова жизнь. Но какая? Стать совершенным? Забрать все, что тебе полагается и отобрать все, что полагалось другим? Я хотел этого не меньше чем любил их, но свою любовь я недооценил. — Страшная она штука, — хмыкает Джошуа наливая себе ещё чая. — И не говори. *** Надо уметь драться, особенно если ты самых пацифистских убеждений. Ибо их, как и другие свои принципы, нужно отстаивать. Разыгрывать справедливость с автоматом наперевес - такая же американская черта, как в любой непонятной ситуации вспоминать про башни близнецы. Джошуа видел их вблизи, когда ему было пять. А уже в шесть он наблюдал их падение по телевизору. Почти три тысячи человек умирает в прямом эфире на протяжении часа. Повлияло ли это как-то на него? Может быть, ведь он был воспитан на историях о героизме, мщение и борьбе за светлые и добрые идеалы. Но у всей этой патриотической бравады был небольшой изъян, она никак не сочеталась с действительностью, в которой Джошуа жил. Но он принял двойственность отложившихся в нем вещей. На долю каждого поколения приходятся свои трудности, но у всех одно общее безумие, и это Джошуа успокаивает. *** Этим утром шёл снег. Он падал тяжелыми крупными хлопьями, мгновенно разбиваясь об асфальт и металл. У него не было никаких шансов, он был обречён растаять, толком не успев поселить в случайных прохожих зимнее настроение. Поймав пару снежинок, Джошуа заходит в книжный магазин, на пороге стряхивая с себя капли. Разговаривать со знакомыми продавцом он не стал, тот его даже не заметил, пока возился с вышедшей из строя кассой, покрикивая на нерадивого коллегу рядом. Незамеченным Джошуа уходит вглубь магазина, к отделу зарубежной классики. Приходить в книжный становится частью повседневной рутины, незаметно, но Сеул стал чуточку ближе Джошуа. Ему понятнее архитектура, привычки и эти ужасно глупые улыбки окружающих. У него теперь такая же, и он не может поверить, что и правда планировал тут оказаться несчастным. Потому что сейчас несчастным он себя не чувствует, разве что немного простуженным. Тем временем на полке с Агатой Кристи почему-то соседствует Рик Риордан и при виде этого имени у Джошуа приподнимаются уголки губ. Он помнит, как не мог уснуть, пока не прочитает хотя бы несколько страниц Перси Джексона. — Мы тут делали небольшую перестановку, — послышался голос за спиной. — Ищешь что-то конкретное? — Руководство по дрессировке змей, — на пятках развернулся Джошуа. — Это соседний отдел, — будто что-то вспоминая, почесал подбородок Вону. — Вроде, на нижней полке, первый стеллаж. — он неожиданно улыбается и возвращает внимание на посетителя. — А если серьёзно? — Ищу подарок искушенному читателю. — Тогда тебе в соседний пивмаг, — будто о чем-то догадавшись, Вону поправил новые очки одними пальцами. — Насколько искушенному? — Даже представить боюсь. Он мой преподаватель корейского. — Нужна пятёрка на зачёте? — Чувствую себя немного виноватым. — «Остерегайтесь тех, кто хочет вменить вам чувство вины, ибо они жаждут власти над вами», — сказал однажды Конфуций. — Умный был дяденька, — Джошуа убрал руки в карманы и принялся внимательно осматривать полки. — А ты все его цитаты наизусть знаешь? — Только те, что используют в качестве статуса в социальных сетях, — пожал плечами Вону. — Так что за книга тебе нужна? — «Посторонний» Камю. — Хорошо, — кивает Вону и уверенно шагает в сторону одного из стеллажей. — Вот, — он аккуратно вытягивает книгу, — Идём, пробью тебе по корпоративной скидке. — А руководство по дрессировки змей? — довольно ухмыляется Джошуа. — Я возьму его тоже. — Твоя наглость знает предел? — Нет. Как следует завернув книгу в подарочную бумагу, Вону вкладывает внутрь открытку и подвязывает сверток фиолетовой ленточкой. *** В зале абсолютно белом и полупустом на длинных стенах десятки разных чувств и истории, написанные цветными красками. Но у единственной монохромной картины стоял исполин. По крайней мере, таким профессор Намджун кажется в окружении прочих людей. Его крупная фигура в длинном кожаном пальто - будто инородное тело на фоне подобных светских мероприятий. Внушает уважение, как перед чем-то зловеще терпеливым, выжившим у подножия горы, чтобы спалить ближайший город. Джошуа встает по его левую руку и обещает себе предаться огню, если получится сделать это красиво. — Джису, неужели ты передумал? — Ким Намджун определённо был доволен и как будто сдерживался, чтобы не сказать что-то колкое. — У меня все-таки нашлось время культурно просвещаться. — Как будто тебе есть чем заняться, тунеядец, — смеётся Ким. — Мне уйти? — наигранно надулся Джошуа, будто начиная раздражаться. — Оставайся, тут много интересного. — Например? — Идём, — Ким берет Джошуа под локоть и ведёт в следующий зал. Тут инсталляции размером с автомобиль, статуи из бетона и металла, сплетающиеся в деревья, и сотня свисающих с потолка темно-красных канатов, образующих причудливые формы и силуэты. Если присмотреться, кажется, что одно тело поглощает в себя другое, одни конечности при этом переплетены, а другие будто ломает в неестественном положении. Джошуа видит акт насилия, тяжкое преступление, разыгранное у всех на обозрении, но на табличке с пояснениями написано «Страсть». Оглядываясь на Кима, можно заметить лёгкую улыбку, что возникла на его лице и делала взгляд добрее. — Я думал, тут будут только картины, — говорит Джошуа вместо того чтобы искренне над реакцией Намджуна рассмеяться. — Глубоко. — Не нравится? — Улавливая нотки сарказма, Ким вздернул бровью. — Или не понимаешь смысл? — Я понимаю, что смысл был найти форму, а потом придумать ей смысл. О чем вообще современное искусство? — озираясь по сторонам, вопрошает Джошуа. — Как вы, профессор, определяете, что тут это самое искусство, а что кусок арматуры? — Чтобы понять искусство ли что-то или нет, достаточно твоего собственного впечатления, — сделав паузу, Намджун слегка нахмурился, что-то обдумывая. — Ты либо чувствуешь что-то, либо нет. — И вы чувствуете что-то, глядя на это макраме? — он небрежно кивнул в сторону инсталляции. Закинув голову назад, Намджун рассмеялся. — Я чувствую, что заново нахожу в себе страсть, — Намджун поправил воротник водолазки и уже серьёзнее заговорил. — Давай так, как только что-то тут сможет тебя зацепить, по-настоящему тебе понравиться, это будет последний экспонат, и под впечатлением от него мы уйдём с выставки. Свои слова профессор подкрепил красноречивыми взмахами рук, будто что-то отсек и подытожил. — Договорились, — пожал плечами младший. — Но как я пойму, что это тот самый последний экспонат? — Ну, для начала, ты возможно посчитаешь, что мог быть смотреть на него вечно, — воодушевленно заговорил Ким. — С одной стороны, он настолько тебе нужен и ты видишь его смысл сразу, а с другой, в нем всегда будет что-то такое, что ты никогда не сможешь разгадать. Просто будешь смотреть и смотреть, пока однажды не заберешь к себе домой его или его репродукцию. Принимая объяснение профессора, Джошуа принялся разглядывать полотна на стенах, со стороны напоминая попавшего в первый раз в музей школьника: подходил ближе положенного, хихикал порой над чем-то, только ему понятным, а то и вовсе останавливался с серьёзной миной читать пояснения на табличке. Медленно прогуливаясь по галерее в тишине, они время от времени останавливались у действительно удивительных в своём исполнении картин, Намджун комментировал их парой фраз, фотографировал, и они шли дальше. Джошуа знал, что может подыграть, но ему почему-то захотелось найти свой последний экспонат. Что-то, что сможет вызвать у него восторг или ужас, быть может, напугает так, что не влюбиться будет невозможно. Хотя вряд ли он сумеет найти в себе столько же страсти, сколько есть в Намджуне, когда он рассматривает одну из картин. Они стоят у неё чуть дольше прочих. На ней молодой человек в расслабленном положении, над ним склонился давивший на широкие плечи демон. У него есть крылья, но на птицу он не похож. У него широкий клюв, но из него торчат зубы. А вокруг множество прочих чертей окружили тело, но в позах застывших будто ждут чьей-то отмашки. Интересная картина, но для Джошуа она не более чем ещё один повод для разговора. — Это переосмысление картины «Сон разума рождает чудовищ», — с интонацией будто созданной, чтобы демонстрировать экспертность, сказал Ким. — Круто. — Есть какие-нибудь мысли? — Я рад, что мои кошмары выглядят не так, — повернулся к профессору Джошуа. — Там нет таких уродцев. — Ну видимо они тебя не сильно пугают, раз не снятся, — Намджун внимательно разглядывал ученика, словно надеясь найти в чужом лице хотя бы намёк на заинтересованность. — Но как же тогда выглядят твои кошмары? — Как часто повторяющийся сон. — И о чем он? — небрежно Ким проходит пальцами по подбородку и отворачивается к картине. — А твой?— Джошуа театрально вздернул бровью и склонил голову. — Я знаю, что они тебе тоже снятся, они всем снятся. — Тебе, правда, интересно или ты спрашиваешь просто, чтобы самому не отвечать? — Намджун хмыкает. — Ты говоришь больше чем я, но я о тебе знаю меньше, чем ты обо мне. Так нечестно. Немного посомневавшись, Намджун все-таки отворачивается, вздыхает и, позволяя себе слабую улыбку, говорит: — Ладно, — он качает головой. — Не помню, когда впервые он мне приснился. Я не понял его сразу и иногда сомневаюсь, что понимаю его сейчас. Во сне я держу младенца над обрывом, слышу шум воды и чувствую как наяву тепло на коже. И знаешь это чувство уверенности? Тебе не говорили об этом, но ты знаешь? И я знал, что это мой сын. Я был уверен. — А что было дальше? — Ничего, я все ещё держу его на вытянутых руках каждую ночь, — сказал Ким и схватился пальцами за воздух перед собой, будто и правда кого-то держит. — Все ещё? — ухмыляется Джошуа. — У меня во сне не было иллюзии выбора, только мёртвое тело родного брата на руках. Так что решайтесь, профессор, пока можете думать, что выбирали сами. Долго так простоять у вас не получится. — Предлагаешь мне убить сына? — У тебя нет сына, а у меня никогда не было брата, — кинул Джошуа и активно зашагал по залу к следующей картине, потом оглянулся и довольно улыбаясь, сказал, — Кажется, мы посмотрели тут все. — Хочешь сказать, ни один экспонат тебя не зацепил? — Может быть, в следующий раз. — Тебе хоть немного понравилось? — Да. Кстати, я чуть не забыл, — Джошуа достаёт книгу из рюкзака и протягивает её старшему. — Подарок. — Тебе все равно придётся ходить на лекции. — Ну, может хотя бы через день? Они выходят на широкое крыльцо, и Намджун некоторое время молчит, потом достаёт телефон и протягивает его Джошуа, прося сделать фото. Тот кивает, делает пару снимков мужчины на фоне здания и вывески, но глаза Кима неожиданно загораются и он уговаривает Джошуа присоединиться к нему. Ничего сложно ведь в этом нет? Вот и Джошуа встает рядом, натягивает свое дежурное выражение лица и улыбается в камеру. Они кажутся счастливыми, возможно, совсем на мгновение, но так и есть. Фото на память, и Намджун обещает его распечатать в ближайшее время, как только появится возможность. *** Похоронная процессия затянулась. Чёрная живая масса двинулась по коридору к большому траурному комплексу и так полному людей. Знакомый запах цветочных венков немного нервировал, но в целом было спокойно. Освещение нейтральное, но лампочки, казалось, со временем утратили свой потенциал. У того места, где находился гроб, стоял накрытый стол, цветы и рамка достаточно крупных размеров, чтобы фото в ней вызывало у Джошуа металлический привкус во рту. Тут вроде нужно начать молиться за чужую душу, так как деньги семье он уже отдал. Чисто символический жест, так вроде принято. Однако ни кланяться ему не хочется, ни прочих ритуалов исполнять, и он выходит в большой зал. Близкие родственники в основном столпились в углу, изредка перешептываясь. Где-то среди них пряталась дочь покойного, жена и двое братьев, как одна капля воды похожих на человека, которого Джошуа утопил голыми руками. Теперь он прячет ладони в карманы и пытается не смотреть на накрытый стол. Раздался громкий плач, гости старались не оборачиваться. Наверное, это дочь, судя по звукам, она и смеётся также громко и звонко, как рыдает. Джошуа не может понять намеренно или нет он только что задержал дыхание. Глядит вниз, потом снова на людей вокруг и присоединяется к идущим на улицу перекурить. Но так и не выходит, в коридоре фигура в неуместном белом костюме возникает будто из неоткуда. На молодом и свежем лице совсем старческая усталость и разочарование. Через секунду мужчина в белом подносит руку в перчатках к переносице и сжимает. Маленькая декоративная собачка в другой руке оборачивается по сторонам. — В таком виде разве можно появляться на похоронах? — спрашивает Джошуа и показательно оглядывает судью. — Ещё и с животными? — На твоём месте я бы молчал, — Бу Сынгван поднимает глаза. — Сунен с тобой? — Нет. — Джошуа качает головой. — Он собирался в кино, кажется вышел новый фильм с Ли Сухеком, сказал, он не может такое пропустить. — Он вышел ещё на прошлой неделе, и тогда это ему не помешало прийти на похороны Господина Ли, — ухмылка на лице Бу Сынгвана с каждой секундой становилась более саркастичной. — Вы тоже там были? — спрашивает Джошуа, но потом неожиданно указывает на автомат с кофе. — Хотите? Сынгван молчит некоторое время, но потом, кажется, решает, что у него нет настроения ворчать, и кивает. — Американо, пожалуйста, — вздыхает Бу и устало добавляет, — в последнее время я хожу на похороны чаще чем на работу. Раздражает немного. По коридору продолжают курсировать люди в чёрном, и мальтийская болонка забавно дергается в руках судьи, реагируя на них время от времени. — Вам разве обязательно приходить? — Я был знаком с семьёй Ли ещё с того времени когда был младшим судьёй в ювенальном суде. Я хорошо его знал и ещё лучше знаю их сына, чтобы взять и не прийти. Он уважал меня, и с моей стороны было бы некрасиво поступить так с его семьёй. — Вы вели дело его сына? — догадывается Джошуа. — Да. — Отвечает судья, и тот еле расслышал его из-за хлопнувшей за спиной двери. Мордочка собаки на секунду злобно морщится, а после она начинает рычать на кого позади них. — А сюда почему пришли? — говорит Джошуа, обернувшись, но никого не заметив, поворачивается обратно к судье и спрашивает. — Пак Сонху тоже уважал вас? — Нет, он, буду честен, раздражал меня немного, — допивая кофе, пожал плечами Сынгван. — Не знаю, кого ненавижу больше, наркоманов или тех, кто делает на них деньги. Мысль о чужих пороках чуть не заставляет Джошуа вздохнуть чуть громче, но он только хмыкает, будто одобрительно, и спрашивает: — Тогда зачем было приходить? Выгуливаете собаку? — Ты не представляешь, как Буккы нравится воровать закуски, — лицо Сынгвана просветлело как только он взглянул на пушистый комок в руках. — Хороший мальчик. Пойдём домой, малыш, накормим тебя. Джошуа и не заметил, как сам оказался чуть ближе и наклонился к собаке, чтобы самыми кончиками пальцев погладить её мордочку. — Приятно аппетита, Буккы, — шепчет он и улыбается. — Ты ему нравишься, — хмыкает Сынгван и сдерживает желание рассмеяться. — Так и быть, дадим тебе шанс, Хон Джису. Не расстраивай нас. О каком шансе идёт речь судья пояснять не стал, просто развернулся и ушёл. Когда он открыл дверь, чтобы выйти на улицу, смотрящий ему в след Джошуа на секунду даже слепнет от того как светло снаружи. *** Вернувшись в траурный зал, Джошуа занял место за одним из полупустых столов и налил себе воды. С ним то и дело заговаривала пожилая дама рядом, её голос сливался со звуками чужих перешептываний. Немного подождав пока народ разбредется, он наконец-то позволяет себе снова оказаться чуть ближе к гробу. Пройдя в соседнюю комнату, нагроможденную цветочными венками, он видит как над фотографией отца молчит дочь и как стоящий рядом мужчина с поникшей головой что-то неразборчиво ей шепчет. До зуда в деснах знакомый блондинистый затылок горит в свете ламп, и Джошуа морщится. От людей у гроба его отделяют несколько рядов безликих незнакомцев, и Джошуа, скрываясь за их спинами, подходит ближе, чтобы расслышать больше. — Вы тоже потеряли отца? — спрашивает девушка и смотрит на мужчину рядом пустым взглядом. — Так много знаете о траурных церемониях, мне вас жаль. — Не стоит. Я и правда потерял отца, но не все так плохо, я сразу же приобрёл нового, — слова он произносил с небольшими паузами, нежно и аккуратно. Оттого как он имитирует, Джошуа недовольно поджал губы. — Не сочтите это пошлостью, но смерть заставила меня прийти к Богу. Я смог принять то вынужденное зло, которому он позволяет происходить с нами. Иногда это нужно, умереть, чтобы люди вокруг задумались о своей жизни. Можно ли верить в слова человека, который свою исповедь начинает со лжи? Смешивает с правдой свои домыслы, но так, что трудно обнаружить подвох. — Вы не похожи на человека, который ходит в церковь, — Дочь покойного слабо улыбнулась. — На моего отца тоже нельзя было подумать, но он часто посещал службу. Тем смешнее, что мы с вами только что кланялись духам, а все эти закуски, чтобы их задобрить. — Ну, может ангелов тоже надо задобрить. — Думаете, им нравится соджу? — Мейби, — и кажется, в это слово мужчина вложил все свои познания английской фонетики. — Но на их месте я бы предпочел пиво. — Это так неловко, — шмыгает носом девушка. — Лучше скажите, вы своего отца помните? — Да, — кивнул мужчина. — Естественно лучше, чем он был. Я его любил, но никогда не хотел быть похожим на него. Прости, если много говорю, обычно я так не делаю. — Ничего, я же сама спросила, потому что вас приятно слушать, — качает головой девушка. — Вы наверняка хотите меня утешить, но не утруждайтесь. Я знаю как он любил жизнь и в отличие от остальных мне невыгодно верить в то, что он покончил с собой. Моего отца убили, и он наверняка этого заслуживал. Мне нужно лишь, как вы говорите, принять то вынужденное зло, которое произошло с ним. — А вы способны на такое? Кем бы ни были наши близкие, простить такое может быть очень трудно. — Я ничего не говорила о прощении, — заламывая пальцы за спиной, девушка пытается вдохнуть побольше воздуха, но оттого как долго она плакала, сосуды воспалились, и сделать это почти невозможно. — Я ненавижу каждого, кто причастен к его смерти и каждого, кто извлечет из этого хоть какую-то выгоду. — Наверное, список длинный? Не боитесь найти там своих близких? — Я начну издалека. С семьи Ли или Квонов. — Вы видимо решили ненавидеть все семьи чеболей? — Уж не сомневайтесь, меня на всех хватит. На несколько поколений вперёд. Джошуа не мог видеть точно, но был уверен, что слушая её, Джонхан улыбается. Мягко так, совсем незаметно и для того чтобы эту улыбку понять, придётся потратить столетия в бессчетных попытках. Но как бы там ни было, на нем все ещё стойкий запах соли вперемешку с одеколоном. Несуразное нововведение, на вкус Джошуа, скрывающее естественный запах кожи и перебивающее знакомые нотки кофе, чистых покрывал и усталости. На ум приходит мысль, что от того как Джонхан отдыхает, нужен отдых. Сколько может функционировать организм, заправленный чистой, почти отфильтрованной глупостью? Ведь глупо так себя изводить. Чему нет никаких доказательств, но Джошуа достаточно прикрыть глаза и вдохнуть поглубже, как за горечью и древестностью бергамота раскрывается пряное и освежающее истощение. Оно читается в привкусе препаратов, в оттенке кожи и том, как напрягаются плечи, чтобы продолжить держать тяжёлый фасад нормальности. Желая немного разогнать рой мыслей в голове, Джошуа торопиться уйти, ни разу не взглянув на фотографию покойного. Возвращаясь к столу, он накладывает себе лапшу, закуски и прочее плохо лежащее, находит место потише и сразу же берётся за палочки. «Может, на диету сесть?» В руководстве по воспитанию культурного змея, а именно так называлась та книга, что он недавно приобрёл, было сказано, что змей можно кормить раз в три недели, а иногда даже реже. Тут все зависит от размеров. Вот Джошуа себя крупным считает, а такие могут питаться раз в месяц - два. Он в принципе много чего интересного узнал. Например, что змею лучше недокормить, чем перекормить, или что к ним после кормежки несколько дней лучше не лезть, не то укусят. Неожиданно на стол ставят две бутылки соджу. Места напротив занимают, но Джошуа даже не поднимает глаза, продолжая не спеша есть свою лапшу. Тянется палочками к мясу, потом макает его в соус и кладет в рот. В его стакан наливают соджу и подталкивают ближе, но Джошуа игнорирует предложение выпить. — Ты всегда так медленно жуешь? Это раздражает. — Ты же соврал ей про отца? — Ага, — небрежно поправив приборы на столе, покачал головой Джонхан. — И что? — Я не помню своего отца, Джонхан. — Ты мне этого не говорил, откуда же мне было знать? — Надеюсь, хоть представился ты не моим именем. — Нет, — покачал головой Джонхан, а потом зажал во рту деревянные палочки для еды и отломал их друг от друга в одно движение руки. — Я тут по приглашению. — С каких пор жёлтую прессу приглашают на похороны? Из тарелки с мясом похищают пару кусочков. — Понятие не имею, как эти засранцы из Сеул Ньюс сюда попали, а я просто нашёл нужный имейл и отправил официальный запрос, — Джонхан с аппетитом прожевывает тушеное мясо и прикрывает глаза. — Ты не представляешь, как легко иногда найти чью-то контактную информацию. — Может, ты хотя бы сделаешь вид, что пришёл на серьёзное мероприятие? — Не-а. Неохота. — Придурок, — резюмирует Джошуа, выкладывая овощи на лапшу, а потом принимается все это размешивать. — Ты злишься что ли? — хохочет Джонхан и закидывает водоросли из чужой тарелки в рот. — Я лишь немного позаимствовал у тебя пару моментов из биографии. Было бы скучно, скажи я ей, что у меня полная семья и хороший отец. — Мейби, — имитируя акцент, передразнивал его Джошуа. — Ты хоть знаешь отличие «гейской интонации» от калифорнийского акцента? — У тебя было бы сложно заметить разницу, даже если бы она и была. Вы американцы в независимости от штата, говорите так, будто язык в жопу засунули и половину слов прожевали. Как персонажи в симс, вы не настоящие люди, — потянувшись за бутылкой соджу, Джонхан наливает и себе. — Как будто ты хоть что-нибудь понял, даже если бы тебе по слогам каждое слово проговаривали. Собеседник поджимает губы, строит притворно серьёзную мину и кивает, будто соглашается. Но потом Джонхан на секунду останавливается, поднимает глаза от тарелки на Джошуа и, ухмыляясь, спрашивает: — Как считаешь, зачем люди придумали похороны? — Чтобы был ещё один повод собраться и нажраться, — под таким пристальным вниманием Джошуа ерзает и невзначай пробегает глазами по помещению. Но Джонхан продолжает смотреть на Джошуа, будто встретил единственного знакомого на шумной вечеринке. — А мне вот кажется, все дело в том, что людям очень нравятся ритуалы, — говоря это, Джонхан наклоняется ближе. — Скучно же просто закопать труп, хочется устроить целую сакральную эпопею с танцами вокруг чучела. — Судя по всему, это твой любимый тип мероприятий, — Джошуа отодвигает от себя тарелку, чтобы нависшему над ней Джонхану было проще украсть его ужин. — Полезно иногда вспоминать о смерти. — Не похоже, чтобы ты её боялся, — откидывается назад Джошуа и складывает руки на груди. — Зачем? — игриво приподнимает бровь Джонхан, а потом выпивает сразу ещё стопку соджу. — Смерть — это не что-то плохое. Это естественный процесс, и не важно боишься ли ты её, потому что хочешь жить, или жаждешь, потому что жить, как ты хочешь, не получается. В ней нет ничего ужасного. — Не правда, — слишком резко говорит Джошуа. — Когда мы умираем и начинаем разлагаться, вонь стоит отвратительная, а это ещё не считая того факта, что лицо становится, будто его украли из музея мадам Тюссо - не твое, так ещё и расплавилось. — Если тебя пугает выглядеть как восковая фигура, то уже поздно, — все ещё пережевывая, говорит Джонхан и невзначай рисует круг палочками в воздухе, указывая на лицо собеседника. — Джонхан-а, постой пойди под солнышком, а то прозрачный совсем стал, что себя уже в зеркале не видишь. — Я предпочитаю пить витамины. — Это у которых длинный список побочек? — Нет, у моих одна побочка, и это непереносимость идиотов с американским гражданством. — С каких пор ксенофобия стала побочным эффектом антидепрессантов, я думал там кончить не получается или органы отказывают? Хотя постой, эта особенная черта твоей личности? — Придушить бы тебя чем-нибудь, но нельзя, ты же от этого только удовольствие получишь. — Если тебя пугает доставить мне удовольствие, то уже поздно, — Джошуа копирует чужую интонации. — А вообще, ты, кажется, говорил, что я заслуживаю утонуть. — Я передумал. Какой смысл в том, чтобы желать тебе того что ты хочешь? Если тот факт, что ты жив, доставляет тебе столько дискомфорта, то ты пожалуй заслуживаешь жить вечно. — Какая щедрость. Пожав плечами, Джонхан продолжил возиться с остатками еды в похищенной тарелке. И вроде на лицо тот факт, что он сегодня был общительнее обычного и как будто проще, но Джошуа не оставляла мысль, что он стал тише. Его выражение лица, манеры и прочее, что раньше кричало о его раздражении и недовольстве, сейчас казались более безмятежными. Джошуа отложил палочки в сторону и, оперевшись лицом на руку, принялся его внимательнее разглядывать. Этот человек изобрёл новый вид серого, такой мог появиться только путем накладывания множество цветных слоев друг на друга, но в результате появился он - джонханов серый. Сначала синий, потому что состоит из заканчивающегося кислорода в темно-бордовой сетке вен. Немного жёлтого, будто сильно разбавленного в воде и разлитого по небу. Никаких следов загара, наоборот солнце как будто избегало встречи с ним. Но какого бы цвета ни был Джонхан, ему все к лицу. Блондинистые пряди, шипучий и сладкий как газировка карий. Фиолетовый контур замерзших губ, бледно-розовые скулы. Белый воротник рубашки, подчёркивающий крепкую шею, чёрный пиджак по ширине плеч, и еле заметный цветной браслет на узком запястье напоминает - идеальный образ можно испортить. И Джошуа завидует каждой ниточке, плотно обхватывающей выступающую косточку и оставившей свой след на нежной коже. — Ты чего пялишься? — Пытаюсь понять, почему ты выглядишь таким довольным. Не вижу для радости ни единого повода, а ты буквально светишься как новогодняя елка. — Веселишь меня просто, — блуждая глазами по столу в поисках салфеток, говорит Джонхан. — Кстати, ты слышал, что преступники любят участвовать в расследованиях, посещать похороны жертв и возвращаться на место преступления? Так напомни, зачем ты здесь, а Джису? — Ради тебя конечно, — Джошуа первый находит салфетки и передает их журналисту. — Подумал, что это оригинальное место для свидания. Тебе понравилось местное меню? — А ты с организацией помогал? — Частично. — Это признание? — Не торопи события, это только первое свидание, Джонхан-а, — Джошуа потянулся убрать прилипшие к щеке Джонхана волосы. Однако последний его руку перехватывает и прижимает к столу. — Плохая идея, — покачал головой Джонхан. — В принципе, появляться здесь было очень глупо с твоей стороны, но я не то чтобы верил в твои интеллектуальные способности. — Забавно конечно, ты меня подозреваешь и поэтому беспокоишься обо мне? — Я лишь заметил, что ты идиот. — Мило. — Что? — Ты все ещё держишь меня за руку, — заметил Джошуа и кивнул вниз. — Зачем? Ладони Джонхана меньше, но держат до хруста крепко и вновь эта разница Джошуа покоя не даёт, он обращает на этот факт внимание чаще, чем нужно, чтобы оставаться равнодушным. А потому на лице его возникает задумчивое выражение, сразу на чужом лице, как в зеркале отражающееся. — Если я отпущу тебя, ты же ещё что-нибудь идиотское выкинуть попытаешься. Мы все ещё на похоронах. — А не поздновато то ли ты об этом вспомнил? — Джошуа свою руку медленно вытягивает из чужого захвата и принимается собирать тарелки, чтобы убрать за собой. — Пожалуй, я делегирую тебе полномочия в вопросе выбора подходящего заведения для нашего следующего свидания, а пока я должен ретироваться. — И куда ты собрался? — Организовывать тебе новый материал для статьи конечно! Ещё увидимся, Юн Джонхан. *** Унизительно. Неправильно. Попросту глупое и глубоко, ужасно глубоко неверное убеждение. Как ему бороться с этой хворью, как исцелить свой разум и сердце от гнусных и пагубных желаний? Если глаза отвести сложно, то стоит ли их вырвать? Когда легкие угрожают лопнуть, как нуждаются наполниться запахом чужой кожи, надо ли их вырезать к чертям? Каждый атом в его теле - предатель, желающий променять святость души на удовольствие. Он снова прикусывает в кровь бледно розовые губы. Которым мерещатся голодные прикосновения к мягкому рту. Это те же самые губы, что шепчут в темноте о добре, мечтают оказаться в совершенно недостойных местах, ловить собой вдохи и выдохи, а позже сцеловывать пот, кровь и слезы. Добро драматично, но собственное желание ломает ему крылья. Со лба катится соль, органы ниже пояса наливаются кровью, руки он держит на весу, изнемогая, но к себе прикоснуться не посмеет. У того, кто сделал это с ним, красивые холодные глаза, настоящий айсберг. Такие же ледяные губы и руки, но что-то горячее волнами прокатывается с темечка и заливает до самых ступней, стоит оказаться ближе. Жил все это время, точно преодолевая больше ста пятидесяти километров в абсолютном вакууме, чтобы в итоге сгореть.