Марки

      Чифую в который раз стоит перед зеркалом, рассматривая свое лицо. Мелкие прыщики на щеках, на которых, к тому же, россыпью располагаются довольно нелепые, по мнению самой Чифую, веснушки. Волосы сухие и ломкие, торчат в стороны, никак не хотят укладываться в нечто приличное и нормально выглядящее.       Мацуно не любит свою внешность.       И он, наверное, тоже.       Чифую лишь надевает узкую серебристую цепочку на рваные штаны фиолетового цвета, надевает длинные носки и обувает высокие кеды.       Но все же Мацуно думает, что этого явно недостаточно. Как минимум потому, что этот придурок любит только себя.       Она не знает, сколько попыток убила лишь на то, чтобы Баджи хотя бы посмотрел на нее. В ход шли всевозможные средства и методы, но в итоге все сложилось как-то само. По случайному стечению обстоятельств. Хотя Чифую в это не верит, но… Другого объяснения у нее, пожалуй, нет.       Ей хочется, чтобы он смотрел на нее, касался ее, был с ней. Она ни разу не видела, чтобы он трогал, обнимал или целовал кого-то. Возможно, он делал это втайне, иногда думала Мацуно, но это было бы не в духе Баджи Кейске — парня, живущего напоказ.       Где-то в глубине души она понимала, что хочет быть той самой единственной и неповторимой. Понимала, но почему-то не могла решиться на отчаянные шаги рода «признаться ему» или что-то в таком духе.       Она медленно бредет в школу; лужи под ее ногами печально хлюпают. Все вокруг такое серое-серое-серое, аж тошнит. Чифую ежится от осенней прохлады.       Здание школы располагается недалеко, но Мацуно старается растянуть это расстояние как можно больше, уж очень не нравятся ей лица одноклассников. Ну, за исключением одного.       Она распахивает дверь школы; та встречает ее теплом, хотя это ощущение пропадет вместе с звонком на урок, рассеивающим все очарование.       В ее шкафчике лежит горстка писем от «тайных поклонников», и Чифую, с досадой пересмотрев все письма, захлопывает стальную дверцу. Ни одного письма от него. Другие ей не нужны.       Она заходит в класс. Стены роняют штукатурку, доска висит набекрень, все то ли кричат, то ли воют, истерически смеясь.       Ну, в общем-то, как обычно.       Мацуно проходит к своей парте, находит там несколько марок. Похоже, польские. Ни записки, ни еще чего-то, что могло бы говорить о личности человека, который их туда положил, но Чифую это и не надо. Она знает, знает наверняка от кого это.       Стоит ей отвести взгляд от бумажонок на деревянной поверхности, как она ловит взгляд карих глаз, в которых горят искры.       Зрелище это вполне привычное, но все еще будоражащее ее сознание, так что Мацуно спешит отвести взгляд, пытаясь успокоить громко бьющееся в груди сердце.       Она рассматривает изображение Кракова на одной из марок, совсем не замечает, как к ней кто-то подходит сзади.       — Нравится? — слышится низкий голос над самым ухом. — Завтра китайские принесу, у меня их много.       — Да… Спасибо, Баджи-сан.       А зачем ей они?       Наверное, это первый раз, когда Чифую над этим задумывается. У нее дома есть целый альбом марок, который почти полностью заполнен, но она не может ответить, когда, зачем и каким образом она начала трепетно — марка за маркой — собирать их, находя каждой особое место.       Сейчас хочется сжечь их все.       — Кстати, выходи во двор в шесть вечера, — напоследок говорит Кейске, прежде чем вернуться к своей парте.       Ну и пу-       Стоп, что блять?       Мацуно провожает его растерянным взглядом.

***

      Чифую совсем не задумывается о предложении Баджи. Ну, может быть, немного задумывается. А, может, и не немного.       Она стоит возле старой липы в их дворе, спиной опирается на крепкий ствол, от которого веет детскими играми и старостью. Волосы раздражающе спадают на лазурные глаза; Мацуно устало прикрывает веки.       На небе сползаются тучи в нечто серое и всклоченное. Чифую это не нравится. Похоже, будет дождь.       — Долго ждешь? — все тот же низкий голос над ухом. Мацуно открывает глаза, смотря на нарушителя ее покоя.       — Чего звал? — несколько бесцеремонно спрашивает девушка, заинтересованно склоняя голову.       — Как сухо, — театрально фырчит Баджи. — Увидеться с тобой хотел, вообще-то.       — И зачем? — Чифую искусно выгибает бровь, взглядом скользя по юноше.       — Просто… — Кейске замялся. — Соскучился.       — Ты помнишь? — тепло улыбается Мацуно, вновь закрывая глаза.       — Помню, — кажется, все напряжение куда-то уходит. Старший подходит чуть ближе, склоняясь над расслабленной Чифую. — А ты?       — Глупый вопрос, — хохочет младшая. Баджи смущенно опускает взгляд, чувствует, как чужие пальцы вплетаются между ее собственными. Хорошо.       Вечерами они бегали здесь — им было по восемь или девять — и играли в игры под этим же деревом. С тех пор оно стало больше, шире раскинув густые ветви. Оба поднимают глаза к небу, словно сговорившись, но во дворе стоит абсолютная тишина.       Раньше небо было голубее.       — Хей, Фую, — весело начинает Баджи. — Давай в догонялки?       — Давай! — быстро кивает Мацуно. — Ты водишь!       Чифую убегает в вечернюю тьму под обиженный вскрик «Нечестно!».       По безлюдной местности гулким топотом разносится чужой бег. Дыхание у обоих спирает, мышцы медленно начинают ныть, а в глазах все плывет, но они все еще бегут, временами подзадоривая друг друга — то язык покажут, то просто засмеются.       — Сейчас догоню! — кричит Баджи; эти слова эхом отскакивают от бетонных стен, безжизненно блестящих окон и железных дверей.       — Не догонишь! — парирует младшая, оглядываясь. И очень зря: она падает, носом ударяется о крепкий асфальт. Слышит заливистый смех, так странно контрастирующий с быстрыми тяжелыми шагами.       — Ты как? — голос звучит обеспокоенно, но Кейске все еще смеется.       Чифую отрывает лицо от земли, по губам скатывается кровь.       — Я заебись, — опьяненная болью отвечает Мацуно. — Помоги лучше встать.       На ее макушку падает тяжелая капля. Затем еще несколько. Начинается дождь, который быстро набирает темп. Старший аккуратно берет Чифую на руки, придерживая голову и приговаривая:       — Не закидывай голову, дура, кровь в легкие пойдет.       Мацуно опускает взгляд на землю, где вода оставляет мокрые круги. Баджи следует ее примеру. Молчат.       Они уже изрядно промокают, но не сдвигаются с места.       Кейске взглядом скользит по раскрасневшемуся лицу Чифую, по которому медленно стекает кровь. Пережимает крылья ее носа, чувствует горячий воздух. Похоже, она начала дышать ртом.       — Нам бы под крышу, — гугнит девушка, пытаясь параллельно дышать. — И так промокли, вдруг еще простынем?       — И то верно, — соглашается Баджи, несет Мацуно к крыльцу их подъезда.       Дождь больше не попадает на их разгоряченные тела, но вода все еще стекает по коже, отчего оба морщатся.       — Дурак ты, — внезапно выдает Чифую, тихо хохоча.       — А ты дура, — едва слышно смеется Кейске, прижимая к себе девушку, хоть в этом уже и не было особой надобности.       — Как-нибудь подожжем тот альбом с марками, — вздыхает Мацуно, кладет голову на плечо старшего.       — Зачем? Тебе же так нравилось их собирать, — растерянно выдает Баджи, непонимающий взгляд скользит по лицу младшей.       — А может, и не нравилось, — выдыхает Чифую. — Не знаю, в общем.       — Ну, тогда сожжем, — соглашается Кейске, носом тыкается в золотистые взъерошенные волосы.       Дождь почти закончился.