Sweet California

На часах — едва за полночь. Денверский аэропорт не встречает Кайла привычной суетой, как это обычно бывает при утренних вылетах-прилетах или вечерних рейсах. Сейчас в терминале практически пусто — всего лишь несколько снующих сонных пассажиров да скучающий бариста у стойки Старбакса. Кайл, таща за собой небольшой чемодан, семенит к выходу, туда, где обычно толпятся встречающие. Среди небольшой группки собравшихся там людей он сразу же замечает зевающего в кулачок отца. — Кайл, мой мальчик! — неподдельно искренняя улыбка и скупые мужские объятья, непременно с двойным похлопыванием по спине. Отец явно рад его видеть после нескольких месяцев разлуки, да и Кайл, пожалуй, счастлив вернуться домой, в крохотный городок, где все до боли знакомо и ничего не меняется вот уже много лет. Мать, несмотря на поздний час, не спит. Встречает их с порога (в пушистом халате и домашних тапочках), пылко целуя сына в обе щеки. Когда уставший с дороги Джеральд пойдет спать, они с матерью непременно выпьют чаю вприкуску с медовой халой*, которую Шейла заботливо испечет вечером накануне долгожданного приезда сына. В приглушенном свете гостиной они долго будут болтать о пустяках, наверстывая время проведенное порознь, и даже не заметят, как сквозь темноту горной ночи начнет пробиваться хмурый рассвет. И когда они наконец-то разойдутся по комнатам, Кайл вздохнет с облегчением и забудется в крепком сне, едва его голова коснется подушки. Брофловски пропустит завтрак с семьей, так как будет отсыпаться до позднего обеда, а потом, не спеша разобрав чемодан и аккуратно разложив вещи — каждую на свое место — будет целый день сидеть дома, дожидаясь возвращения брата с хоккейной секции. Айк придет под вечер — вымотанный, раздраженный (ох, уж эти превратности подросткового возраста!), но все же не сможет сдержать улыбки, когда увидит Кайла в гостиной. Сюрприз! Он ведь не сообщал о точном дне своего приезда. Да, в последнее время они мало общались — отдалились друг от друга, что ли. Айк как раз находился на пороге пубертатности и претерпевал значительные физиологические и эмоциональные изменения, что было видно невооруженным глазом. Прибавь к этому еще и сложный характер малого — и получишь воистину взрывную смесь. У Кайла, целиком погрузившегося в учебу и кампусную жизнь, времени ни на что практически не было. Зато были свои причуды, причем довольно много. Он стремительно ворвался в новый этап жизни — тот самый, когда резко замыкаешься на себе и отдаляешься от старых, проверенных годами и всяческими жизненными передрягами друзей, а новыми попросту не успеваешь обзавестись. Так лишь — одними поверхностными знакомствами, которые, по-сути, ничего и не значат. Хотя речь тут даже не столько о друзьях, сколько о сумасшедшей нагрузке и усталости. Да и кто вообще говорил, что фрешменам престижного Джорджтаунского университета легко живется? Впрочем, к некоторым это действительно применимо — например, к капитанам футбольных команд или беспечным деткам влиятельных сенаторов. Но Кайл, очевидно, ни к тем, ни к другим не принадлежал. Так а что там со старыми друзьями? Шансы повидаться с кем-то кроме Кенни стремились к нулю, ибо кому еще кроме как зануды-Кайла взбредет в голову убить неделю долгожданных весенних каникул в Южном Парке? У всех его бывших одноклассников, вроде как, вполне интересная студенческая жизнь, у некоторых — даже чересчур. Отличается, естественно, Тестабургер. О ее Гарвардских наработках по климатологии наслышаны уже даже в Вашингтоне, впрочем, меньшего от Венди ожидать и не приходилось. Интересно, находит ли она время на сон и личную жизнь со всеми этими грантами, конференциями, стажировками? Иногда у Кайла проскакивала неприятная, но справедливая мысль, что решение Венди расстаться со Стеном (на выпускном, кто бы мог подумать!) — было самым правильным в ее (да и в его) жизни. Кстати о Марше. У него тоже, вроде бы, все складывалось довольно неплохо. В последний раз, когда он приезжал домой (как раз на рождественские каникулы) — был настолько занят (распылялся на свои дела и толпы других знакомых), что единственное, что перепало Кайлу — это получасовая вылазка в Сизлер. Стен поглощал стейк с какой-то неистовой спешкой, запивая его дрянным пивом (тут Кайл невзначай вспоминает, что ему тоже бы не помешало где-то раздобыть поддельное удостоверение личности, так, на всякий случай), с набитым ртом треща о своих футбольных достижениях. О самой учебе в Денверском университете он не проронил ни слова — конечно, ведь Стен еще в средней школе твердо решил связать свою жизнь с футболом. И вот, не прошло и полгода как он уже квотербек в университетской команде, что очень неплохо для фрешмена, а дальше — больше. Непременно. При должной мотивации, к окончанию учебы у него будут все шансы попасть в Денвер Бронкос. Кайл молча слушал друга и жевал свою безвкусную картошку фри, предварительно вымачивая ее в кетчупе, и с нескрываемой грустью думал о том, как же они отдалились друг от друга, как поменялись за такой ничтожно малый промежуток времени — всего полгода. А что будет, к примеру, лет через пять? На выходе из ресторана Кайл как бы невзначай осведомился о Картмане, ибо уж кто-кто, а жирный ублюдок практически сразу после выпуска пропал с радаров. Но, как оказалось, Стену известно немногим больше Кайла. Картмана, кажется, по большой удаче зачислили в университет Аризоны, но тупой кусок дерьма не пробыл там и семестра — приперся обратно, едва началась учеба. Отчислили. За какую-то выходку, вроде как, однако детали всего этого треша история умалчивает. Крейг говорит, что пару месяцев назад он свалил в Нью-Йорк, а вот как он там живет и чем промышляет — это сплошная загадка для всех, включая даже миссис Картман. Что до остальных — Клайда, Токена, Джимми, Баттерса — по слухам, у них тоже было все отлично. Разъехались по всей стране необъятной в разные альма-матер добиваться успеха, становиться людьми. Гораздо меньше повезло тем, кто по определенным причинам остался в Южном Парке. На следующий день Кайл встретится с Кенни у Старковых Прудов. Они пройдутся по парку, выпьют пива (которое, конечно же, принесет Кайл), и Брофловски про себя отметит, что видок у старого друга совсем уж негодный. Как, впрочем, и его жизнь. Но Кенни довольствуется малым, а именно — пособием по безработице, своей обшарпанной комнатушкой в родительском доме (если ту безобразную ветхую конструкцию можно так назвать), наркотой, которая всегда при нем, и местными девицами, которых он уже перетрахал не то что по второму-третьему, а по десятому кругу. Где-то глубоко в душе Кайл знал, что МакКормик кончит плохо — либо начнет давать по вене (если ещё не начал), либо обрюхатит какую-то бабу и будет до конца жизни прозябать в родительском сарае на окраине города. Впрочем, не ему, Кайлу, выходцу из благополучной любящей семьи, студенту престижного Вашингтонского университета (будущему политологу, в конце концов!), судить обездоленного нищего друга. Когда закончится упаковка пива (там всего лишь четыре банки, три из которых выпьет Кенни), они попрощаются, и никому даже в голову не придет предложить встретиться еще раз. После двух дней, проведенных дома, Кайл начинает немного тосковать. Не то чтобы ему было скучно — отнюдь (на его письменном столе лежит стопка учебников, а в ноутбуке подходят к дедлайну несколько незавершенных учебных проектов), однако здесь он почему-то начинает ощущать себя на удивление бесполезным, неприкаянным настолько, что ни душевное общение в семейном кругу, ни вкусная мамина еда, ни тихие улочки родного города не способны заглушить это колкое ощущение опустошения, ненужности. Как-то утром, сидя на заднем дворе с книгой, хлебая дымящийся кофе, Кайл внезапно прозревает — ему здесь не место. Он больше не принадлежит этому городку, где родился и прожил целых восемнадцать лет. Здесь он почти что странник, иммигрант в этом маленьком мирке тихой размеренной жизни. Не сказать, что Брофловски по душе Вашингтон с его демонстративной деловитостью и помпезностью, но, по крайней мере, туда он вписывался органично. Студент-политолог с амбициями, интеллигент и интеллектуал, каких мало — обычное дело для столицы, чего не скажешь о маленьких захолустных городках вроде Южного Парка. Ох, как же тяжело — практически невозможно! — сохранять прежнюю непосредственность и, в какой-то мере, ограниченность, после пережитого опыта соприкосновения с внешним миром — миром больших возможностей и грандиозных надежд… Хотя, в сущности, зачем оно нужно, все это постоянство, застой, какую ценность оно несет для развития личности? Непрестанное движение вперед, расширение границ, как внешних, так и внутренних — вот что действительно важно в жизни. И когда, как не в девятнадцать лет, эта важность ощущается наиболее остро? Вереница утренних философских размышлений продолжается, даже когда Кайл по просьбе матери идет в супермаркет затариться бакалеей. Брофловски не спеша шагает по тротуару, потупив взгляд, и машинально мнет в руке клочок бумаги со списком продуктов. Молоко, мука, сыр, яйца, филе лосося — Кайл бегло осматривает список и начинает прикидывать, удастся ли ему донести все это в руках или лучше было взять машину. В любом случае, возвращаться было поздно. Издали уже виднеется огромное прямоугольное здание «Хол Фудс», осталось только обойти городской парк. Или лучше сейчас срезать? Кайл колеблется в принятии решения и даже не замечает мелькание чьей-то ярко-оранжевой курточки вблизи. Пышная копна блондинистых волос проносится мимо, словно ураган, — настолько близко, что, кажется, щекочет Кайла по щеке. — Бебе, — Брофловски останавливается как громом пораженный. Вот уж кого, а Стивенс он точно не ожидал увидеть. Девушка тоже останавливается неподалеку, немного запыхавшись с пробежки. Узнала. Улыбнулась (больше из вежливости, чем из доброжелательности). — Кайл? Ты ли это? — вынув один наушник из уха, старается продемонстрировать искренний интерес. Подходит поближе — тонко веет сладковатым ароматом ее духов. Брофловски как бы невзначай окидывает взглядом ее стройные, обтянутые леггинсами ноги, часто вздымающуюся грудь в тесной майке, также отмечает он и бронзовый загар девушки в вырезе декольте и на шее — единственных открытых участках тела. Сказать, что красивая — ничего не сказать. Разговор завязывается на удивление легко, что весьма неожиданно для Кайла. — А я в Калифорнийском, на факультете журналистики, — сверкая белозубой улыбкой, она хлопает густо накрашенными ресницами в опасной близости от его лица. Конечно, солнечная Калифорния! Теперь Кайлу становится очевидно загадочное происхождение ее загара в марте — месяце сырости-слякоти и повального авитаминоза в холодном Колорадо. Перед глазами мгновенно вспыхивают пейзажи залитых солнцем калифорнийских пляжей, где загорелые красотки в бикини играют в волейбол, подпрыгивая, чтобы отбить мяч (как соблазнительно при этом колыхаются все их прелести, то и дело норовя выскользнуть из тонких резинок купальника!) или лениво валяются на шезлонгах в своих больших солнцезащитных очках, потягивая (непременно через трубочку) диетическую пепси или, например, маунтейн дью. А вон и она — Барбара Стивенс — идеально вписываясь в пейзаж в своем ярком бикини (точно барби в сладко-розовом королевстве искусственных грез) наносит на гладкую, без единого изъяна кожу спрей для загара — на плечи, плоский живот, стройные бедра… Тут Кайл осознает, что его немного занесло, ведь он практически не слушает того, что говорит Бебе. Богатое воображение, бесспорно, отличная штука, но неплохо бы научится держать его в узде. Эта случайно подвернувшаяся встреча со школьной королевой красоты (ее лучистая улыбка рядом, конфетно-сладкий запах ее локонов) странно взволновала Брофловски, мгновенно окутав хмурого задумчивого парня флером какой-то романтичной меланхоличности и отнюдь не свойственной ему чувственности. У Кайла нет девушки. Не потому, что отношения не слишком вписываются в его загруженный график, а больше по той причине, что никому попросту не удавалось вызвать интерес, зацепить. А в той, у кого это все же получалось, придирчивый Кайл быстро находил изъяны. Как, например, в девушке, посещавшей вместе с ним класс по социологии в прошлом семестре. Такая странная брюнетка с кольцом в носу, вечно одетая в растянутые свитера всех цветов и фасонов — она настолько отличалась от шаблонных блистающих звезд кампуса (хотя на последних Кайл засматривался с гораздо большей охотой, чего скрывать), что парень невольно проникся ее странным образом, сам того не ожидая. Незнакомка всегда выглядела немного уставшей, можно даже сказать, раздраженной, и так мило хмурила брови, когда на лекциях делала заметки в блокноте своим красивым, витиеватым почерком. Кайл частенько думал об этой странной девушке, бродя по кампусу в надежде случайно наткнуться на нее, но нигде кроме лекций по социологии, они так и не встретились. После нескольких недель терзаний Брофловски все же решил заговорить с ней. Он пошел на лекцию с твердым намерением обратиться к незнакомке под предлогом какого-то сущего пустяка и потом уже, если разговор завяжется, пригласить ее на кофе. В день икс, когда Кайл спешил на лекцию, преисполненный решимости, он наткнулся на нее возле входа в аудиторию. Девушка с кем-то болтала, смеясь в ладошку. «Надо же, какая застенчивая», — с теплотой подумал Кайл. Он решил еще немного понаблюдать за ней в естественной, так сказать, среде и остановился немного поодаль, сделав вид, что говорит по телефону, то и дело украдкой кидая взгляды на свою пассию. Ее собеседник явно искрил шутками, так как девушка не могла сдержать смеха. И тут Кайл невольно обратил внимание на ее улыбку. За красиво очерченными губами показался ряд не очень ровных (и не очень белых) зубов, и эта, казалось бы, мелочь мгновенно спугнула Кайла. Испытав небольшое эстетическое отторжение, он решил отложить запланированное «случайное» знакомство на недельку-вторую, а вскоре и вовсе передумал, остыв окончательно. Кайл сам редко заговаривал с противоположным полом и, можно сказать, был обделен женским вниманием. Хотя иногда казалось, что, при наличии должной стратегии и достаточной инициативы, он мог бы запросто заполучить какую-то симпатичную девушку. Но все подобного рода размышления упирались в тупик, заканчиваясь одними и теми же выводами: зачем ему тратить столько сил и времени на другого человека? Ради призрачной перспективы секса? Секса ему, конечно, хотелось, как любому нормальному девятнадцатилетнему парню, но не настолько сильно, чтобы инвестировать такое огромное количество ресурсов в это сомнительное предприятие. Кайл уже давно привык снимать напряжение самостоятельно и, даже оставаясь девственником, смог себя убедить, что секс переоценен. Но как же кружится голова от близости красивой женщины, запаха ее волос, бархатистости кожи! Как же хочется прикоснуться, робко провести пальцами, ощущая подушечками ту нежную гладкость, теплоту.  — Пойду-ка я, наверное, домой, — осторожно произносит Бебе, которой, очевидно, наскучила отстранённость Кайла, его погруженность в собственные мысли. Брофловски мгновенно приходит в себя. «Не уходи, останься еще ненадолго, позволь просто смотреть на тебя», — едва не срывается с губ. — Можно тебя проводить? — аккуратно забрасывает удочку Кайл, зная, что Стивенсон вряд ли откажет. Хотя бы из присущей ее натуре чрезмерной вежливости. Бебе пожимает плечами, и он покорно плетется за ней. Теперь-то взбодрившийся Брофловски всеми силами старается поддерживать диалог, проявлять искренний интерес, что, скорее всего, оценено девушкой. Пару раз ему даже удается рассмешить Бебе. На его предложение прогуляться позже вечером Стивенс отвечает сдержанным «окей». Кайл идет домой, глупо улыбаясь, стараясь усмирить странное волнение, захлестнувшее его внезапно, словно наваждение. Кто бы мог подумать, что находиться в обществе красивой девушки настолько приятно и волнительно! И практически не имеет значения, что она там болтает — можно просто любоваться ее улыбкой, слушая мелодичный звонкий голосок, а не пыжиться, давя из себя высокоинтеллектуальные разговоры. И только на пороге дома, роясь по карманам в поисках ключей и случайно нащупав там скомканный клочок бумаги, он понимает, что до супермаркета так и не дошел. *** День протекает необыкновенно медленно, в каком-то особом томительном ожидании предстоящей вылазки. Кайл изо всех сил пытается отвлечься на учебу, на книги, даже на нетфликс (что бывает крайне редко) — но безуспешно. Это эмоциональное напряжение, настолько сильное и неподавляемое, не утихает до самого вечера. За ужином все замечают немногословность Кайла (но никто и не подумает упрекнуть его за это), который молча поглощает порцию рыбы со спаржей, то и дело переводя нетерпеливый взгляд на настенные часы. Время близилось к девяти, и Брофловски, приодевшись, выскальзывает из дома. Но даже прохладная мартовская ночь остужает его пыла. Решено: если все пройдет гладко — он поцелует Бебе. Задумался на миг: когда он в последний раз целовался? Наверное на одной из кампусных вечеринок, на которых бывал пару раз со своим соседом по комнате еще в начале учебы. Попытки социализироваться давались ему нелегко, благо алкоголь неплохо развязывал язык. Однажды на очередной вечеринке его язык развязался настолько, что легко оказался во рту у какой-то в хлам пьяной, не слишком привлекательной девицы. Они чудом нашли свободную каморку с диваном и начали вяло дурачиться, настолько вяло, что во время не слишком жаркой прелюдии его случайная пассия просто отключилась. Кайл не смог сдержать разочарования. Немного потискав девушку за грудь и наспех пошарив рукой у нее в трусах, Брофловски заботливо укрыл ее пледом. Повесив свой носок на дверную ручку*, он пошел домой дрочить. Это был интересный опыт, и, вполне вероятно, если бы девка не перебрала в ту ночь, они бы переспали. Вот только Кайл сильно сомневался в том, что этот неуклюжий пьяный секс принес бы ему желаемое удовлетворение. Мысль о поцелуе красотки-Бебе соблазняет его все сильней по мере того, как он приближается к ее дому. Дверь открывает миссис Стивенс и с вежливой формальной улыбкой, присущей женщинам ее возраста (еле заметная тень от этой улыбки уже начинала проскальзывать на красивых губах юной дочери), приглашает его войти подождать в гостиной, пока Бебе прихорашивается в своей комнате. Они перекидываются парой дежурных фраз: миссис Стивенс прилежно старается изобразить восхищение, когда Кайл сообщает, что учится в Джорджтаунском (будто она не знала!). Что ж, пожалуй, это лучше, чем неловкое молчание. Вскоре показывается Бебе — слетает по лестнице вся сияющая и чем-то раззадоренная. На ней узкие джинсы и черная кожаная курточка — как-то не по сезону. «Горячая штучка», — напрягается Кайл. Наспех попрощавшись с миссис Стивенс, они выходят в морозную ночь. Кайл хочет одарить Бебе комплиментом: сказать, например, что она выглядит сногсшибательно. Нет, не то слово — слишком старомодное. Может быть, «превосходно»? Тоже как-то чересчур формально и учтиво. Черт подери, она выглядит дико сексуально. Но этого он ей сказать точно не может — вдруг фамильярность придется девушке не по вкусу? — Поехали, — распоряжается Бебе, кивнув в сторону припаркованной у гаража машины. Кайл с досадой осознает, что момент упущен. В машине ощутимо пахнет цитрусовым ароматизатором, но не настолько, чтобы это могло раздражать. Радио приглушенно транслирует какой-то то ли чилл, то ли лаундж. — Ну что, в Сизлер? — интересуется Кайл, случайно вспоминая, что место свидания они как раз таки не согласовывали. — Я не голодна, — слабо улыбается на удивление молчаливая Бебе. Конечно, она не голодна. Брофловски невзначай отмечает, что такое шикарное тело грех портить дрянным фастфудом. Когда они покидают черту города, Кайл нешуточно удивляется, однако донимать девушку вопросами не решается. Ему настолько нравится все происходящее, что он решает просто наслаждаться моментом: этой дорогой, ползущей между лесистых холмов, прохладной звездной ночью, размеренным дыханием красотки рядом. Погруженный в свои мысли Брофловски даже не замечает, как они выруливают к вершине холма, откуда открывается чудный вид на огни городка. — Люблю это место, — заглушив двигатель, Бебе продолжает сидеть в машине. Кайл не решается тревожить воцарившуюся тишину. Он, кстати, здесь впервые, но место определенно приходится ему по вкусу. Когда Стивенс выпархивает с машины, он молча следует за ней. — Приезжаю сюда, когда мне грустно, — продолжает свой монолог Бебе. — Тебе сейчас грустно? — с толикой сопереживания интересуется Кайл. — Нет… Ну, возможно… Не знаю… Совсем чуть-чуть, — кажется, эти обрывки мыслей непонятны даже ей самой. Стивенс выуживает из своей маленькой сумочки флягу и, немного пригубив, тыкает ее Кайлу. В ноздри ударяет запах приторно-сладкого алкоголя. «Явно не содовая», — молча констатирует Брофловски. Глотнув, поморщившись, он едва сдерживается, чтобы не закашляться — уж слишком крепкий этот ликер. Такого рода алкоголь Кайл практически не употребляет. — Мальтийский, мой любимый, — бросает Бебе, смотря куда-то вдаль. Брофловски не спешит возвращать ей флягу. Глоток-другой, и разговор кое-как завязывается. Через несколько минут они уже вовсю хохочут, вспоминая старые добрые времена. — Gosh*, а помнишь, как у меня был краш на тебя классе в третьем, кажется? — ее рука мягко скользит по плечу Кайла. — Нет, что-то не припоминаю, — врет парень. — Ну как же, мы тогда еще поцеловались в клабхаусе, когда играли в правду или действие. Ты не можешь этого забыть, — Бебе, якобы возмущенная его ответом, шутливо толкает его в грудь. — Да, мы творили много всякого, когда были детьми, — уводит в сторону Кайл, пытаясь сохранять выдержку. Он чувствовал, что момент еще не наступил. — А подростками — и подавно! — Стивенс вмиг хмурнеет, лицо ее вытягивается. — Ох, уж этот отвал башки: первые эксперименты с веществами, шалящие гормоны и все прочие прелести пубертатности… — с поразительной уверенностью рассуждает Кайл о чуждых ему вещах, да так, что даже не подкопаешься. Нет, конечно, неистовство юности не обошло стороной и его, но парень провел этот этап жизни как-то слишком умеренно, почти невинно, всегда с головой на плечах, чего не скажешь о его близких товарищах. А уж о Бебе — тем паче. В старшей школе Брофловски знал практически все скелеты в ее шкафу — с кем и при каких обстоятельствах потеряла девственность (с Клайдом в девятом классе, на вечеринке), с кем делала это «втроем» (с рыжей Энни и Чаком — парнем на класс старше), кому сосала в школьном туалете (о, таких было несколько!) и даже видел мельком отрывок секс-тейпа, который ее парень на тот момент (студент колледжа) втайне умудрился записать. Это было горячее видео — можно сказать, годный контент для порносайта, — которое молниеносно разлетелось среди парней старшей школы и наделало много шума. Конечно же, Стивенс узнала об этой «утечке» и, вероятно, глубоко раскаивалась в душе, но на публике держалась она воистину непринужденно, с неким королевским достоинством. Впрочем, иного от школьной дивы ожидать и не приходилось.  — Я, признаться честно, много о чем жалею… — Бебе словно прочитывает его мысли. — Будь у меня тогда хоть капля мозгов, я бы вела себя иначе и, возможно… — запнувшись, она делает глубокий вдох и продолжает — …моя жизнь сложилась бы совершенно по-другому… — Разве колледж не стал для тебя новым этапом в жизни, возможностью начать с чистого листа? — интересуется Кайл. — В какой-то мере — да, — Стивенс на миг призадумалась, — но, знаешь… от себя не убежишь. По крайней мере, не надолго, — отпив из фляги, изрекает эту болезненную, выстраданную истину. — Человеку свойственно меняться, — спокойно произносит он. Тут Бебе неожиданно издает нервный смешок. — Кайл, посмотри на меня, — Барбара вплотную приближается к нему, — что ты видишь? Брофловски вмиг робеет. Он лихорадочно подбирает слова в мыслях, пытаясь найти самый подходящий ответ на этот каверзный вопрос, но на ум приходят одни лишь слащавые комплименты очередного обожателя. — Ты видишь фигуристую красотку, не более, — Стивенс спешит высвободить мучившую ее мысль. — Знаешь, стоит мне только поманить пальцем — и любой бросит к моим ногам все, чего я пожелаю. Да я, черт возьми, пройти по улице не могу, чтобы мне не свистели вслед! Любой, у кого есть член, смотрит на меня, словно хищник на кусок мяса. А заполучив… Впрочем, этого объяснять не нужно, думаю, ты и сам прекрасно понимаешь, как все устроено в нашем мире… Я ведь и в университет бы не поступила, если бы не декан… Брофловски молчит, пораженный чужой исповедью. Нет, он нисколько не удивлен ее словами, он вполне догадывался, как красотки вроде Барбары Стивенс находят свое место под солнцем. Его неожиданно взволновало другое: откуда в этой красивой белокурой голове столько грусти и сожалений? Кто бы мог подумать, что за фасадом сексапильной, улыбающейся блондинки прячется что-то этакое депрессивное, темное… Он ведь и сам не так давно еще относился к однокласснице совершенно предвзято — как к слабой на передок красотке, и никогда не удосуживался заглянуть дальше этого яркого, но сплошь фейкового фасада. Воистину, человеческая душа — бездонный океан тайн! Там, в горной тишине мартовской ночи, ему случайно посчастливилось увидеть другую Бебе — обнаженную, уязвимую, ту Бебе, которую мало кому удавалось раскрыть. Хотя Кайл мог поспорить, что счастливчики, которые каждую ночь ложились с ней в постель, даже и не пытались этого делать. Случилось то, что должно было случиться. Рука потянулась к руке (касание прошлось разрядом тока по коже): ее — теплая, к его — холодной. Копна мягких кудрей опустилась на плечо, щекоча подбородок. Горячее дыхание обдало шею жаром. Дорожка поцелуев вверх по шее к скулам, и наконец их губы нашли друг друга. Поцелуй — мягкий и какой-то болезненно-нежный — пробрал Кайла до дрожи в конечностях. Потом было жаркое сплетение влажных языков, фруктовый (персиковый?) привкус ее бальзама для губ и совсем чуть-чуть пряности мальтийского ликера в сбивчивом дыхании. Так они оказываются на заднем сиденье, в спешке стягивая куртки друг с друга. Бебе сидит на нем сверху и лихо елозит бедрами, пока Кайл сминает через тоненький бра ее объемную грудь. Стивенс тихо постанывает сквозь поцелуй, то и дело закусывая его нижнюю губу, что распаляет еще сильней. Девичьи руки ловко расправляются с ширинкой и проворные пальцы быстро забираются под резинку боксеров. Обхватив его член, Бебе начинает мастерски надрачивать, чередуя быстрые и резкие движения с медленными и плавными. Эта пытка сводит Кайла с ума. — У тебя есть… защита? — не прерывая движений, шепчет в ему губы Стивенс. — Нет, — выдыхает парень. Бебе резко прекращает отстранившись. Даже во тьме можно уловить удивление, мелькнувшее на ее лице. Кайл, однако, тоже пребывает в замешательстве. Черт возьми, он ведь и представить не мог, что события примут такой резкий, внезапный оборот. Рассчитывал лишь украсть смазанный неуклюжий поцелуй, но не более… — Погоди, — она резво перегибается через переднее сиденье к бардачку. Кайлу открывается шикарный вид на ее зад, и он не может удержаться, чтобы не смять округлые ягодицы сквозь тесную ткань джинсов. Пошарив в отделении и не найдя там ничего, Стивенс раздосадовано возвращается на заднее сиденье. — О! — почти мгновенно ее настигает другая идея, и она тянется за своей сумочкой. «Это она, конечно, лихо…» — Брофловски, однако, льстит рвение подруги. Сам же он разомлевший от чувственной истомы, может лишь молча наблюдать, откинувшись на сиденье, как нетерпеливая Бебе роется в поисках презерватива. — Ни-че-го, — нервно вытряхнув все содержимое крохотного рюкзачка, раздосадовано произносит Барбара. Голова Кайла настолько задурманена ликером и этой внезапной близостью, что происходящее воспринимается как бы в расфокусе. Бебе отстраняется от него, смотря прямо перед собой и будто бы размышляя о своих (или его?) дальнейших действиях. — Слушай, — Кайл мягко подвигает ее к себе, оставив ей невесомый поцелуй где-то за ушком. — Нам вовсе не обязательно это делать. Мне очень доставляет все происходящее, даже слишком… — шепчет Брофловски ей в шею, поглаживая ее колено. — Ты… милый, — звучит не то упреком, не то внезапным прозрением, и Бебе вмиг переменяется в лице. Она закидывает свои стройные ноги на Кайла и их губы снова сливаются в долгом, чувственном поцелуе. — Я все же хочу тебя, — нетерпеливо шепчет Стивенс, спуская с него штаны разом с трусами. Брофловски затаивает дыхание в предвкушении: сейчас, по-видимому, произойдет нечто грандиозное. Бебе спускается дорожкой поцелуев от его живота к паху, и парень не может сдержать рваного выдоха, когда его член плавно проскальзывает во влажную теплоту чужого рта. Барбара нарочито медленно играет — то облизывает чувствительную головку, то спускается языком вниз по всей длине ствола, покусывая и оттягивая зубами кожу мошонки. Кайл запускает пятерню в копну белокурых волос и из последних сил сдерживается, чтобы не двинуть бедрами и не засадить Стивенс по самые гланды. — Погоди, — вдыхает сквозь зубы парень и резко отстраняет ее, ощущая что вот-вот кончит. Бебе недоумевающе глядит на него, хлопая густыми ресницами, — в мягкой темноте салона ее рот блестит влажно, похотливо. — Теперь я сделаю тебе приятно, — Кайл опускается на корточки и начинает стягивать с девушки джинсы. Под ними оказывается черный боди, застежки-кнопки которого сходятся на самом пикантном месте. Брофловски с упоением расстегивает одну за другой. С мгновение полюбовавшись открывшимся видом, проводит большим пальцем по сочащимся влагой складкам. Полулежащая Бебе тихо постанывает, подвинувшись ему навстречу. Кайл закидывает обе ее ноги себе на плечи и начинает медленно покрывать поцелуями внутреннюю сторону ее бедра. Поднимается к безукоризненно гладкому лобку и, совершенно случайно обнаружив еще одну довольно чувствительную точку женского тела — там, где большие половые губы переходят в малые, оставляет в том месте влажный поцелуй. Бебе на миг пронзает дрожью. Не в силах терпеть, она притягивает Кайла за затылок прямо к пульсирующему комку нервов. Барбара стонет и извивается, пока он усердно работает языком: поначалу — робко и неуверенно, а потом все более виртуозно, распаляя свою партнершу и себя заодно. Когда он с огромным усилием отстраняется — ее влага стекает по его подбородку — лицо Бебе искажается в странной эмоции: русалочья похоть и молящая жалость сливаются в одно. Ей пока невдомек, что Кайл, пусть все еще формально девственник, отлично знает, что делает. Он мягко проскальзывает средним пальцем в жаркую влажную тесноту, срывая с губ Стивенс очередной мучительно-сладкий стон. Задрав ее боди кверху, к самой шее, Кайл нежно дразнит Бебе, покусывая и облизывая ее соски. Он распаляет девушку, ускоряя движения пальцами и она отрывисто подается бедрами навстречу. И, когда сдерживать этот поток энергии уже не остается сил — Стивенс, запрокинув голову, кончает громко и бурно, затрясшись, словно в лихорадке. Рука Кайла оказывается мокрой чуть ли не по локоть. Конечно он догадывался, что Барбара может сквиртить, по-другому и быть не могло. Жадно припав губами к колечку сжимающихся в сладком спазме оргазма мышц, Кайл неистово надрачивает свой член и вскоре тоже получает долгожданную разрядку, спешно кончив в ткань своей футболки. Бебе лежит на сиденье в приятной расслабленности — со спущенными джинсами и высоко задранным боди, не находя сил даже поправить одежду. Кайл кое-как натягивает штаны и бочком пристраивается к Стивенс. Они еще долго лежат в обнимку, лицом к лицу. Ее макушка упирается в его подбородок, пальцы их рук переплетены. Они дышат практически в унисон. Обоим настолько спокойно и уютно в бархатистой тишине ночи, что никто не решается рушить этот хрупкий мирок словами. И все же один-единственный вопрос не дает Кайлу покоя. «Повторим как-нибудь?» — мысленно спрашивает ее (или себя?) Брофловски, нежно проводя пальцами по тонкому девичьему запястью. «Может быть», — безмолвно отвечает себе (или ему?) Барбара, сильней прильнув к его горячей груди. На часах — едва за полночь.