коробка с выцветшими пластинками. P.S Con amore ♡

      Кенма недовольно сидит и пялит прямо на преподавателя, что уже вторую пару подряд несет какую-то ахинею. То скачет с темы на тему, то начинает рассказывать о том, какой он пиздатый и, в целом, толкового и внятного материала по своему предмету не дает.       «Мне скучно» — проявляется на запястье.       «Полностью разделяю твое настроение» — думает он и, сбрасывая тетради в рюкзак, откладывает ручку в карман худи, после чего поднимается с места под недоумевающие взгляды сокурсников и удаляется из аудитории, игнорируя окрики преподавателя. Больше на первые пары в среду он не ходит. Лучше идти сразу на экзамен, чем проходить эти пытки еженедельно.       Это продолжается около трех лет, с момента наступления шестнадцатилетия он может общаться со своим соулмейтом через надписи на теле. Козуме любит, когда на коже проявляются милые цветные рисунки вроде птиц, цветов или звездных фигур. Он может подолгу сидеть и всматриваться в чудной узор, осторожно касаться его, пока на его лице красуется глупая улыбка. В ответ он сочиняет небольшие стихи и, когда на рядом с косыми строками возникает сердечко, Кенма падает на кровать, раскидываясь, как новогодний ангел на снегу, и думает, как сильно хочет увидеться с ним вживую. Шое — так зовут причину его счастья. я без листов, страница порвана твоей рукой зачем мне жить       Буквы выходят косыми, кое-где сплющены, дружно наваливаясь друг на друга. Кенма не каллиграф, а писатель, таким и должен быть его почерк — поспешным, ведь творец всегда куда-то опаздывает, смазанным — от усталости руки дрожат, а ручка мажет, влажным — писатель часто плачет.       От изгиба и по всему запястью тянется линия, раскидывая ветви, на которых с каждой секундой расцветают маленькие сиреневые бутоны. Рассевшись на подоконнике, Козуме выглядывает на улицу. Серая зима, скалившая зубы и воющая одиноким волком.       давай встретимся — вычерчивает у самого локтя он.       Хрустит под ногами снег, хрустит капуста во рту, хрустят костяшки — ответа нет весь день. Шое с охотой общается с ним о любых вещах, пока не останется неисписанных частей тела. Они могли бы облегчить общение, напиши Шое свой номер телефона, но тогда романтика потеряется, лучше ведь ходить татуированным ночными посланиями. Жаль смывать. Как и жаль терять время на поиски. Козуме несомненно привлекает шарм телесным переписок, но слова остаются словами. До непомерной жадности хочется видеть, ощущать нечто большее, чем холод шарика ручки. Он готов вручить свое замершее и злое сердце писаки, отдать впридачу тело — зарисуй, распиши, заклейми. Всецело духовно и телесно только для него одного.       я не могу       тогда я брошу писать — не уточняя, что именно, тут же карябает.       не бросишь, иначе цветы не зацветут — на краю одной из веток появляются еще пара почек, приобретающие зеленый оттенок.       и когда же они зацветут?       ты знаешь ответ       Кенма грустно взглянул в сторону висящего календаря. Три месяца. Ему хочется дождаться противного сезона аллергии, чтобы задохнуться быстрее. Легкие не выдержат этой встречи.

***

      Юный апрель сопровождает Шое по студенческом парку. Огромный навес лиан скрывает стройный силуэт дерева за пушистыми набухлыми завязями. Всего через пару недель начнется цветение, академию захватит сладкий запах весны под сопровождение пернатых певцов.       Хината вскинул голову вверх, припадая спиной к стволу. Капризное светило скрывалось за навесами туч, скромно выглядывая иногда. Страх есть у всех, даже у весны, чего уж говорить о нем. Кто-то цветет от любви, а кто-то не выдерживает сорняк растущий внутри и рубит все корни.       Его пальцы бередят раны, что никак не заживают вот уже год. Не нужно смотреть — он читает предложение, как по шрифту Брайля.       Глицинии одиноко качаются на ветру, пара лепестков падает к его ногам. Соленые капли впитываются в белую рубашку. Ноготь продолжает повторять каждую букву, шрамом оставшуюся на ладони.       Перо поэта сточилось в кровь. Глицинии на сырой земле смотрятся просто ужасно.