…что же ты в яме сидишь и плачешь?
Из выстуженного майским ветром Канбукку сразу же к корейской мечте: от наркотрафика до неотчуждаемых прав, за которые раздираются в мясо глотки и болят травмированные сердца. Плескаться в страшной бедности не равняется принудительному заточению в криминальном мире, где чужие жизни привязаны нитками к пальцам баронов или мадам. Смерть больше не сковывающий страх, не пролитые слёзы и не траур по усопшим, теперь она всего лишь обыденность, колющая внутренности и наступающая на пятки. Передозировка зависимых в притоне как утренняя телепередача про животных, а пара круглых таблеток заменяет чашку крепкого кофе перед тяжёлой работой. Неизменную, такую тёмную реальность выживающие делят на лагеря сильнейших и слабейших, придерживаясь мысли, что волк никогда не станет овцой, а овца волком. Поэтому многие здесь с несмываемым клеймом, кровью на руках и простым желанием залечь на дно, доживая в отстранённом районе свои последние годы. Не марая пальцы, Квон Виен автоматически причисляется к наркоторговцам с Самьяна и какое-то время преследуется безразличной полицией, пока их внимание не привлекают более интересные личности. Подполье на видном месте с вывеской «Пряная курочка» забито утренними посетителями, которые хотят поглотить кальмары с кориандром, и ночными гостями, приходящими за мефедроном. — Ты достала мне мет? Уже за полночь, на цокольном этаже кафе страшные сквозняки, из-за чего девушка потирает ладонями озябшие оголённые плечи. — Все закладки заложила? — голос женщины ломкий и невыразительный; она слюнявит пальцы и пересчитывает полученные деньги. Тощая, с редкими седыми волосами, женщина обнажает пожелтевшие и повреждённые метамфетамином зубы. Сунан старается быть похожей на баронессу из банды якудза и ведёт себя похабно и заносчиво, на самом деле не имея большого веса в обществе. — В прошлый раз, цветочек, — раз за разом она повторяет одно и то же, что действует на шаткие нервы. — Ты товар себе присвоила. — Хватит припоминать, — Виен переступает с ноги на ногу и стискивает зубы. — Я получила наказание и сегодня сделала закладки, так где, чёрт возьми, мой мет? — Ты же знаешь, что он идёт сначала по «балканскому маршруту», и только потом до Кореи? — торговка закуривает крепкую сигарету в мундштуке и откладывает стопку денег в сторону. — Терпение, цветочек, терпение. Виен раздражена и обессилена. Этот месяц трудный и хотя бы раз ей необходимо отвлечься от зловонной и убиенной рутины. — А травка? Есть травка? — кусает губы, травмируя их. — Я тебе что, картель? — женщина поднимается с просиженного кресла и размашистой походкой направляется к посетительнице. — В поставках нет особого разнообразия, а героин тебе уж точно давать не собираюсь. — Как это мило с твоей стороны. Сунан неотрывно осматривает Квон с ног до головы, кривя широкий рот. Ей не нравится, когда Виен выглядит словно «зажигалка» из «Пристанища девы», поэтому не упускает возможности прокомментировать внешний вид особы. Сунан проводит костлявыми пальцами по засаленным волосам девушки, приговаривая: — Тебе не идёт рыжий, такой ядрёный, что глаза хочется вырвать, — затем скользит рукой вниз. — Грудь снова на виду, ляжки обтянуты сеткой, словно рыба в авоське. — Копировать стиль японок из семидесятых так же дёшево и вульгарно, мама, — огрызается девушка, ударяя пальцами руку Сунан, после чего та убирает её и затягивается сигаретой. Возвращается к своему рабочему месту, отсчитывает купюры и протягивает их дочери. Виен, несмотря на напряжённые семейные отношения, всегда принимает деньги, так как иного заработка не имеет. — Шестнадцать тысяч? — девушка недовольна столь маленькой суммой. — На еду хватит, тем более я до сих пор имею проблемы с, так сказать, «потерянными» наркотиками, — её лицо устрашающее, похожее на морду старого изгнанного шакала. — Или тебе напомнить ещё раз о той ситуации? — язвит, плюётся ядом, но Виен уже давно привыкает к подобному отношению. — Я помню, мне пора, — рывком выхватывает смятые бумажки и направляется к выходу, напоследок слыша бесполезное напутствие матери: — В следующий раз в такой одежде не появляйся. Виен выходит из запущенного обшарпанного здания, далее облокачиваясь спиной о кирпичную стену. Достаёт телефон с разбитым экраном и набирает сообщение давней подруге, которая второй день не выходит на связь. Она осматривается по сторонам, сжимая телефон сильнее, и вскоре в очередной раз набирает её номер. Монотонные протяжные гудки вызывают головную боль и неясную тревогу, однако Виен не знает, стоит ли проситься в гости в позднее время. Вышагивая по периметру и ловя на себе масленые взгляды мимо проходящих торчков, Квон принимает решение наведаться к подруге; странное предчувствие выжигает изнутри. До Добонг недалеко, только ноги не слушаются, будто противятся идти к бывшей одногруппнице, с которой Виен кое-как заканчивает Женский университет Тондук. Квон почему-то сейчас хватается за блёклое воспоминание, где они вдвоём у стен учебного заведения делят одну сигарету на двоих и строят призрачные планы; студентки наивные и неочищенные от преступной липкой жижи, норовящей отравить кожу. Квон добирается до четырёхэтажного дома, всматриваясь в запылённые окна Хоа. Девушка проходит внутрь и поднимается на второй этаж, обходя лужицы мутной мочи и вязких плевков. Своё появление не считает хорошей идеей, из-за чего ещё несколько раз обдумывает, есть ли необходимость стучаться в ночное время. Виен приближается к двери подруги, как вдруг слышит, как из соседней квартиры доносятся шебуршание и постукивание. «Твою мать, этот извращенец когда-нибудь успокоится?» — Виен уверенно поворачивается лицом к двери озабоченного соседа Хоа, который, по всей видимости, умудряется штурмовать лестничные площадки сутками, смотря в глазок и подёргивая вялый член. Квон расплывается в обворожительной улыбке, попутно поднимая руку и демонстрируя неприличный, но такой привычный жест. — Иди спи, юродивый. Следом снова звуки, напоминающие шаркающие шаги, и теперь Виен может выдохнуть с облегчением. Она несмело стучится, а затем нажимает на звонок, однако после этого следует лишь тревожащая тишина. Пальцы тянутся к ручке, только перешагивать через порог страшно, да и навряд ли Хоа оставляла бы дверь незапертой. Но она открыта, и по этой причине сердце болезненно замирает, давит на грудную клетку. Её квартира хранит в себе кислый запах затхлого воздуха и сладковатого душка, из-за чего хочется выблевать остатки съеденного ужина. Виен медленно включает свет в прихожей и проходит дальше, негромко произнося: — Хоа? Голос дрожит, колени готовы согнуться пополам. Квон роняет холщовую сумку на старый линолеум, пропитанный густой кровью. Хоа — та самая девушка, любящая сладкие инджольми на завтрак и постоянно шутящая про смерть, вмиг становится её безвольной жертвой. Находится в гостиной и в нижнем белье, с вертикальными порезами на запястьях. Чуть выше видны бледно-зелёные синяки из-за острых героиновых игл, и само тело выглядит так, будто лежит здесь целые сутки. Виен рвёт на пол, а в глазах застаиваются слёзы. Она не будет подходить к трупу, не завоет от мгновенной паники и наберёт номер полиции. Они приезжают через минут десять, пока Квон дожидается полицейских снаружи. Её мутит и трясёт, несмотря на то, что чьи-то смерти из-за передозировки или драки когда-то приходится принимать как должное. Как свидетельницу или же подозреваемую Виен отвозят в ближайший участок. Долго приходится оправдываться, показывать переписки и рассказывать одно и то же, пока они наконец не констатируют смерть как самоубийство. — Вам, скорее всего, известно, что Мин Хоа была вовлечена в проституцию? — отталкивающий вспотевший полицейский с тонкой бородкой протягивает каждое слово. — Да, — невозмутимо отвечает Виен, чему мужчина искренне удивляется. — Суицид на лицо, но мы всё же не будем сводить с Вас глаз, — лениво почёсывает лысину. — С Вами свяжутся. Около двух недель Квон таскают по участкам и проводят экспертизы, в конце концов вычёркивая её из списка подозреваемых и окончательно убеждаясь в том, что Мин Хоа покончила с собой. Стоит закрыть веки и возникает обезображенный образ той, с которой хотелось пить соджу до утра и разводить мужчин на деньги. Но её тяжёлая зависимость от героина и заболевания, полученные из-за работы в борделе, совсем лишили почвы под ногами и подтолкнули к единственному выходу — самоубийству. — Ты с такой грустной рожей не ходила, когда отца твоего — ублюдка — грохнули, — мать только подливает масла в огонь, притягивая отвращение Виен к себе всё больше. — И вообще, ты бы меньше шлялась по участкам, нам тут легавые не нужны. — Ты можешь хоть раз рот свой закрыть? — злости не хватает; Квон слаба и не желает тратить последние силы на бессмысленные перепалки. — Я приду вечером, раздашь закладки. Девушка без спроса берёт с прилавка горсть сладкой редьки и покидает заведение, держа путь в одно из самых ненавистных мест — в колумбарий. У Хоа нет родственников: единственная бабка умерла ещё полгода назад, и именно поэтому некоторую часть вещей полицейские были вынуждены отдать Виен. — Вы же понимаете, Квон Виен, что мы не имеем права избавиться от вещей. Иных претендентов у нас нет, так что Вы можете сами решить, что с этим делать. Госпожа Ким, у которой умершая снимала квартиру, в отчаянии: придётся тщательно очищать квартиру. — Хорошо, я возьму их. И сейчас она курит сигарету до середины, заходит в мрачный колумбарий, открывает стеклянные дверцы в укромное местечко со старой фотографией подруги и кладёт окурок рядом, позволяя духу мёртвой насладиться запахом вредного дыма. Когда окурок догорает, Квон забирает его с собой, на выходе попутно выбрасывая в урну. Виен закрывает губы ладонью, будто сдерживает просящийся наружу крик, и направляется к себе домой, так и не осмеливаясь подумать о том, что нужно сделать с вещами Хоа. Неподалёку от «Пряной курочки» находится двухэтажный дом, в маленькой квартире которого живёт Квон. Это место — неприступное убежище, спасение, где можно скрыться от чужих глаз и вкусить малое. Виен снимает громоздкие ботинки, проходит в студию и видит перед собой скромную коробку с барахлом. Рано или поздно всё равно пришлось бы разбираться с этим, поэтому девушка садится на пол и пододвигает коробку к себе. В ней лежит хлам, начиная от заколок и заканчивая книгами на английском языке. Непросто касаться вещей умершего близкого человека, из-за чего Квон дёргает руками, будто обжигается. Она грустно улыбается, когда замечает ненужный диплом, фотографии парков Сеула, которые Хоа когда-то хотела отправить другу по переписке, и узорчатую толстую тетрадь, напоминающую подростковый дневник. Виен открывает её, и из середины выпадает небольшая прямоугольная бумажка бежевого цвета. Квон берёт её в руки, с одной стороны видя чей-то номер, а с другой три геометрические фигуры.…глупые вы все невозможно, недаром едят вас умные звери.