…если человек упадёт один раз, он проживёт три года. Так? А если упасть два раза? Значит, шесть лет проживёшь? А если три раза упасть? Чем больше вы будете падать, дедушка, тем больше и проживёте. Разве не так?
В старшей школе на уроке всеобщей истории вскользь упоминают старинные украшения разных народов, и изображение американского индейца с проколотым языком в учебнике подталкивает Виен совершить необдуманный поступок. С одной из одноклассниц она отправляется к татуировщику, который за несколько граммов марихуаны может сделать несовершеннолетним прокол бесплатно. Тот заспанный и накуренный парень пару раз ошибается и вставляет пирсинг неаккуратно, из-за чего язык девушки ещё полгода болезненно ноет. Одноклассница, глядя на никудышного мастера, в последний момент отказывается от прокола и едва сдерживает смех, стоит директрисе в очередной раз упрекнуть Виен в её непозволительном поведении. Пребывание в школе удивительным образом держится на тонком волоске ещё живого отца, и каждый раз Квон выигрывает в лотерею, когда ей удаётся избежать отчисления. В свои семнадцать, когда мозг покрывается ледяной коркой, блокируя здравые мысли, а сердце то и дело превращает организм в пепел, Виен попадает в компанию ребят постарше и принимает дешёвые ухаживания тамошнего наркомана. Он заезжает за ней на стритфайтере и вальяжно курит косяки, ловя восторженные взгляды одноклассниц девушки на себе. Тогда их сравнивают с парочками из нашумевших дорам, где красивый хулиган — лакомый кусочек. Только свидания, которые выглядят так безупречно по телевизору, в реальности происходят в мотеле под шум сломанного радио; через иные прелести: всё тот же мефедрон, палёный виски, рвоту и нистагм. Полгода отношений с ним, как на шатких аттракционах, где вот-вот отлетит винтик. Тем самым винтиком оказывается пятнадцатилетняя беременная ученица из той же школы, чьи родители в скором времени напишут на наркомана заявление, после чего парня посадят за решётку. Виен, медленно отходя от шокирующих событий, мало плачет по бывшему молодому человеку, через три года неплохо сдаёт экзамены и поступает в районный университет поблизости на факультет социологии. Деньги на обучение она зарабатывает на автомойке, иногда продажей среди молодёжи «мяу» и обворовывая родителей. Ей не стыдно за свои поступки, не совестно за то, что, падая, Виен может утянуть за собой желающего, ведь никакой ответственности за других не несёт. Предпочитает думать, что любое падение, вызванное подножкой жизни, увеличивает шансы на элементарное выживание. В двадцать два она словно возвращается в безумные шестнадцать и начинает встречаться с сомнительными парнями, чаще курить и бросаться на членов семьи со всей нескрываемой агрессией и затаённой обидой. Если в гневе пнёшь камень, то только ноге больно. Народная пословица, вылетающая из уст старшего брата, воспринимается Виен остро. На поддержку Куана отвечает несправедливым нападением, умножающуюся раз за разом боль выставляет напоказ, считается безрассудной сукой, которая трахается с теми, кто хоть немного готов потратить на неё своё время. Брат старше на одиннадцать лет; имеет стабильную работу и семью в Инчхоне. Он избавляет себя от козней матери, от воспоминаний о влиятельном, но деспотичном отце, и оставляет некогда маленькую любимую сестру в Сеуле, где в отдалённых частях столицы процветает наркоторговля. Виен считает непростительным предательством переезд Куана, несмотря на то, что тот оставляет ей в Канбукку свою старую квартиру, в которой они какое-то время жили вдвоём. Мужчина приезжает только по праздникам, сводя общение с матерью к минимуму и привозя небольшие подарки Виен. Однако ей не хватает тех посиделок в детстве, братских наставлений и искреннего смеха; ей больше ни к чему душистые пионы и праздничные поздравления. Первую смерть она видит в четырнадцать, когда пьяный отец подошвой выдавливает котёнку Виен глаза, наступая на маленькую мордочку. Квон помнит тошнотворный запах вытекших мозгов и огромное пятно алой крови, которую ей же и приходится убирать. Но затем голову раздавливают отцу. Учась на втором курсе университета, после занятий Квон возвращается домой. В тогдашний ледяной октябрьский вечер возле «Пряной курочки» конкурирующая мафия истерзает тело тучного, с гнусавым голосом, мужчины шестидесяти лет. Он так слаб, жалок и просит о помощи, совсем как маленький беззащитный котёнок, только что родившийся в этом жестоком мире с жестокими людьми. С губ срывается нервный смешок. Тогда-то Куан и уезжает из Сеула, таща за собой беременную девушку, и не думает о последствиях, вызванных нахождением сестры и матери друг с другом. Ещё год — новая смерть. Пособник и любовник матери, который изредка интересуется делами Виен и дарит просроченные сладости, умирает от эндокардита. Квон расстраивает его кончина; бесконечно глупый добряк. Она не считает тех, кого можно встретить в подворотнях со шприцами в венах. Глаз привыкает, душа через пару лет закрывает доступ мучительным переживаниям: приходится сохранять хладнокровие. Виен придерживается своих умело выстроенных взглядов и позиций, пока спутница-смерть вновь не стучится в двери. Проходит месяц после суицида Хоа. Виен редко покидает квартиру, принимая к себе единственного гостя — Хонга — старого друга её старшего брата, работающего следователем в центре Сеула. — Уже уходишь? — она поднимает крашенную убойной краской голову с подушки и всматривается в обнажённый силуэт мужчины. Они давно знают друг друга, выпивают как друзья, спят как любовники и общаются как брат с сестрой. Спустя долгое время Квон позволяет себе улыбаться. — На работу нужно, — он неосторожно гладит её по волосам, ероша их. — Я просто хотела поговорить с тобой насчёт Хоа, и того, что я нашла… — поднимается с кровати, притягивая к себе одеяло. — Прости, но мне пора идти, — надевает джинсы и футболку и направляется к входной двери: вечная занятость Хонга играет на нервах Виен прилипчивую, такую дотошную мелодию. Ей хочется хоть с кем-то поделиться мыслями по поводу странных дневниковых записей подруги и показать ту самую карточку с чужим номером телефона, на который больше никто не отвечает, сколько бы раз Квон ни пыталась звонить. В последнее время Хонг холоден и отстранён, не такой, как в те годы, когда полицейский улыбчив и заботлив; чего стоит его потраченное время на обучение Виен самообороне. Боевые навыки становятся полезными, особенно, если применять их на практике: по ночам торчки и алкоголики чересчур в себе уверенны. Дверь с грохотом захлопывается; с нею же таким же ударом эмоциональное опустошение бьёт по лицу. Виен, беря с полки дневник Хоа, выходит на балкон в одних трикотажных трусах. Зажимает сигарету между зубами и опять вычитывает одни и те же предложения в середине тетради, написанные красивым косым почерком. Сначала Хоа пишет о чувствах, о происшествиях в «Пристанище девы», а далее создаётся ощущение, что часть истории рассказывает совсем другой человек.Я попросила его выпить со мной после той дурацкой детской игры. Улыбнулся, поправил галстук, будто сидел перед деловой, властной женщиной. Но он чувствовал мою неуверенность и, видимо, поэтому согласился. Я не знала, что всё будет так.
У меня никого не было. Ни поддержки, ни силы противостоять. Забрали меня, как будто купили в павильоне, пустили дым в машине. Думала, максимум — пощёчины. Оказалось, что минимум, — это не быть убитой.
Зовут игрой испытанием. На выживание, победитель — один из четырёхсот. Детские игры, будь то салочки… или ютнори. Я хотела те деньги, но не понимала, что они состоят из человеческой плоти, крови. Мне так жаль, мне очень-очень, жаль, боже…
Если были игроки, то кто те в масках и c ружьём? Мне до сих пор кажется, что за мной следят. Я так мечтала использовать свой выигрыш, однако этих денег больше нет. Проклятая мразь, надеюсь, ему плохо живётся с ними. Я вернусь к прошлой жизни.
Мужчина в костюме пришёл ко мне снова. Я… не могла не хотела с ним так… Нет, это слишком. Вербовщик ведёт себя неосмотрительно. Он должен был прекратить это делать.
…зачем же падать, если так больно?