«Запускай невинные огоньки, Которые мы увидим во сне, Прежде чем искра потухнет»
Утро начинается со свитка, запечатанного тёмно-синим сургучем. При развертывании он хрустит, словно тонкий лёд под ногами. «Дорогой Чайльд-Тарталья, если ты полагал, что я закрою глаза на твою интрижку с Мораксом, то смею начать сомневаться в твоих умственных способностях. Неужели ты забыл о том, что птички слетаются ко мне со всех уголков Тейвата? Прискорбно. Пункт первый подписанного тобою же контракта при вступлении в ряды Фатуи: предательство карается смертью. И всё же твоя боеспособность — одна из неоспоримых ценностей нашей организации, поэтому я готова подумать над прощением твоей сердечной оплошности. А чтобы придать тебе уверенности в дальнейших действиях — внизу Тевкр передаёт тебе привет. Воспользуйся шансом доказать преданность Снежной и своему Архонту правильно». Послание написано рукой Царицы, сомнений в этом нет никаких. Под её подписью глаза жжёт тёмно-красным пятном детский отпечаток пальца. Архонт Снежной знает, в какое место воткнуть иглу так, чтобы прошило всё тело. Тарталья сминает послание в кулаке так, как сжимал бы шею заклятого врага, чтобы тот сдох от удушья, и ударяет им об стол. В голове вереницей мёртвых бабочек проползают мысли о Снежной, семье и долге перед организацией, и Аякс впервые искренне жалеет, что Бездна не сожрала его способность что-то чувствовать целиком. Прийти в знакомый особняк он находит в себе силы только после полудня. Солнце лениво скатывается ближе к горизонту, оглаживая городские крыши и растекаясь по дну чайной чашки вместо сахара, в то время как на теле Аякса под одеждой выступает ледяной пот. Он молча кладёт скомканный свиток перед своей сердечной оплошностью. — Она узнала, — онемение добралось до голосовых связок, делая их непослушными. Аякс отворачивается в сторону, чтобы не видеть того, как поменяется в лице Моракс. Под закрытыми веками светло, как на кострище, а в воздухе витает запах трав и растущих неподалёку цветов шелковицы. Архонт как-то говорил, что она используется при погребальных церемониях, и Тарталье тогда показался странным тот факт, что Чжун Ли выращивает эти цветы у себя возле дома. — Чуть раньше, чем я предполагал, — слышит он невозмутимый голос у себя за спиной. Тарталья дёргается, сжимая пальцами деревянные перила. — Предполагал? Моракс с тихим шелестом встаёт из-за стола и со спины накрывает его руку своей ладонью. Отсюда открывается вид на порт и простирающееся в тысячу миль вперёд синее полотно. Перед глазами всё мутнеет, морская линия горизонта сливается в одно целое с небом, и кажется, что Аякс летит куда-то в пропасть, разваливаясь на части. — Знаешь, о чём я подумал на причале, когда мы ещё не знали настоящих имён и сущностей друг друга? — Тарталья хватается за этот голос, как за корму тонущего корабля. — Этот юноша похож на свободу. — Забавно. Чайльд-Тарталья — всего лишь цепной пёс режима, — шёпотом усмехается предвестник и ловит краем глаза алые соцветия возле веранды, они совсем молодые. — Ты посадил шелковицу месяц назад, так ведь? Когда я признался тебе, что на самом деле убийца из Фатуи? — Верно. — Мы могли бы остановить всё ещё в тот день. — Боюсь, что нет, — мягко отвечает Моракс, обдавая теплом кожу на шее. — Если бы ты действительно хотел покончить со всем раньше — не стал бы вскрывать карты. Напротив, ты отчаянно хотел быть принятым. А я так давно не испытывал чувства любви, что позабыл о том, как безумно хочется продлить это хотя бы ещё на один день. Когда времени остаётся совсем мало — оно начинает представлять собой огромную ценность. Шах и мат. Аякс разворачивается спиной к морю и за-ды-ха-ет-ся, метаясь взглядом с места на место. Как будто это поможет найти выход из клетки, стены которой отчётливо начали восприниматься только сегодня, когда письмо из Снежной слой за слоем содрало с лица несколько месяцев лжи самому себе о том, что он сможет выйти сухим из воды и в этот раз. Глупец. Архонты, какой же он глупец. Моракс кажется таким безмятежным, что хочется вцепиться ему в плечи и с силой встряхнуть, крича «какого дьявола ты так споко…» Он мысленно осекается. Это не безмятежность — скорее медленно расползающаяся по каменной поверхности трещина. Во время войны Архонтов Моракс видел не одну сотню агоний смертных, осознающих безысходность своего положения, но агония любимого человека — она страшнее всего остального. — Пойдём. Аякса берут за руку и утягивают во временный телепорт быстрее, чем он успевает что-либо сообразить. Моракс переносит их в долину под горой Хулао. В предыдущий раз они были здесь чтобы провести время вдали от городского шума и посмотреть на незамутнённое фонарями небо во время звездопада. Тарталья тогда шутил, что эти камни уж точно не во власти Рекс Ляписа. И он до сих пор помнит, как хотел оттянуть момент наступления рассвета. Солнце клонится всё ближе к вершинам окружающих долину скал. До заката остаётся совсем немного времени. — Мы здесь, потому что ты бы вряд ли решился сделать это быстро и тихо, — Моракс опережает вопросы. — В этом месте нас никто не увидит, оно давно заброшено из-за страха перед Аждахой. В голове Аякса все куски в одну картину сходятся и приходит окончательное понимание того, что сейчас нужно будет сделать. Всё происходит слишком быстро, слишком неожиданно, это хочется немедленно вытолкнуть из своей головы и очнуться от кошмара назад во вчерашний день, где Моракс учил его играть на цинтре и не попадающий в нужные места Аякс грозился довести его музыкальный смех до гроба. — Подожди! — он догоняет мужчину, судорожно пытаясь придумать хоть чёртово что-то. — Мы не можем решить всё вот так. Возможно, мне удастся как-нибудь договориться с Царицей… — Ты пытаешься вести торги со смертью, Аякс, — Архонт останавливается, нежно проводит пальцами по бледной щеке предвестника и бьёт своими словами его под дых, вышвыривая на берег, как беспомощного кита: — Моё милое солнце из Снежной, если ты не выполнишь свою часть договора в ближайшие сроки — тебя убьют, а твои близкие либо отправятся следом в могилу, либо их заставят работать на Фатуи. Ты бы хотел такой участи для них? — Я бы отдал свою жизнь, чтобы этого не допустить, — без колебаний отвечает Тарталья. — Значит, когда-нибудь ты сможешь меня понять. Он знает, что Аяксу будет сложно ударить первым, поэтому берёт этот шаг на себя. Под одной рукой вновь чувствуется древко забытого со времён войны копья, а над ладонью другой возникают острые каменные куски. У предвестника в голове пустота из грызущихся друг с другом противоречий, и лишь тренируемое годами тело инстинктивно отвечает на опасность. Аякс выхватывает клинки, в последний момент отбивая летящие в него осколки. Один всё же проезжается по щеке, оставляя кровоточащий след, но Моракс не даёт передышки, на этот раз делая несколько выпадов копьём и заставляя Тарталью отступать всё ближе и ближе к скале, куда его в конце-концов прибивает очередным куском летящего в грудь камня. Архонт выпускает на свободу свою вторую сущность: на шее и скулах выступает драконья чешуя, а на голове появляются крупные роговые наросты. Удар мгновенно выбивает из лёгких воздух, а рёбра и затылок прошивает тупая звенящая боль. Аякс поднимается с земли, урывками хватая кислород, и медленно поднимает голову. В его глазах Моракс видит именно то, чего так добивался — грозовые отблески и жёсткость. По рукам предвестника проползают электрические нити, а клинки сменяются на копьё. Теперь наступает Аякс. Чжун Ли делает абсолютно всё для того, чтобы ни о чём кроме физической боли и выживания Тарталья не мог сейчас думать. Он сражается почти в полную силу, выматывая предвестника до предела, до последней капли терпения, которая заставит весы склониться в фатальную сторону. Аякс держится долго. Они схлёстываются и расходятся по земле, как две скованные из железа волны, превращая одежду в грязные лохмотья, а души — в тлеющее пепелище. От ран и боли мысли в голове Тартальи становятся неделимым кровавым месивом, которое закатное солнце размазывает по вершинам скал, прежде чем уйти на покой. И вот наступает момент, когда он не успевает уклониться — остриё копья Моракса глубоко впивается в бедро, заставляя Аякса упасть на колени. Он вскидывает голову и натыкается на расплавленное золото в глазах Моракса. Там — война, сжимающий сердца ужас и тысячи людских жертв. Там — безликая каменная смерть. За доли секунд в мыслях вспышками проносятся воспоминания из дома — родители, сестра и братья. Аякс клялся себе и своей семье, что ни один из них не пострадает, что он защитит их любой ценой. Аякс активирует Глаз Порчи. В этот момент всё встаёт на свои больные места — так, как всегда было и всегда будет. Он пойдёт ради своей семьи на любые жертвы. Даже если жертвовать придётся любовью и выпотрошенной душой. Тарталья не видит того, с каким облегчением Архонт опускает удерживающую копьё руку и делает шаг навстречу рассекающей воздух плети, состоящей из мощных электрических разрядов. Предвестник видит только то, как сильный удар отбрасывает Моракса на несколько метров. И тот застывает без движения. Осознание ледяными иглами впивается в кровавое месиво. Аякс бросает оружие, возвращается в прежнюю форму и медленно, словно во сне, подходит к замершему на земле телу Архонта Ли Юэ, живот которого рассекает идущая от плеча рана. Он всё ещё дышит. При виде Тартальи его губы трогает та самая улыбка, которая появлялась в редкие моменты, когда предвестник позволял себе дурачиться в его присутствии. И это, оказывается, гораздо больнее всех ран вместе взятых. — Сейчас я хочу… — собирая остатки всех сил, произносит Моракс, — заключить с тобой свой последний контракт. Моя смерть… в обмен на твою долгую жизнь и жизни твоих близких. — Замолчи, — хрипло просит Аякс, падая на колени рядом с ним. — Ради всех чёртовых богов — замолчи! Из оставленной предвестником раны кровь вытекает слишком быстро — Моракс совсем не использует регенерацию. Он дотягивается ладонью до руки Аякса и чуть сжимает её. — Я знаю, что делаю. Не спорь со мной, упрямое солнце из Снежной, — ласково шепчет он. — Хотя бы сейчас. Просто скажи нужные слова. Архонт уже давно всё решил, его упрямость — достойная соперница Одиннадцатому предвестнику Фатуи. — Я соглашаюсь на твои условия, Моракс, — Аякс бережно кладёт голову любимого себе на колени и отчаянно шепчет: — Чтобы ты без меня раз сто умер от скуки в загробном. — И я тебя люблю, — застывает на обескровленных губах. — Спасибо за… Чжун Ли так и не успевает завершить свою фразу. Тарталью прорывает. Он со стиснутыми зубами терпел редкие, но жестокие наказания за проваленные задания, он молчал под пытками, когда был пойман вражескими агентами. Сейчас Аякс плачет в голос, как лишённый детства ребёнок, который остался много лет назад в Бездне совсем один. Он зарывается окровавленной ладонью в тёмно-каштановые пряди и обессиленно сжимает их меж пальцев, словно пытаясь задержать смерть. На западе зажигается первая звезда.***
Аякс просыпается на резком вздохе, который больше напоминает всхлип, громко отскочивший от стен комнаты. Сердце колотится о рёбра, с глаз смаргивается мутная пелена — оказывается, это слезы. А руки, утирающие их, отдают металлическим запахом крови и чего-то терпкого, цветочного, совсем как… На языке жжётся имя. Имя того, кому было дано обещание, кто во сне приходился Аяксу безумно важным и дорогим человеком. Имя, которое каждый раз неизбежно забывается после пробуждения. На этот раз из чужого облика в памяти остались только глаза цвета расплавленного золота, которым можно выплавить печать на подкорке сознания. Когда сердце перестаёт напоминать со смертельной силой бьющуюся об клетку птицу, а перед глазами чуть бледнеют те страшные картины — Тарталья подносит к лицу свои руки, боясь разглядеть в проникающем сквозь окно свете уличного фонаря следы крови, но, к облегчению, ничего не находит. Запаха больше нет. Как и времени на рефлексию. Тарталья на несколько секунд закрывает глаза, борясь с желанием рухнуть мёртвым грузом обратно в постель, и вкладывает новый кусочек паззла в коллекцию к тем, что уже имеются у него в голове — не совсем ясный, но в то же время важный. Он знает, что все они что-то значат для него или, по крайней мере, значили в где-то в прошлом — очень далёком прошлом — которое взяло в привычку проходиться щекоткой по оголённым нервам, бережно оглаживая каждую ниточку и заставляя чувствовать себя вывернутым наизнанку. Аяксу холодно. Он сглатывает ком в горле и откидывает тёплое только с внутренней стороны одеяло. Типичное зимнее утро с едва светающей теменью на небе не даёт окончательно проснуться, поэтому он умертвим средней тяжести добредает до ванной, умывается ледяной водой, не дожидаясь, пока по трубам дойдёт уже прогретая, и после в темноте ставит на газ чайник, ёжась и пытаясь не вырубиться во время ожидания. Да, пиро-магам в плане бытовухи явно живётся легче. Чёрный кофе с лимоном для Аякса — как ритуальная утренняя сигарета для курильщика. По вечерам он предпочитает чай. И в обоих случаях заправляет это кипятком, способным по неосторожности прожечь горло. То есть, он на полном серьёзе может пойти поставить кружку в микроволновку ещё на пару минут, если вода в недавно нагретом чайнике покажется ему недостаточно горячей. Тарталья делал так в штабе и его припирали к стенке со словами: «дебила ты кусок, хватит устраивать персональный ад нашим стаканам, уже второй за неделю трещинами пошёл от температуры!». С Катериной лучше не спорить.***
Тягучая консистенция ожидания ощущается почти на физическом уровне. Как будто Тарталья сидит на краешке огромной сковороды где-нибудь на задворках ада, а его опушенный на дно кончик хвоста медленно так подгорает, грозясь искрящимся фитилем добраться до места поинтереснее и устроить там взрыв. Пам. Небрежно созданный водный кинжал рассекает пространство и врезается в противоположную стену штаба, образуя расползающееся по бетонной поверхности пятно. Тарталья хмыкает и ловит себя на более удовлетворяющей моральные запросы идее. Пам. Следующий водный кинжал попадает по месту рядом со сплетением проводов, шнуров и электрических кабелей, которые соединяют целую компьютерную систему. И в которых можно удушиться. Или повеситься. В зависимости от пути использования. Пам. Разлетающиеся брызги оседают на волосах и вперившемся в экран лице Дотторе — финальная точка. Аякс откидывается на спинку дивана, один уголок губ приподнимается в усмешке над напрягшимся телом эксперта в области передовых технических разработок, одного из предвестников Фатуи и непризнанного адекватной частью научного сообщества гения. Тарталья же с двенадцати лет называет его просто конченным психом в непрактично белом для его работы халате. Дотторе не скалится, когда злится. Он похож на продукт жизнедеятельности парочки отбитых акулоподобных с тщательно продезинфицированной любовью ко всему живому и влитым по гланды хладнокровием. Его голос напоминает две пластины скрежещущего друг о друга металла: — Твои кишки смотрелись бы на новогодней ёлке гораздо приятнее любой гирлянды. — У тебя фетиш на внутренние органы? — хмыкает Аякс. — Особенно если они принадлежали конкретным людям, — не оборачиваясь, соглашается Дотторе. — И до конкретного возраста. Учитывая тот факт, что большинство органов для проведения твоих экспериментов было изъято из тел подростков, — на поверхность слова всплывают легко, как сухой чай; где-то под рёбрами осадком перетирается песок — лет в двенадцать до кровоточащих ран. Сейчас они уже загрубели. Но не забылись. — Что поделать, чем моложе организм — тем выше качество биоматериалов. Не всем беспризорникам везёт так, как повезло тебе, — Дотторе допускает в свой тон издёвку. Аякс миролюбиво подытоживает: — Когда-нибудь ты сдохнешь. — Когда-нибудь. — Вы приготовили мне завтрак? — Цици всегда появляется тихо и незаметно, как шагающее по воздуху приведение. Тарталья двигается на диване, освобождая место для зомби. Девушка присаживается и трепетно втягивает носом воздух. — Чистейшая ненависть. Как мило. Два дня голодная ходила. Светло-фиолетовые глаза наливаются красноватым свечением. Основу рациона этого существа составляют эмоции, страхи, энергетические всплески и подобные им вещи. — Приятного, — Тарталья подкладывает руки под голову и расслабленно выдыхает. — Скар опаздывает. — Новый статус — больше привилегий, — безразлично жмёт плечами Цици. Аякс с утверждением в корне не согласен, но это он решает приберечь непосредственно для Шестого. Честно — хочется потыкать палкой в чей-нибудь труп. К примеру, в труп Дотторе. Но пока что это не слишком нецелесообразно. Остаётся разве что только прикрыть глаза и попытаться расслабиться хотя бы на полчаса под монотонный звук клавиатуры, который усиливается за счёт акустики стен этого своеобразного помещения, где и компьютерная сеть, и немного мебели, и запасники оружия (не то, чтобы навороченного, для этого есть другое место), и холодильник, в котором обычно мыши не на что вешаться. Кто-то даже газовую плиту притащил. На это место наложена печать, позволяющая увидеть его и найти вход только тем, у кого есть доступ. После весёлых ночек с провалами по ту сторону расслабиться удаётся крайне редко. В последнее время видения зачастились и становились всё более пугающими. Пугающими в плане испытанных эмоций. Они казались слишком настоящими, как будто были связаны с плотью и кровью настоящего Аякса, который сегодня паршиво выспался. Они словно торопились подвести его к главной части событий. Можно ли считать смерть того божества из снов логическим завершением? Тарталья неосознанно впутывается в воспоминания. Контракт. «Моя смерть в обмен на твою жизнь и жизни твоих близких». Потом чудовищное бессилие и потеря. Собирать по кускам эти сюжеты удаётся с большим трудом, потому что чуть ли не половина снов забывается сразу после пробуждения. Довольно странно было признавать, что это не похоже на обычные сны. Аякс не уверен до конца, но какая-то его часть теперь всё же склонна верить в существование реинкарнации. Души, не справившиеся с чем-то в прошлой жизни, получают шанс на перерождение и завершение того дела, которое не удалось сделать тогда. Полностью этот механизм до сих пор не удалось понять никому из ныне живущих, доказательств и историй слишком мало, поэтому тех, кто действительно верит в реинкарнацию — тоже. Тарталья мало интересовался подобными вещами, поэтому входил в это число. До определённого момента. До определённой грани, когда начал путаться между двумя реальностями: его снах о далёкой своими багряно-желтыми красками стране и пробуждениях в собственной комнате. Ну или он просто поехал крышей. — Вижу, все в сборе, — в коридор абстрактных размышлений вплывает голос Скарамуччи собственной персоной. Аякс окидывает оценивающим взглядом их новоиспечённое на днях начальство «отдела» и сочувствующе спрашивает: — Шляпу сорок минут выбирал? Шестой его игнорирует. — У меня для вас дерьмовые новости. Уверен, вы уже частично в курсе. — Нет, серьёзно, — продолжает Аякс, закидывая ногу на ногу, — у тебя под ней залысина? Или она умеет трансформироваться в летающую тарелку-убийцу? — Ты начинаешь меня раздражать, — вкрадчиво предупреждает Скар. — Взаимно. Вот теперь Тарталья отчасти доволен. Традиция. — Итак, повторюсь, — Шестой обводит всех собравшихся нечитаемым взглядом. — Неделю назад в западном районе были обнаружены тела четырёх наших агентов. Ещё через три дня — похожая ситуация на южной границе. Убийства были совершены без применения элементальных сил, что значительно затруднило поиски. Южному местному подразделению удалось выйти на убийц — пара человек предположительно из Сопротивления, однако достать никакой ценной информации не удалось, потому что на их сознание была наложена печать непреложного молчания. Вчера неподалёку от восточной границы было обнаружено тело Восьмой предвестницы, она должна была провести дипломатическую встречу в Инадзуме с Ямамото. Карделия запрашивала подкрепление, но её убили раньше. Несколько огнестрельных в голову и сердце. — И какие же санкции ждут Инадзуму за шальные проделки на нашей территории? — Твоё обвинение безосновательно, — отрезает Скар. Аякс поднимает брови в насмешливой манере, однако голос у него впервые за весь день серьёзный: — А твоё разве более логично? Может, ты забыл, но в результате конфликта с родиной твоих предков два года назад погибла Синьора, а клан Ямамото, в свою очередь, лишился трёх базовых островов и главного морского пути в Фонтейн. Мне напомнить тебе о громадных убытках, которые понесла Инадзума и их правящий клан? Это ударило по всей стране, и ответный шаг был лишь вопросом времени. Шестому эти аргументы явно нравятся не так, как очередной широкополый закос на корону. — У нас нет ни единого доказательства причастности Инадзумы и клана Ямамото. Во-первых, они были вынуждены подписать пакт о ненападении. — Этой бумажкой можно подтереть задницу, — закатывает глаза Тарталья. — Во-вторых, — с нажимом продолжает Шестой, — страна слишком ослаблена для развязывания войны. Было бы очень опрометчиво лезть на фатальный рожон. Дотторе использует шанс высказаться и поднасрать в сторону Одиннадцатого: — Я провёл экспертизу пуль, которые были найдены в теле Восьмой — они принадлежат огнестрельному оружию АТК. Эта модель производится только в Снежной под контролем Фатуи, — и подчёркивает: — Не экспортируется. — Оу, неужели диверсионные действия Ямамото легализуются кем-то из нашей драгоценной организации? Царица хоть в курсе об этом бардаке? Шестой кривит лицо, словно его заставили сожрать чьё-то дерьмо, и кидает в руки Аякса запечатанный свиток с тёмно-синей печатью. Такая используется только когда распоряжения исходят лично от верховного руководства. — Царица позаботилась о том, чтобы ты не устраивал хаос и направил свои способности в нужное Фатуи русло. Это распоряжение о твоём переводе на южную границу, ознакомься. На тебе лежит расследование касательно Сопротивления. Найдёшь организатора убийств и доставишь в центр — показательная казнь послужит хорошим назиданием всем тем, кто осмелился поднять оружие против Фатуи. На этот раз попытки восстания зашли слишком далеко. Они подготовились. — У Сопротивления недостаточно ресурсов для… — Ах да, будешь отклоняться от прописанного в приказе курса, и туда, — Скар приподнимает взгляд вверх, намекая на руководящую верхушку организации, — направится убедительное прошение об отставке вследствие твоей некомпетентности и подрыва авторитета организации необдуманными действиями. Под отставкой у Фатуи подразумевается милая могилка без надгробия где-нибудь под городскими стенами. Аякс меняет тактику. — Ты не посмеешь, — шипит он, вскакивая с дивана и сжимая подрагивающей от напряжения рукой свёрток. — Это мой дом и моё всё, на которое я работаю почти всю свою сознательную жизнь. — Никому здесь не нужны потенциальные конкуренты, — констатирует Шестой. — И, начиная с сегодняшнего дня, твои ошибки будут под моим пристальным вниманием. Если предыдущее руководство терпело твои выходки ввиду их результативности, то я — нет, — он оборачивается к остальным: — Дотторе, нам нужны отчёты по всем найденным трупам. Цици, меня порадовали предварительные результаты твоей работы над ядом, так что продолжай в том же духе, на днях протестируем. На этой ноте собрание заканчивается, и как только вволю погавкавший пёс Её Величества сваливает из штаба, с лица Аякса сползает выражение бессильной злости и покорности обстоятельствам. Хочешь выжить в театре абсурда — будь многозадачным в плане исполняемых ролей. Что ж, он даст Скару поиграть в босса. Фиктивно.***
Перед тем, как сесть в машину и укатиться собирать вещи в командировку, Аякс останавливается у входа в штаб и не отказывает себе в коротком удовольствии покурить. К сигаретам он притрагивается редко — одна пачка может держаться у него месяца два, просто со вчерашнего вечера время тащится за ним, как привязанный к шее камень. Хочется ослабить эту верёвку. Цици тоже в штабе не задерживается и выходит минут через пять. — Что за яд? — вскользь интересуется Тарталья, стряхивая пепел в снег. — Из туманной травы. Не думаю, что на это можно создать хороший анекдот… — Цици запинается и исправляет себя, — антидот. Запах похож на лаванду. По вкусу как настойка из полыни, — девушка слегка морщит нос. На неё не действуют ни яды, ни обычные оружие. Убить такое создание можно разве что только с помощью элементальной магии, разрушив все печати жизни на теле или же уничтожив того, кто их накладывал. Дотторе считает её одним из своих главных достижений в науке. Конечно, зомби создавались и ранее, но они были не более чем безмозглыми кусками плоти. Цици же в возрасте семнадцати лет была конфискована из морга для эксперимента Фатуи после автокатастрофы и уже пятый год находится на службе у организации. У девушки достаточно плохая память, но вместе с тем чуткая интуиция в делах, касающихся создания лекарств и ядов, находит ей достойное рабочее применение. Она способна мыслить самостоятельно и не подчиняться приказам, однако последнее не столь важно, потому что в руках Фатуи сходятся все нити её существования. Не будешь работать ты — твоё место займёт другой. — А какой вкус у эмоций Скарамуччи? — почему бы и нет. — С учётом того, что наибольшее насыщение мне приносит эксеция… извини, эссенция редкостного дерьма, Шестой — это шедевр кулинарии. Но я не могу понять, что у него на уме. Он похож на… чёрную лошадку? — Тёмную, — аккуратно поправляет Тарталья. — Да, — кивает Цици. — Мне нужно поработать над фразеологмизами. — Фразеологизмами. Цици заторможенно тянется рукой ко лбу. — Опять с памятью проблемы, — в отличие от Одиннадцатого, из её рта не вываливаются клубки пара от мороза. — У меня тоже в последнее время зачастились, — вздыхает Аякс и тушит окурок об стену. — Тебя подбросить в город? — Нет, Дотторе сказал, что надо обновить печати. Слушай, я бы хотела… — она запинается, склоняя голову вбок и неуверенно шевеля пальцами, словно не решаясь продолжить. Её окликает голос Дотторе из помещения, отчего она дёргается и сжимает пальцы — Аякс готов поклясться, что в безэмоциональных глазах на миг промелькнуло лютое раздражение. — Ладно, как-нибудь потом. Удачи тебе. — Спасибо, — Тарталья задумчиво провожает взглядом скрывающуюся в дверях девочку-зомби. Цици временами странненькая, в спорах она никогда не принимает ту или иную сторону и вообще кажется единственной зоной нейтралитета в пределах приближённого гадюшника Её Величества. Это не делает из неё союзника Тартальи, но иногда она может составить ему компанию в баре, потягивая банановый коктейльчик и затирая что-то на совершенно несвязанные друг с другом темы. Если бы они не были частью Фатуи — кто знает, может, Аякс смог бы поболтать с ей парочку личных тем. Если бы. Он открывает дверь прогретой машины. Ему пора.