«Я тебя не знаю, но налью за упокой, когда измученное тело перестанет рваться в бой»
Аякс разгоняет внедорожник до максимально допустимой скорости, оставляя за собой вихрь из снежной пыли. На сборы ушло от силы полчаса. В одну сумку он затолкал пару комплектов сменной одежды, в другую — потяжелее — оружие. У него нет чётко сформулированного плана действий, но задерживаться на южной границе надолго он не собирается. Ответы на его вопросы лежат совсем в другой стороне. Он ненадолго останавливается на обочине после семичасовой езды, чтобы дождаться утра и провалиться в короткий беспокойный сон, из которого Аякса постоянно выдёргивают резкие звуки проезжающих машин. И всё же это лучше шизофренических провалов в другую реальность. Ему бы с проблемами в своей собственной разобраться. Не изменяя утренним традициям, он сворачивает к придорожным автоматам около заправки и опрокидывает в себя стакан кофе — по вкусу средней степени паршивости, но тоже сойдёт. В этих краях холод ощущается уже не так остро, но достаточно для того, чтобы окончательно разогнать сонливость и начать соображать более трезво. Конечно, факт того, что ему подкинули головоломку с двойным дном, дали ложный след и любезно нацепили намордник — осознавать довольно неприятно, однако есть что-то игривое и, мать его, пробирающее до костей в планах избавиться от ошейничка и по пути не заскочить на гниющую под городскими стенами вечеринку тех, кто не оправдал доверие. Ха, делов-то. Из окна заправляющейся машины выглядывает кучерявая детская голова. Мальчишка лет семи со съезжающей набок шапкой пристально смотрит вокруг, и первой жертвой его сложенных в пистолет рук становится Аякс. — Пау! — вскрикивает ребёнок, в ожидании наблюдая за «жертвой». Не желая разочаровать ожиданий, Аякс подыгрывает ему и картинно заваливается назад, подкидывая в воздух ключи от машины, как в детстве монетку на спор. С каждым прожитым годом ставки повышаются. С каждым годом в случае неудачи подниматься с земли становится всё сложнее. Однако на вопрос «как далеко ещё можно зайти» ответ остаётся всё тем же. Игры горящего хаосом и самоутверждением разума — самые азартные. В них жизнь исчисляется победами над собой и головами проигравших, в движение — это медленное самоуничтожение в бесконечных попытках добиться совершенства. Мальчик сжимает кулаки в победном «ес!», и его тут же втягивает внутрь салона девочка — видимо, сестра. — Ты же только вчера выздоровел, тебе нельзя находиться на морозе! — Но я победил того парня! — радостно перебивает её мелкий снайпер, однако его дальнейшие попытки высунуться наружу пресекаются вернувшимися родителями. Машина уезжает с заправки. Аякс ловит себя на одной мысли. В глубине души ему хочется, чтобы эта игра осталась для ребёнка всего лишь ничего не значащей мелочью.***
В камере сыро и промозгло-холодно — прямо до запаха ревматизма. В сопровождении одного из подчинённых Аякс проходит по узкому коридору к решётке, за которой виднеются два прикованных цепями к стене тела, освещённых лампой с дребезжащим свечением. — Можешь быть свободен, — бросает он солдату и со скрежетом отпирает замок. Сопровождающий молча кивает и выскальзывает обратно на поверхность. Мысль задерживаться здесь дольше положенного претит любому, кто хоть немного ценит дневной свет и возможность двигаться дальше, чем на пять метров. Пленники — те, кого обнаружили неподалёку от места убийства агентов Фатуи. Один из них поднимает голову и подслеповато щурится в попытках разглядеть вошедшего — это мужчина средних лет, хотя сейчас уже трудно определить возраст. Судя по виду, пытали их тут не раз, и не два. — Ещё один? — брезгливо хрипит пленник. — Что на этот раз? Последние кости сломаете? Он пытается щериться, как волк в западне, но говорить ему удаётся с явным трудом. Второй вообще не шевелится, оставаясь лежать на полу неподвижной кучей. Аякс не удивится, если он уже умер. Фатуи, что держат их здесь под замком, отнеслись к просьбе Тартальи провести его сюда с налётом скептицизма. Этих двух пытали те, кто тонко владеет своим мастерством, и если они не сумели разговорить убийц, убедившись в силе наложенных на сознание печатей молчания, то и Аякса ждёт разочарование. Однако попытаться кое-что проверить всё-таки стоит. Он пришёл сюда не с пустыми руками. — Пытки нам больше ни к чему. Вы держались довольно неплохо — даже дожить до моего приезда сумели, — с лёгкой насмешкой подмечает предвестник. — Я пришёл, чтобы сообщить об уничтожении Сопротивления. Два дня назад наши агенты провели успешную операцию по обнаружению вашего главного штаба. Сбежать почти никому не удалось. Долгое время пытаясь разобраться в самом себе, Тарталья научился хорошо распознавать других. Их эмоции, мимику, жесты. Сопротивление — живучая, но всё ещё слишком слабая для соперничества с Фатуи организация. Людей, вступающих туда, за глаза называют смертниками — чаще всего это близкие, друзья или наследники тех, кто попал под железные колёса правящего режима. Они всецело преданы своим идеалам и вере. Они пойдут до последнего, сражаясь за своё новое будущее страны. Именно из-за таких качеств организация до сих пор не истреблена — пойманные люди даже без магических печатей, запрещающих разглашать стратегически важную информацию, молчали под пытками до самой смерти. Расколешься — к чертям полетит всё, ради чего борются сотни таких же, как ты. Взгляд пленника не меняется ни на йоту. В нём не появляется сожаления, не мелькает скорби по уничтоженному делу, которому он себя посвятил. После слов предвестника в нём не рушится ни-че-го. — Забавно, — хмыкает Аякс. — Я ожидал немного другой реакции. Что ж, теперь о главном. Вас двоих мне было приказано ликвидировать за ненадобностью. Взрыв страха — забитого в самый далёкий угол, но вдруг вскидывающегося и тянущего свои больные руки на поверхность, за границу зрачков. Тарталья очень хорошо знает эти метаморфозы чужих сознаний, понимающих чётко и ясно — шанса остаться в живых нет, это точка. Он вкрадчиво спрашивает, нагибаясь над пленником и захватывая рукой дрожащий подбородок: — Надеялся выползти отсюда живым? Думал, за тобой в конечном итоге придут? Пленник пытается вырвать голову из захвата, но против силы Аякса шансов никаких. Его дыхание тяжёлое, а глаза отчаянно нащупывают решётку за спиной предвестника: — Сволочи… — Кто именно? — Аякс поднимает чужой подбородок выше, заставляя пленника заглянуть ему в глаза, и тот впервые за всё время пребывания в этой дыре чувствует себя беспомощным насекомым, конечности которого к полу прибивает допытывающийся до сути взгляд. Под ним в голове всплывают отрывки из жизни, сменяясь пропуском в смерть. — Я не хочу умирать, — хрипит пленник, и в эти слова крайне нетрудно поверить. — Да? — сужается ледяной взгляд. — Тогда произнеси вслух: «Моя деятельность напрямую связана с кланом Ямамото». Оцепенение. Дергающееся под рукой тело парализовано замирает, как муха от паучьего яда, и в этой тишине Аякс может разобрать стук громко бьющегося сердца. Пленник открывает рот и шевелит челюстью, мучительно пытаясь выдавить из себя слова. Но оттуда не вылетает ни звука. Тогда он с ещё ещё большими усилиями и яростью начинает дёргаться, но уже не от сжимающей его шею руки, а от собственного желания продлить себе срок жизни, надо сказать — весьма радикальным методом. Аякс отступает на шаг назад, наблюдая. Пленник съезжает по стене, хватаясь за горло. — Нодати… — удаётся ему выдавить из себя. — Нодати и Вакидзаси… И дракон… Связаны…— мужчина заходится громком кровавым кашлем, и его лицо искажается гримасой боли. — Вата… Цу… Крик поглощается стенами камеры. На шее пленника выступают чёрные нити печати, призванные запечатать уста сдавшегося навсегда. Они прорезают кожу и уходят под неё, свивая вокруг жертвы смертельную петлю наказания. Этот человек действительно хотел жить, раз решился попытать такой шанс. Вот только риск бывает разным и этот не вызывает у Одиннадцатого ничего, кроме лёгкого презрения. Идёшь на дело — исполняй обещанные клятвы, иначе это не стоит ни капли твоей крови. Поэтому Аякс редко кому даёт обещания. Бездыханное тело обмякает на полу. — Как я и думал, — тихо говорит сам себе предвестник. Каратели, выбивавшие из пленников информацию, задавали неправильные вопросы. Он проверяет пульс у второго пленника и убеждается в том, что тот тоже умер — судя по признакам, недавно. Но его шея чиста, значит это было от истощения или заражения крови. Задерживаться здесь дальше не имеет смысла. — Господин? — Пленники мертвы, — бросает Аякс на выходе своему подчинённому. Как его там зовут? Кажется, Альберт. — Один скончался ещё до моего прихода, а второй перестарался с попытками выдать информацию. — Удалось ли что-нибудь узнать? — следует вопрос без особых ожиданий на положительный ответ. — Да. Глаза фатуйского рукретёра своими размерами поражают воображение. — Знаешь место к западу от третьего порта? Заброшенная скалистая гряда, где во время предыдущих войн хранились боеприпасы и шли пути транспортировки железной руды, — Альберт кивает. — Перед смертью пленник упомянул о нём. — Эти пещеры не совсем заброшены — они были исследованы вдоль и поперёк несколько лет назад, ничего интересного или подозрительного там не обнаружили, да и сейчас Организация не упускает их из вида. Вряд ли Сопротивление решило там обосноваться. — Хочешь что-то спрятать — прячь это на видном месте, — с самым проникновенным видом отвечает Тарталья. — Эти пещеры были вырыты задолго до твоего рождения. Кто знает, сколько ещё секретов они могут хранить? Назначаю тебя главой этой экспедиции. Забавно, однако, видеть как его собственная лживая уверенность порождает настоящую внутри рекрутёра. — Понял, отряд будет выслан на проверку завтра утром. — Смотрите внимательнее, — вкрадчиво сверкают глаза Аякса. — Гораздо внимательнее, чем до этого. Добудешь главный приз — Царица не откажет в награде. Как тебе, так и мне. Уверенность, подкреплённая честолюбием — самое действенное комбо большинства членов Фатуи. Можно даже сказать, что это общая черта, как главные свойства сахара и соли. В этой ситуации все получат выгоду, все заинтересованы в её благополучном исходе, а Чайльд-Тарталья известен как взбалмошный, но преданный сторонник режима, руки которого повидали достаточно крови противников Царицы. Сейчас эта репутация как нельзя кстати работает на него. — И всё же… — колеблется Альберт, — как вам удалось выбить информацию? — Свои методы, — неопределённо ведёт плечами Тарталья. — Каратели хреново выполнили свою работу. Может, однажды мне надоест мотаться по всей Снежной, расхлёбывая текущий бред, и я стану одним из них, чтобы навести порядок. А пока что, увы… Держи меня в курсе дел и по возможности докладывай обо всём. Мне нужно проверить ещё одну теорию. На этом его представление заканчивается.***
В мотеле он натягивает на себя утеплённое чёрное худи и по дороге заезжает в пару магазинов за очками с нулевой диоптрией, небольшим студенческим рюкзаком, на который цепляет первые попавшиеся значки с изображениями героев известных сериалов, и через трубочку запивает мельком сквозящие вопросы о том, стал ли бы он в свои лет шестнадцать любителем эпичной саги про механизированное будущее, главный герой которой смотрит на него со своей круглой пластиковой поверхности. Сложно сказать. Из того, что нравится Аяксу сейчас чуть за двадцать помимо кофе — горячий чай из Ли Юэ. Серьёзно, у него дома это чуть ли не главная коллекционная достопримечательность, лицезреть которую, впрочем, мало кому удаётся — гостей у Тартальи не водится. Он не прочь выпить с кем-то из своих в пабе или позволить себе бесфундаментный флирт, поддерживая в здравии переворачивающий чужие сердца тягой к хаосу статус пошёл-нахуй-я-планы-на-тебя-вообще-то-строила придурка, но в своём доме видеть хочется мало кого. — Кто я? — решил он как-то как-то после изрядного количества пива задаться вопросом, вырисовывая теплом своих пальцев на заснеженном стекле лошадку. — Экзистенциальная тахикардия. Хочешь быть везде и сразу: и звезду с неба достать, и сатане задницу надрать, и успеть до закрытия магазина купить печенье к чаю. — О нет, — страдальчески вздыхает предвестник, — я не хочу становиться жертвой психоанализа. — Кокосовое и ореховое со сгущёнкой на этой неделе по акции. Цици ехидно улыбается. Ладно, про любовь к печенькам ей можно знать, это не секрет личностного масштаба. А ещё она знает, что при выборе Аякс не сможет решить, какое он хочет больше. Да, гармония определённости в его жизни — это тот ещё сдохший на стадии прорастания цветочек, а из идеально сбалансированных вещей у предвестника только оружие. Жизнь — вообще-то сложная штука, поэтому Тарталья дорисовывает лошадке ещё пару рогов, чтобы она умела нападать и защищаться. Цици легко дует на рисунок и это недоразумение художественных талантов спрыгивает с окна хитрым сплетением снежинок, проделывает пару кругов с попытками взлететь над головой Аякса, а затем осыпается белым порошком на раскрытую ладонь. Нужно лишь несколько секунд, и белая паутинка растворяется водой прямо на глазах.***
Он выкидывает стаканчик и бегло осматривает себя в зеркале ТЦ — в принципе, очки на носу смотрятся не так уж и плохо. В главную городскую библиотеку Аякс заваливается под видом заебавшегося студента с горящими дедлайнами по сдаче курсовой. Лишние подозрения ему ни к чему. — Вам помочь? — не заставляя себя ждать, дежурно спрашивает довольно молодая на вид сотрудница со стопкой книг в руках. Упирающиеся в потолок бесчисленные стеллажи намекают на то, что да, от помощи Тарталья бы не отказался. Эта библиотека — одно из учебных достояний страны, тут можно зависнуть на две вечности вперёд. Все документы о кланах интересующей Аякса земли находятся в центре столицы под грифом Фатуи, где ему показываться сейчас крайне нежелательно, так что это место — наилучший вариант из всех возможных. — Если вас не затруднит — мне нужна литература по зарубежной истории. — Что именно вас интересует? — девушка взмахивает рукой, и все книги из стопки разлетаются наверх по своим местам. — Инадзума. Пишу курсовую по истории правящих кланов и внутренней политике, препод просто скуперлёзный зверь, — слабо улыбается Аякс и втягивает голову в толстовку. Давай, милая, купись на неуверенность. — Значит, на историческом учитесь? — прикидывает библиотекарша, уводя его в книжный проход. Архонты, да в этих лабиринтах можно устраивать игры на выживание. — Что-то вроде того, но планирую перевестись на международные отношения. С историей Инадзумы в целом я знаком, поэтому неплохо было бы достать более углублённые сведения. Для оригинальности курсовой. Сотрудница пробегается задумчивым взглядом по нужному стеллажу и вытаскивает две книги. — Думаю, это должно вам подойти. Исторические талмуды давно не видели света, раздел не пользуется популярностью у студентов, — в её голосе можно уловить нотку осуждения и в то же время благосклонности в сторону любознательного паренька с исторического. Нечасто кто интересуется подобной литературой. — Что ж, я найду в них ценность, — заверяет предвестник, принимая книги. — Благодарю за помощь. Аякс дожидается, пока сотрудница отойдёт к другому клиенту, и вытаскивает из нижних полок стеллажа ещё парочку заинтересовавших его книг. В читальном зале он интуитивно выбирает место, где нет оконных просветов, и берётся бегло проверять свою первую теорию. Нодати — оружие, относится к типу больших мечей. Вакидзаси — меч поменьше, носится на поясе. В своё время они получили наибольшее распространение в Инадзуме, объединяет их то, что оба входили в боевую комплектацию самураев. Об этом Аякс знал ещё с периода своего обучения, ему пока что непонятен третий элемент — дракон и его взаимосвязь с мечами. По части божественных существ Инадзумы Одиннадцатый не силён, но ему удаётся нарыть сведения, совпадающие со словами пленника. Дракон Ватацуми. Божество, которое жители Инадзумы представляли в виде старца, облачённого в императорские одежды. Символ принадлежности к правящим кланам. Аякс впивается глазами в перелистываемые страницы книги, чувствуя нарастающее в теле напряжение. Он ходит где-то около разгадки, совсем близко. Клан Рюдзин. Правил на протяжении ста шестидесяти лет, наворотил много чего, учитывая то, что Главой являлся жрец дракона Ватацуми, наделявшего его силой взамен на исполнение божественной воли. Водная стихия, которой владел дракон, достаточно специфична. Её сила заключается в хитрости и коварстве, преимущество — в быстроте. Аякс знает это не по наслышке. В слишком долгом бою выстоять достаточно сложно. Ватацуми был достаточно умён для того, чтобы использовать своей потенциал правильно, через сеть других людей — клан Рюдзин. В конечном итоге этому клану, как и другим, пришёл конец, который положили Фатуи. Но каким именно образом? — Думай, Аякс, — шепчет предвестник, пытаясь вспомнить детали по части исторического обучения в Фатуи. О да, в семнадцать лет ему было на всё это глубоко наплевать. — Дьявол. Тарталья всё тем же шёпотом выругивается и впивается пальцами в виски, пытаясь выудить информацию. Что-то было. Какая-то война. Старик Грег втирал об этом дребезжащим голосом, а за окном тогда шёл снег, крупный и медленный, как время ожидания. Аякс резко встаёт с места и подходит к окну в читальном зале — почти панорамному. Зимнее солнце рабом клонится к горизонту слишком быстро, затмеваясь кружащимся в фонарном свете снегом, всё почти так же, как в тот день. «Вспоминай» — приказывает себе Тарталья, дотрагиваясь кончиками пальцев до стекла. Оно холодное. Даже слишком. Холод впивается в кончики пальцев и уходит куда-то вглубь. Мысли скачут каменными осколками среди часового механизма, дребезжащий голос складывается в отдельные слова. Это был период правления богов. К тому времени Фатуи уже обзавелись достаточным количеством врагов, но Царица — та самая, звание которой в память о великих совершениях далёкой предшественницы взяла нынешняя правительница Снежной, была одним из главных инициаторов свержения этого порядка. На фоне продолжительной конфронтации с Инадзумой клан Рюдзин стал целью уничтожения, дабы ослабленное божество было легче убрать с дороги. «План продумывался на протяжении нескольких месяцев, действовать нужно было быстро и чётко» — звучит в голове голос Грега, и Аяксу кажется, что сейчас просто отключится от напряжения. — «Фатуи спровоцировали начало военного конфликта между Снежной и Инадзумой, сосредотачивая фокус внимания противника на границах, чтобы облегчить диверсию внутри Инадзумы. Известно, что у Снежной было два заранее подготовленных плана. Во время попытки привести в действие первый на миссию был отправлен один из лучших предвестников Фатуи…» На этом моменте голос Грега обрывается. Тарталья пытается уловить нить ускользающих воспоминаний, но тщетно. Он медленно открывает глаза, перед ним расплывается запотевшее от тяжёлого дыхания пятно на стекле. Ещё немного, и он не сдержится от удара кулаком по окну, вышибая его вместе с блоком в мозгу. — Думай, — лихорадочно шевелит он губами. — Вспоминай, чёрт тебя подери! Ты же, Одиннадцатый, блять, предвестник! Вспоминай! — беззвучно выкрикивает Аякс в пустоту, и всё тело сковывает дурным ознобом, на который он не обращал особого внимания. В висках стучит «вспоминай», снег за окном мельтешит смеющимся хороводом, который сменяется шумом в ушах и темнотой.***
Он вспоминает.
В его руках покоится золото — то, что дороже всего на свете. Неприподъёмная ноша, под тяжестью которой Аякс проклинает мстительное биение собственного, живого сердца. Этот звук может услышать чёрный мрамор стен замка в Снежной. Он дома. Он на Родине. Но какой ценой? Тронный зал наполняет лихорадка из треска огня в светильниках на стенах и собственных шагов по вымощенному камнем полу. Её Величество ждёт. Она восседает на троне взвешенных решений, держит в белых руках начало паутины раскиданных по Тейвату заговоров и имеет власть дотянуться до каждой куклы на конце. На её лицо смотреть невыносимо. Каждый медленный шаг даётся с трудом, а её глаза тянут к себе то, что находится в руках Чайльда-Тартальи. Один из её главных козырей в тихой войне вернулся. Она знала, что Аякс справится. На алых губах кровоцветом распускается гордость за своего мальчика — он сумел правильно расставить приоритеты. И не сумел собрать себя из разбросанных по долине у Южных Врат ошмётков, где оставил тело Моракса, отправив потом в ритуальное бюро Ваншэн записку о его местонахождении, чтобы погребение прошло по всем чтимым Архонтом традициям. Аякс сгибает колено, склоняет голову и протягивает подрагивающими руками гнозис Моракса Её Величеству. Царица берёт сердце и с убийственной нежностью проводит пальцами по янтарным жилкам. Её металлические глаза полны удовлетворения. А глаза человека напротив неё мертвы. Тогда она просит: — Назови мне своё имя. Предвестник поднимает голову и ему требуется несколько секунд, чтобы осознать суть её слов. Ответов несколько. Но тот, что сейчас гораздо ближе сердцу — только один. Он слышал его много раз из уст того, кого полюбил. Это принесло ему за полгода тепла столько же, сколько и боли, но только оно напоминает о, казалось бы, давно забытом человеческом. — Аякс. Меня зовут Аякс. — В этом и заключается твоя ошибка, мальчик мой, — в голосе Царицы нет ни грусти, ни злости, ни жестокости, только заснеженная равнина фактов. — Ты пытаешься назвался именем той версии себя, которую давно похоронил. А мертвецов нельзя тревожить — возрождаясь, они ведут к гибели. Со вступлением ряды Фатуи ты уже принял решение, которое нельзя изменить. Неизменными останутся совершённые тобой поступки, неизменной должна оставаться клятва, которую ты дал мне. Сердце, — она приподнимает в руках гнозис Моракса, — то, чем мы жертвуем во имя борьбы с властью богов. И если тебя это утешит — Моракс знал о том, что однажды ему придётся отдать своё. — Знал? — бесцветно спрашивает Аякс, не до конца понимая происходящее. — Мы заключили с ним контракт, по условиям которого он без сопротивления отдаст свой гнозис, когда придёт время. Какая-то часть мозга Тартальи сначала отказывается в это верить. Да и как можно сразу поверить в то, что Моракс с самого начала знал обо всём и скрывал это. Но то убийственное спокойствие, с которым он говорил о своей смерти — находит подтверждение в глазах Царицы. Она не лжёт. Она своими словами лишь добивает его окончательно, втыкая нож в то же место. — И что же ему полагалось взамен? — Этого я говорить не стану, — отказывает Царица. — Могу лишь сказать, что Моракс был готов к своей смерти. Он знал имя того, кто за ним придёт. Почему он позволил всему так затянуться — вопрос к нему. Смерть Моракса прекрасно справилась с тем, чтобы вывернуть ему наизнанку всё нутро и распотрошить в хлам. Уточнение о том, что он прекрасно осознавал последствия — весьма недурное дополнение к основному блюду. — Вот как. Я впечатлён. Крайне впечатлён тем, как вы все меня… — Тарталья усмехается, почти весело, запуская руку в волосы и чуть не вырывая их с корнем. — Благодарю за утешающую информацию, — он почти не контролирует количество яда в своём голосе. — Могу я взять отпуск на пару недель за успешно выполненное задание? О да, запасы вина в таверне сегодня на пару бутылок явно сократятся. — Ровно неделя, — бескомпромиссно отрезает Её Величество. — У меня на тебя есть планы. К дьяволу все эти планы. Прямо сейчас он собирается очень непрофессионально надраться. В знакомой таверне неподалёку от дома к позднему вечеру собирается довольно много людей, которые разом стихают, стоит Предвестнику завалиться на порог. Уж где-где, а тут его каждая собака в лицо знает. Из-за барной стойки тут же выходит хозяин заведения, который начинает головой клясться о всех в срок уплаченных налогах. Тарталье на налоги нефритово наплевать, он практически волоком утаскивает это несопротивляющееся тело подальше от чужих ушей и суёт в руку золотые свыше стоимости за две бутылки крепкого вина. Заказ выполняется сразу же. Вот они — прелести звания Предвестника Фатуи. Снежная богата лесами, грань между городом и чащей почти незаметна, что весьма удобно, когда хочешь скрыться подальше от чужих глаз. Половину первой Тарталья выпивает почти залпом и уходит достаточно далеко. Чтобы в деревья не полетела бутылка — летят острые водные клинки, ломая еловые ветви и застывая на морозе льдистой кровью. Несмотря на холод, алкоголь быстро вдаривает по мозгам, ведь… — Солнце, ты совсем не умеешь пить, — звучит в голове бархатный голос. — Свали! — рычит Аякс, сжимая уже пустую бутылку. — Хотя нет, постой и объяснись, дракона ты кусок, какого чёрта ты натворил?! Не мог ради приличия в нашу первую встречу вывихнуть мне пару суставов или, не знаю там, запустить парочкой гео-проклятий и назвать конченной фатуйской тварью, чтобы я убил тебя без сожалений, раз уж всё равно откинуться собирался? Почему, мать твою, ты позволил всему этому случиться?! — кричит он в пустоту, выдавливая воздух из лёгких. — Ты хоть осознаёшь, что натворил… — сипло шепчет Аякс, уже непонятно к кому обращаясь — себе или мёртвому Мораксу — опускаясь на колени в прямо снег. Алкоголь, тварь такая, не помогает. Он только превращает мозг в воспалённую свалку и убивает калейдоскопом из воспоминаний. О том, как они впервые познакомились около какой-то торговой лавки на причале, когда Аякс ещё плохо разбирался в тонкостях местной культуры и умудрился вступить в перепалку с продавцом. О том, как Моракс приобщал его к традиционной кухне и даже с двадцатого раза не бросал попыток научить его есть палочками. О том, как Моракс рассказывал ему захватывающие подробности войны Архонтов, словно долбанную сказку на ночь, а потом так же захватывающе целовал в шею, заживо сжигая маску Чайльда-Тартальи и добираясь до чего-то давно сдохшего и драгоценного внутри. О тепле, которое Аякс чувствовал в присутствии того, кого любил. И любит, блять, до сих пор. Даже сейчас. — Хватит! — вырывается вместе с паром в воздух. Однако свежие воспоминания так не считают. Недели не хватает для того, чтобы оправиться. Месяца тоже. Киты, на которых держались его принципы, поступки и мотивы, день за днём гниют и разваливаются. Он пытался снова стать сильным, пытался вылечить собственные раны убивая, кромсая, пропадая на арене для тренировок новобранцев, получив лестное прозвище дотошного садиста, пока не понял, что всё это потеряло смысл, цвет, собралось в горле и вот-вот пойдёт оттуда чёрной желчью. Одно, всего лишь одно, Бездна его дери, создание своим появлением в его жизни перевернуло карты и посмертно превратило в Каэнри’ах всё, чем Тарталья горел до встречи с ним и то, к чему он привязан данной много лет назад клятвой. Служба в Фатуи стала моральным грузом тяжелее того, что он способен вынести. На план по уничтожению небесного порядка ему уже плевать. Риск, убийства и распутывания сети интриг теперь не приносят и сотой доли удовольствия, будто он каждый раз пытается налепить на себя тлеющие лохмотья Чайльда-Тартальи, вместе с которыми сгорает и сам Аякс. Ничто не способно это остановить, даже его семья — логично, ведь когда-то она тоже не смогла остановить его после возвращения из Бездны. «Сердце — то, чем мы жертвуем во имя борьбы с властью богов». Но сердце — единственное настоящее, что в нём остаётся. Приближаясь к трону Царицы, он обретает твёрдую уверенность в том, что своё собственное не отдаст — ни ей, ни Фатуи, ни всему Тейвату. Оно умрёт вместе с Аяксом, который будет свободен в своём выборе. — Ты уверен, что готов? — проницательные глаза ощупывают лицо Предвестника. — Более чем. — Это задание на порядок выше тех, что были раньше. Ты рискуешь своей головой. Тарталья хищно улыбается: — Я люблю выходить победителем из схватки смертью, Вы же знаете меня. Да, Царица знает его. Достаточно хорошо для того, чтобы разглядеть за фразой уже спланированный финал. Что ж, эрозия бывает не только у богов, а Чайльд-Тарталья внёс достаточный вклад в организацию, чтобы милосердно позволить ему уйти на покой так, как он этого негласно пожелал. Когда Аякс покидает тронный зал, она щелчком пальцев подзывает к себе советника. — Да, Ваше Величество? — Приводи в готовность запасной план. Первый провалится. — Но как же… — Выполнять.***
Та ночь выдаётся безлунной, поэтому звёзды светятся ярче обычного. В небе над Инадзумой раскрывают свои плавники три огромных кита. Они чертят своими хвостами ломающиеся изгибы созвездий, а их пение гигантским эхом простирается на тысячи световых лет вокруг, обволакивая каждую планету коконом и проходя её насквозь. Оседая снегом на горных вершинах и поднимаясь лавой по жерлам пробуждающихся вулканов. Звёзды умирают, их тела разрываются на миллионы выжигающих глаза частиц и горящими клинками впиваются в широкие спины китов — под этими осколками расходится толстая кожа, и покрытые ранами с обугленными краями космические животные начинают в агонии метаться по небу, беспорядочно задевая своими плавниками горячие звёзды. С огромными антрацитовыми глазами киты безумно отрывают от солнца по куску и сгорают изнутри. Аяксу было не страшно пробираться в резиденцию, расправляться с охраной и сталкиваться лицом к лицу с главной марионеткой Ватацуми. Ему не страшно было знать наверняка, что катана его врага отравлена. Достойный противник под конец — почти всё как Чайльд-Тарталья и представлял при наилучшем раскладе пару лет назад. Аяксу это тоже пришлось по душе. Боль от смертельной раны вкупе с действием яда оказываются сильнее, чем он представлял, однако вместе с этим на душе становится, наконец, спокойно. И если бы Грег знал более личные подробности из жизнеописания Чайльда-Тартальи, то сказал бы так: «На главную миссию был отправлен один из лучших предвестников Фатуи, который в итоге нарушил условия контракта с Мораксом, позволив себя убить. Так он заплатил за свою свободу».