***
По завершении четвёртой игры никто не спрашивает, как умер Али Абдул: почти каждого из выживших сейчас гложет изнутри чувство вины, абсолютно у всех здесь руки замараны кровью – уж в чём в чём, а в этом святоша был прав. Сан Ву сидит на ледяном металлическом каскаде ступеней и отделяет от варёной картофелины кусок за куском зубами. Медленно жуёт, в перерывах произносит слова пустого утешения для Ки Хуна, изредка улавливает глухие, задавленные всхлипы девчонки где-то за своим плечом, а сам не чувствует ни вкуса еды, ни опоры под ногами. Человеком себя он тоже не чувствует. Но к этому Сан Ву уже привык, наверное. А если нет – привыкнет. Ведь впереди ещё целых две игры и несколько тысяч минут, проведённых под искусственным солнцем. Один на один со своими демонами. На самом деле, хорошо, что они не спрашивают об Али. Не нужно им этого знать. Как будто он смог бы сказать правду. До отбоя остаётся ещё около часа, когда он просит «треугольника» проводить его в туалет и там долго, остервенело моет руки под краном, плескает прохладной водой в лицо, закинув снятую кофту в соседнюю сухую раковину. Волосы прилипают ко лбу, собственные глаза в зеркальном отражении кажутся двумя тусклыми стекляшками: радужка и зрачок срослись воедино, и в этой глухой черноте нет ничего, кроме пустоты. Сан Ву смутно догадывается, что прежний он умер несколько часов назад где-то там, в огромном зале с декорациями и бутафорией, в чужом квартале, в одном из дворов, залитых фальшивым закатным светом. И сейчас с той стороны зеркала на него смотрит незнакомец с его лицом. Кто-то очень опасный и безжалостный. Кто-то, кто его почти пугает. Сан Ву не хочет верить в то, что всегда был таким. Он не может в это поверить. Уже собираясь возвращаться назад, он сталкивается с Сэ Бёк практически в дверях, у самого выхода из туалета: в тот момент она несётся, ничего перед собой не замечая, и влетает ему в грудь головой – врезается так, что дыхание из него выбивает, но сама находится сейчас в таком состоянии, что даже не морщится от боли в ушибленной скуле. Выглядит, словно бегущая в тумане, словно заплутала и дороги не знает. Вообще не видит пути. Сан Ву удерживает девчонку на автомате – рефлекс, и только, – не даёт ей качнуться назад и упасть. Звук захлопнувшейся у неё за спиной двери, краткий расфокус зрения и нарастающий гул сердца – непонятно, чьего именно. Её глаза, прежде холодные и равнодушные, затянутые матовой плёнкой недоверия, нездорово блестят за склеенными прядями отросшей челки. Ни намёка на осмысленность – лишь искры голода. – Прошу… – Он смотрит, как раскрываются её розовые губы, выталкивая наружу звук, и не может пошевелиться, не может заставить себя снять ладони с узких, худых плеч, спрятанных под мешковатой одеждой. – Мне это нужно. Ну же, пожалуйста... Им обоим это нужно, понимает Сан Ву. Чувство безысходности и кипучее адреналиновое отчаяние буквально бросают их друг к другу. Он мало соображает, когда затаскивает Сэ Бёк в первую же попавшуюся кабинку и щелкает хлипкой задвижкой, запирая их двоих внутри. Зато прекрасно осознаёт, что делает, когда толкает её спиной к кафельной стене, находит её мягкие, отзывчивые губы своими губами в полутьме и отводит в стороны полы расстёгнутой кофты. Под ладонями – тёплая гибкая талия, обёрнутая в тонкую ткань майки; её язык мокро и горячо скользит ему в рот, щекотно задевает нёбо. «Ну куда ты, глупая? Зачем?..» – всё хочет спросить Сан Ву, но её дыхание, живой отклик, внезапная близость её хрупкого тела выжигают эту мысль дотла: слова просто смывает потоком нахлынувшей похоти. Глаза Сэ Бёк больше не мутные – лаково-черные, затягивающие, точно весь свет в кабинке в себя вобрали. Кровь приливает к ее губам и щекам, но руки холодны, будто только что трогали лёд, – от их прикосновения по коже бегут зыбкие мурашки. Сан Ву в несколько коротких, спешных движений вынимает её из одежды и так же быстро сбрасывает вниз свою. Запрокинутый угол подбородка, обманчиво беспомощное, белеющее в полумраке горло с росчерком старого шрама. По большому счету, она могла бы в любой момент вскрыть ему живот чем-нибудь острым, а он с таким же успехом мог бы взять и придушить её голыми руками прямо здесь, на не очень чистом полу, и в обоих случаях никто не сказал бы ни слова: молча приволокли бы чёрный ящик и насыпали бы денег в копилку. Но то, что между ними с Сэ Бёк сейчас происходит, похоже на краткое перемирие, на пакт о ненападении, на безмолвный уговор: ты помогаешь мне, я – тебе. Возможно, она понимает его лучше, чем кто-либо в этой дыре, а это хоть чего-то, да стоит. – Хватит уже пялиться, – говорит девчонка бесцветным полушёпотом и берётся за его шею сзади, грубовато запускает пальцы в волосы. Сан Ву успевает заметить, как трепещет от дыхания её высокая, ничем не прикрытая грудь, как влажно мерцают ключицы в неровном электрическом свете – в одну из них он тут же упирается губами: не потому, что Сэ Бёк тянет его к себе, а потому, что сам этого хочет. Хочет – не то слово. На них обоих уже совсем ничего нет, и она так прижимается к нему своими бёдрами, так ластится, что член дергается сам собой – головка начинает сочиться прозрачными вязкими каплями. Её жесткая маленькая рука на горящей тяжести внизу его живота – поглаживание, стискивание в кулаке, снова поглаживание… Жалящее, мокрое касание подушечки пальца к самому кончику – и Сан Ву хрипло вздыхает, вслепую сминая ей губы поцелуем, толкаясь языком в горьковатый мягкий рот. Член под её движущейся ладонью каменеет до предела, пульсируя, непрерывно испуская смазку; раздразненная дрочкой головка прячется, оборачиваясь в скользкую кожицу, и опять показывается. Сэ Бёк уже не хватает ладони, чтобы накрыть его полностью, не хватает терпения, но… Но дальше решает он. – Повернись. Несколько секунд она пристально смотрит ему в глаза, как будто всерьёз думает, что сможет разглядеть в них намёк на обман: ей явно не хочется вот так вот подставляться и открывать ему спину, не хочется загонять себя в невыгодное, уязвимое положение. И всё же она почему-то доверяется – разворачивается лицом к стене, выставляет перед собой руки, беря упор, и утыкается лбом в узловатые тощие кулаки. Лопатки напряжённо сведены, между спутанных прядей мелькают выступы шейных позвонков. – Всё в порядке, – зачем-то произносит Сан Ву тихо, и только потом понимает, что вряд ли кому-то нужны его слова успокоения. Он внезапно чувствует себя по-дурацки. – Давай же, – не поворачивая лица, торопит девчонка. Выгибает поясницу, нетерпеливо потирается задницей о его пах – член, твердый и влажный от натекшего предэякулята, упирается ей между ягодиц, проскальзывает по тёплой упругой коже во впадине, оставляя там густой слюдяной след, и это так хорошо, что все мысли улетают, а дыхание перехватывает от восторга. Наплевав на всё, Сан Ву сминает рукой её зад, дергая на себя, а вторую ладонь кладёт себе на член. Глядя сверху вниз, пристраивает ко входу головку и начинает неспешно продавливать ее прямо в тугую, мокрую щель – и едва не стонет, ощущая сладостное, горячее сжатие гладких стенок. Он всего-то немного раскачивает бёдрами, первый раз толкается на пробу, но Сэ Бёк вскидывается даже от этого почти-безобидного вторжения: мышцы вдоль её позвоночника натянуты, короткий жалобный звук прорывается сквозь стиснутые зубы. Сан Ву наклоняется над её спиной, отводит потной ладонью волосы с её уха, прижимается губами и шепчет: – Тише. Он лишь теперь замечает, что одна из рук девчонки, оказывается, заведена назад и бледные пальцы сомкнуты вокруг его запястья. Интересно, что это: жажда близости, иллюзия контроля? Неужели настолько ему не доверяет?.. По правде говоря, думать об этом совершенно не хочется, хочется другого. Хочется взять её за загривок и впечатать щекой в стенку, заставляя прогнуться ещё больше; вжаться что есть силы в этот круглый отставленный зад, пропихнуть до самого конца и оттрахать эту девку Сэ Бёк так, чтобы ноги у неё подламывались и разъезжались. Чтобы человек, стоящий с оружием за дверью, всё слышал, чтобы даже несчастный слепец Ки Хун потом заметил, что что-то с её походкой не то. Пусть знает. Сан Ву ненавидит себя за эти мысли и девчонку ненавидит не меньше – за то, что выскочила на него, как черт из табакерки, за то, что сюда его притащила, за то, что он безропотно за ней пошёл. За то, что он её возжелал. Можно нацепить дорогой костюм и очки, взять в руки портфель и сколько угодно изображать надежность и успешный успех перед работодателем и клиентами, но от своей сути не сбежишь. Никаким парфюмом не перебить тонкий привязчивый душок, тянущийся из рыбной лавки твоей матери. Что бы она сказала, если бы увидела, до чего он докатился? Кем он стал?.. Вот он, твой уровень, Чо Сан Ву – жить бок о бок со всяким сбродом, рвать друг другу глотки за тугие пачки банкнот, возиться в грязи и крови, зубами выгрызая себе место под солнцем. Даже трахаться, как последнее отребье – в вонючем сортире, с девчонкой-карманницей, с иммигранткой, у которой нет ни шанса вылезти из нищеты. Не с моделями, не с дочками богатых влиятельных родителей, даже не с элитными шлюхами. Нет. Вот это – твоё, Сан Ву. Наслаждайся. Быть лучшим среди худших – такая уж судьба. Кровь больно бьется в висках и плещет в лицо нездоровым жаром, в голове мутно и дурнотно. Но он всё равно продолжает делать то, что задумал: держит Сэ Бёк крепко, до синяков, и двигается, жесткими толчками вгоняя в неё член – долбит так, что у неё беспомощно елозят руки по стене и волосы подпрыгивают. Смотрит сверху вниз, как с хлюпающим звуком иногда показывается алый край головки между раскрытых, чуть натертых половых губ, как стекает по основанию стояка взбитая в пену смазка. Потом, правда, немного смягчается, оттаивает: замедляется, давая себе и ей передышку, входит осторожнее, не торопясь. Девчонка не отпихивает его, не вырывается, не обзывает больным ублюдком – дышит тяжело и надсадно, откинув назад голову, как будто вот-вот в обморок грохнется, но упрямо молчит и позволяет ему вытворять с собой всё, что он хочет. Словно саму себя наказывает. В конце концов, она сама его об этом попросила, так что всё честно. Сделка есть сделка. На её коже росистой пленкой блестит пот, иногда она поворачивает к нему лицо, и тогда Сан Ву может рассмотреть в профиль её сухие, искусанные, опалённые тихими стонами губы. А ещё – маленькое малиновое ухо и всполошенное биение жилки на шее. Это всё, что он видит, потому что глаза Сэ Бёк всегда спрятаны за тенью челки. Он ни на секунду не убирает своих рук с её тела – просто не может их оторвать, они будто приклеенные. Девчонка всем своим потрепано-гордым видом показывает, что готова вынести вообще всё, и он этим пользуется по максимуму: не прекращая её трахать, покачивает небольшие тёплые груди в своих ладонях, давит на соски, гладит её бёдра, сплошь пошедшие гусиной кожей, трогает пальцами каменно-напряженный живот… А затем спускается рукой к её промежности и скользит подушечками по горячей влаге, долго кружит ими вокруг пульсирующей жаром точки. Чувствует мелкую неконтролируемую дрожь её тела, передающуюся ему через прикосновение, чувствует, как совсем рядом, в жалких миллиметрах от нажатия пальцев, ритмично вталкивается внутрь его собственный член, проминая головкой упругую плоть, выбивая из Сэ Бёк стоны и скулёж, – и с ума сходит. Виной тому обстоятельства, или спешка, или ощущение запретности, или все вместе – Сан Ву не знает. Но удовольствие, которое он сейчас испытывает, столь яркое и ни с чем не сравнимое, что просто извилины разматывает. Он уже почти на пределе, а внутри девчонки слишком тесно, слишком хорошо, и доставать совсем не хочется… но все же Сан Ву не идиот, чтобы в неё кончать: если Сэ Бёк каким-то чудом выберется отсюда живой, это вполне может добавить ей проблем. Да и ему самому лишняя нервотрепка ни к чему. И дети от такой, как она – тоже. Поэтому он отстраняется с глухим стоном, вытаскивает буквально в последний момент – член в его кулаке пару раз сильно, почти болезненно напрягается, сбрасывая сперму: часть летит на пол, остальное падает вязкими белыми сгустками в унитаз. Ослепляющая блаженная судорога освобождения медленно разжимается в животе, отпуская, – не проходит и нескольких мгновений, как на Сан Ву наваливается адское желание закурить. От этой идеи уже не отвязаться, она мигом ввинчивается комариным писком в висок: сигарету хочется так, что аж ломать начинает. Сан Ву находит плечом холодную кафельную стену, сжимает пальцами ноющую переносицу, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться. Выровнять дыхание, вернуть себе контроль: над эмоциями, над телом, над собственной неподавленной зависимостью. Уж это он может, это ему под силу. Хорошо бы и с жизнью однажды так получилось. Позже, отрывая от рулона длинную полосу туалетной бумаги, чтобы вытереть член, Сан Ву внезапно замечает на своей коже едва различимые, подсыхающие уже розовые разводы. – Ты была девственницей? Краем глаза он видит, как у Сэ Бёк подрагивают руки, когда она отводит прилипшие к щекам волосы и затягивает шнурок на только что надетых штанах. – Разве? – равнодушно спрашивает она, даже не глядя в его сторону. Сан Ву смотрит, как она поочередно вдевает ноги в слипоны, наступая на тканевые задники; смотрит на узкие своды босых стоп, на мелькающие озябшие пятки, на смешные, подобравшиеся, короткие пальцы – и не понимает, что нужно говорить. Что творится в твоей голове, Кан Сэ Бёк? Почему?.. Вопросы, ответы на которые он вряд ли когда-нибудь получит. Одно Сан Ву знает точно: то, что здесь было, больше уже не повторится. Они оба это знают. Каждый из них с самого начала двигался по своей собственной траектории. Перебежчица-воровка из Северной Кореи и он, сообразительный парень, получивший университетское образование, сумевший подняться до руководителя инвестиционной группы в холдинговой компании. Человек, в руках которого было всё, к чему он стремился, всё, о чём мечтал. Было. Потому что какой-то жалкой толики везения не хватило. Внутренних «тормозов» не хватило – не смог вовремя остановиться, всегда казалось мало. Их жизни, никак не связанные, не должны были пересечься вовсе, но это случилось – всего на несколько упоительных мгновений, в странном, жестоком месте, на пороге скорой гибели, за тонкой дверью туалетной кабинки. Десять безрассудных минут, пока они были одним целым, и столько же – после: проведённых в попытках унять сердцебиение, отделить свою одежду от чужой (девчонку так разморило, что по ошибке едва не влезла в его кофту) и в лавировании по коридорам – пока, наконец, не оказались в общем зале, каждый в своей постели. Вот и всё. Если они и раньше друг на друга почти не смотрели, то теперь – тем более. Незачем.***
Пятое испытание снова ставит Сан Ву перед моральным выбором, но теперь тот даётся ему легко. Пожалуй, даже чересчур. Сан Ву не боится высоты, не боится сделать очередной шаг, не боится ошибиться. Не боится он и смерти. Вот только подыхать здесь он не собирается. В особенности – по вине какого-то медлительного кретина. За время, что он тут пробыл, вся наносная шелуха с него уже слетела, и показался настоящий несгибаемый стержень. Сан Ву чувствует слабость в людях, как дикий хищный зверь чует страх и запах крови жертвы. Где слабость, там легкая пожива. Сильный против менее сильного. Закон природы, выбитый на подкорке инстинкт – ничего личного. Дерись или умри. Замешкайся, на долю секунды покажи мягкий бочок – и от тебя ничего не останется. Если ты слаб, тебя сожрут. Когда он толкает игрока Номер 17 на хрупкое, брызгающее во все стороны искристыми бликами стекло, тот не успевает обернуться. Наверное, Сан Ву даже рад, что не видит лица старика в этот момент, но от звука не спрятаться: пронзительный, полный отчаяния и ужаса вскрик повисает звоном в ушах. Эхо прокатывается под куполом и раскалывается на странную, помертвевшую тишину. В этой тишине Сан Ву слегка поворачивает голову и смотрит поверх плеча, ловя взгляд Сэ Бёк – неверящий взгляд испуганного человека, на глазах у которого убийца сорвал с лица маску. В чем дело, девочка? Не думала, что я на это способен? Жалеешь, что отдалась такому, как я?.. Сан Ву отталкивается от стеклянных квадратов, в несколько коротких рывков перелетая над бездной, и всей поверхностью взмокшей спины ощущает исходящие в его сторону волны боязни и отвращения. Зал встречает их, финалистов, голыми стенами, тремя аккуратно застеленными кроватями и идеальной чистотой. Ещё никогда прежде здесь не было столь тихо и пусто. – Зачем ты это сделал? – спрашивает ошеломлённый Ки Хун и смотрит на него так, словно впервые видит. На самом деле, отчасти это правда, ведь последняя игра будет только завтра, и им двоим ещё лишь предстоит познакомиться друг с другом по-настоящему. Наивное, нелепое, забавное «зачем?». Вряд ли это вообще возможно для такого, как Ки Хун – понять мотивы человека, которого совершенно не знаешь, – думает Сан Ву. И в его объяснениях никакого смысла нет и не будет, ведь старине Ки Хуну невдомек подобные вещи, он для этого слишком простой: меряет всех по себе, не видит дальше собственного носа, делит мир на чёрное и белое. Раздражает своей бестолковостью. За сытным, нарочито великолепным ужином Сан Ву понимает, что с девчонкой что-то происходит: замечает болезненную пепельную бледность её лица и едва шевелящиеся, обмётанные серым губы; видит, как клюёт зубцами вилка в ослабшей бескровной руке. Сэ Бёк старательно бодрится, пытается не подавать виду, не привлекать к себе лишнего внимания, но он-то знает, что это всего лишь фасад. Фасад, который очень скоро рухнет от малейшего дуновения ветерка, обнажив неприглядную изнанку: потрёпанный, местами рваный картон и скотч. Что же ты больше на меня не смотришь, девочка? Неужели настолько тебе противен? Ещё вчера – точно не был. И мы оба это знаем.***
Из четырёх с половиной сотен игроков их осталось всего трое. Туго набитая, грузная, почти доверху заполненная деньгами копилка сияет под потолком, притягивая взгляд Сан Ву. Наверное, с такой же неистовой магнетической силой тёплый электрический свет лампы привлекал бы мотылька в кромешной темноте. Протяни руку и возьми своё, ведь это так просто. Ты же можешь, Сан Ву, ты же особенный, ты же здесь талант и гений. Кто заберёт всё, если не ты? Бездарь и невежда Сон Ки Хун? Чертова девчонка?.. Ну уж нет. Не-е-ет. Не бывать этому, ни за что. Они ведь на самом деле даже понятия не имеют, что делать с такой суммой и как ею правильно распорядиться, в жизни своей больших денег в руках не держали. А вот ты – Сан Ву – знаешь. У тебя и образование, и опыт, и навыки управленца, и багаж ошибок за спиной. Ты достаточно умён, чтобы не наступить на одни и те же грабли дважды, ведь так? Сан Ву глубоко вздыхает, чтобы хоть немного успокоить разогнавшееся сердце, и прикрывает глаза – словно бы желая найти ответ внутри себя. «Солнце» сквозь веки просвечивает приглушенно-оранжевым, карамельным светом. Голос совести молчит. Как он должен поступить? Когда знает, что это неправильно, а в голове уже вовсю крутятся мысли, примеряются возможности: сколько всего он успеет сделать, сколько всего получить… От действительности не уйдешь. Если состояние девчонки ухудшится, и они с Ки Хуном додумаются вступить в сговор – а они даже сейчас к этому близки, вон, как спелись, едва не обнимаются, – то игра прекратится по решению большинства. Никто из них не получит ни воны, всё распределят между покойниками. И вот тогда за этими стенами его, Сан Ву, будет ждать реальный мир со своими собственными правилами и совсем иными играми – разница в том, что в этих играх ему не светит даже мизерного шанса на победу. Сколько ещё он сможет бегать от полиции и от тех, кому должен? Прятаться по гостиницам, вздрагивая на каждый стук в дверь? Жить в страхе, лгать матери? Мокнуть часами в ванне, не находя в себе смелости раз и навсегда всё закончить, цепляясь за призрачную возможность что-то исправить?.. Нет у него никакого выбора, и с самого начала не было. Остаётся только одно: сразу ступить туда, вовне, победителем. Вспомни, через что ты уже прошёл, Чо Сан Ву. Скольких ты убил? Ты же не можешь допустить, чтобы всё это было напрасно? Ещё пара жизней роли уже не сыграет. Так, капля в море. Просто сделай то, что должен – и возьми всё. У Сан Ву плохое зрение, но он далеко не слепой. Он видит рисунки на расчищенных стенах и догадывается, какой будет следующая, последняя игра. При таком раскладе девчонке в финале делать нечего – это факт. А у мертвых права голоса нет. Сан Ву притворяется уснувшим, притворяется утомленным и растерявшим бдительность – таким же, как все, обычным человеком с человеческими же слабостями, тем, от кого не стоит ждать сейчас опасности. Сан Ву знает, что ему поверят. Он всё рассчитал. Именно поэтому в нужный, подходящий момент, он оказывается у постели Сэ Бёк со столовым ножом в руке и утапливает острие лезвия в её шее, нанося холодный добивающий удар сбоку, – темная венозная кровь поначалу хилым фонтанчиком брызжет ему в лицо, а затем начинает выплескиваться неровными, безудержными толчками на простыню и подушку. Он надеялся, что она умрет, не приходя в сознание, что не будет мучиться долго, но Сэ Бёк дергается. Странно, как птица с обрезанными крыльями, вздрагивает, неестественно запрокинувшись. Из продырявленного горла вырывается короткий судорожный звук – то ли стон, то ли хрип. Её взгляд – осмысленный, прямой взгляд без поволоки – вперивается ему в глаза и застревает где-то внутри черным стеклянным осколком. Сан Ву догадывается, что от этого взгляда он избавиться уже не сможет, так и будет носить в себе до конца дней – неважно, как долго. Такое не забыть, не выкинуть, не вычистить из памяти. Она не первая, кого он убил, но только это убийство – действительно настоящее. Чистое зло без примесей и двойных смыслов. Из Сэ Бёк уходят последние крупицы сил, блестяще-розовой полоской мелькают зубы за сухими, отцветающими губами. И когда её тело почти полностью расслабляется, на одно мимолетное мгновение Сан Ву мерещится, что надтреснутые уголки её рта приподнимаются в блеклой улыбке. Короткая, разжимающаяся боль за рёбрами – как будто чьи-то пальцы вломились внутрь грудной клетки и сомкнулись вокруг сердца. Слабеющие, тонкие пальцы. Он видел, как они ещё совсем недавно уверенно давили на зелёную кнопку, как задумчиво мяли булочку в шуршащей прозрачной обертке, как без дрожи ломали крошащийся желтый сахар и стискивали скользкую рукоять ножа над скатертью. Он помнил их прохладное прикосновение к своей коже в мерцающей полутьме. Прости, девочка из Северной Кореи. Ничего личного. Не в то время, не в том месте, вот это вот всё. Почему-то становится трудно дышать: в глазах плавает муть, горло передавлено спазмом. Рука с оружием каменеет, повисая плетью вдоль тела, наливается тяжелым жаром. Измученное лицо Кан Сэ Бёк застывает посмертной маской, на раскрытых губах – ни тени улыбки. Потухший, устремлённый в никуда взгляд, серые впалости под скулами. Отрешенность и пустота. Сан Ву стоит у изголовья её кровати, ощущает стынущие капли её крови на своей коже, а внутри – что-то, похожее на ломающее кости сжатие. Боль, тупыми стеклянными осколками вспарывающую внутренности. Когда из потолка выдвигается труба и вниз с ликующим звуковым сопровождением сыплются деньги, он этого не замечает.***
Ни один мотылёк, летящий на свет, не хочет опалить себе крылья. Сан Ву тоже совсем не хочется быть побеждённым, но его побеждают. И поражение его бесславное, глупое, такое же, как когда-то – в реальном мире. Ни в физической подготовке, ни в интеллекте, ни в скорости он Ки Хуну не уступал: не хватило лишь крохотной капли везения. В конце концов, удача – это именно то, чего ему всегда недоставало. Удача – и способность вовремя остановиться. Если играть, то по-крупному. Если проигрывать, то всё без остатка. Такая уж судьба. Лёжа в костюме под дождем, в хлюпающей грязи с алыми водяными разводами, с глубоко вогнанным в шею лезвием и закатывающимися под тяжелые веки глазами, Сан Ву пробует улыбнуться коченеющими губами и думает, что с умной, но слабой девочкой Сэ Бёк у них и правда было много общего.