Yellow-blue bus

      Глухой кашель раздался в пустынной комнате, отчего зыбкое ощущение того, что Юнги находится в психиатрической больнице, усилилось; голые белые стены, помимо них в середине помещения стоял маленький столик с декоративной вазой, сохранившей в себе белоснежные хризантемы. Самой запоминающейся изюминкой было большое зеркало в центре, благодаря которому парень мог оценить свой внешний вид. Тёмные волосы подчеркивали болезненный цвет кожи, отдающие фиолетовым оттенком круги под карими глазами сливались с внешним полумраком, костлявые конечности кричали о недостатке пищи в организме. Мин всегда знал главное правило в своем доме: «если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя», отчего в зрачках не появилось ни капли удивления, когда собственное отражение начало двигаться. Звонкий шум в ушах, по ощущениям способный взорвать перепонки, фантомные руки в области шеи и шипящие угрозы не вызывали никаких эмоций. Две недели назад Юнги бы избегал этой комнаты как самой страшной заразы, просил бы похоронить себя в любом месте, кроме территории особняка, и молча молил о помощи каждое человечье божество. Две недели назад Юнги бы не коснулся дверной ручки, зная, что находится за пределами такой хрупкой деревянной преграды, предпочитая забетонировать вход в эту комнату. Две недели назад Юнги бы с ужасом закрывал рот и нос, чтобы не ощущать запах мертвечины, пропитавший каждый квадратный метр. Однако убивающие других последствия ритуала оказались первыми потоками серотонина, отчего розоватые губы расплылись в блаженной улыбке от липких воспоминаний и будоражащей кровь в жилах действительности.       — Я тебя предупреждал! — гневно зарычал мужской голос, от которого начали содрагаться стены.       Черными чернилами текст оказался на треснутом зеркале, однако вместо привычного хлопка двери в комнате послышался тихий, схожий с шепотом примесью отчаяния, смех.       — Н̷е̷л̷ь̷з̷я̷.̷ ̷Н̷е̷л̷ь̷з̷я̷ ̷в̷о̷с̷к̷р̷е̷ш̷а̷т̷ь̷ ̷т̷о̷, ̷ ̷ч̷т̷о̷ ̷д̷а̷в̷н̷о̷ ̷м̷е̷р̷т̷в̷о̷.̷ ̷Н̷е̷л̷ь̷з̷я̷.̷ ̷Н̷е̷л̷ь̷з̷я̷.̷ ̷Н̷е̷л̷ь̷з̷я̷.̷ ̷Н̷е̷л̷ь̷з̷я̷.̷       Юноша пытался найти в себе того самого ребёнка в мыльном пузыре, смотрящего горящими глазами на пожилого пианиста в разноцветных перчатках, создающего невероятную музыку. Однако вместо него было тело с жалким механизмом для жизнеобеспечения хрупкой оболочки в виде человеческого тела.       От этого яркого представления его отвлёк громкий скрип двери, словно Намджун не менял ее каждый раз, когда слышал жалобы от молодого господина насчёт качества. Обернувшись, первое, что парень заметил — это зрачки цвета обсидиана, почему-то напоминающие глаза бездны. Юнги вновь еле удержался на ногах от обилия непонятно чьих (его или куклы?) эмоций; тающая как мёд в горячем чае нежность, непорочная вера в чудеса от одного присутствия куклы, яркие маленькие звёздочки в локонах цвета ночного неба.       — Кто тебя впустил сюда? — охрипшим голосом спросил парень, пытаясь собраться с силами.       — Вы позвали меня, — загадочно отвечает Чонгук, размашистыми шагами направляясь в сторону своего хозяина. Юноша пытается отступить, ощущая тяжесть в районе горла и дрожь в кончиках пальцев от каждого соприкосновения ступней к полу, однако позади — проклятое зеркало из самых потаённых кошмаров, а спереди — демон-искуситель в облике невинного человека. Теплота в темных глазах превращается в пугающий омут в центре зрачка, робкие движения ощущаются прикосновениями удава, который готовится проглотить свою жертву полностью, обманчиво притворяясь дружелюбным зверем.       — Убирайся! — с выдохом воскликнул Юнги, собираясь тут же броситься прочь из логова чёрта, пока не попался в нехитрые паучьи сети.       Однако грубые мужские руки не дали ступить и шага в сторону выхода, отчего юноша скрипнул зубами на манер разгневанного родственника, блуждающего в этой комнате в виде призрака.       — Я чувствую ваш страх, мой повелитель. Вы так боитесь этого зеркала?       Мин не подобрал слов, чтобы ответить, собираясь прекращать этот дешёвый спектакль, как удерживающие оковы вдруг исчезли, отчего он вновь чуть не упал на пол. Проклятые последствия ритуала. Парень понял, что физическая близость действует словно наркотик, а резкое прекращение тактильного контакта высасывает из него все силы, превращая в безвольную марионетку. Отчётливый звук битого стекла привёл Юнги в себя, а разлетевшиеся осколки зеркала заставили тело броситься в мандраж. Вслед за ней полетела ваза в стену, разрывая снежные лепестки хризантемы и смешивая их с мелкими кусочками разбитых предметов. Юноша сглатывает слюну, неверяще смотря на картину перед собой, ожидая, когда штиль превратится в неудержимый шторм. Буквы попросту не могут преобразоваться в слова, парень не понимает происходящего, даже не пытаясь собрать мысли воедино. При любом раскладе выходит неясный бред, от которого хочется запрятаться в шелковых одеялах, наивно полагая, что это маленькое убежище защитит его от монстров.       Чонгук смотрит на него взглядом наивного ребенка, сгиная собственные колени и вставая на них перед парнем, нежно поглаживая фаланги.       — Я не причиню вам вред, мой повелитель. Он больше вас не побеспокоит.       Вслед за устрашающими словами последовали теплые объятия, из-за которых все мысли уходили в небытие, оставляя лишь сладкий запах белых гвоздик. Юнги плотнее прижимался к чужому родному телу, совсем не замечая, как осколки поднялись в воздух, резким движением проникая под кожу в качестве мести за содеянное. Остатки зеркала исчезли в тот же момент, когда алая кровь тонкой дорожкой полилась вниз из свежих ран. Юноша приоткрыл губы для запоздалого вскрика, но время замерло в тот момент, когда горячий язык коснулся его обнаженной кожи, слизывая багровую жидкость. Юнги видел сюрреалистическую и извращённую картину, в которой его собственная марионетка на коленях влажным языком очищает руки от крови, из-за чего рассудок окончательно помутился. Расплывчатый взгляд карих глаз выражал чистейшее недоумение, а приятная тяжесть внизу живота и постыдная реакция тела на столь красочный вид неприкрыто говорили о желании.       — Повелитель, я правильно понял?..       Молчание — самый прекрасный ответ, дающий выбор: принять его как согласие или понять как немое отрицание. Парень поклялся бы всем, что у него есть, что не ожидал оказаться под тяжестью крепкого тела с раздвинутыми ногами на маленьком столике для вазы с цветами. Мысль о том, что подобное непотребство совершается прямо на глазах у его родственника, брызжущего ядом при каждом визите юноши, окончательно срывает сдерживающие цепи. Чонгук подобен гордому зверю, который склоняет перед ним голову только потому, что не считает своим соперником. Насмешливое «повелитель» вслед за едва заметной ухмылкой, согнутые колени перед дрожащим парнем, опущенная голова и твердая хватка ладони на внутренней стороне бедра.       Противоречивость слов и властного тона заставляют Юнги прикрыть глаза от нахлынувшего удовольствия; именно в этот момент он точно понимал, что хоть всегда играл роль хозяина, его истинная сущность подчинённого не желала скрываться перед Чонгуком.       — Вшивая шлюха, унаследовавшая самый сильный дар, — послышалось где-то позади, пока спина юноши выгибалась под одобрительный кивок собственной марионетки.       Чон подушечками пальцев касался оголенной кожи, округлыми движениями поглаживая колено, постепенно поднимаясь все выше и выше под томные вздохи своего хозяина. Юнги не думал останавливать парня, наоборот, его тело изнывало под умелыми руками, желая заполучить большего. Юноша потянулся навстречу широким ладоням, пока карие глаза не заметили, как те превращаются в песок, ветром сдуваясь в сторону открытого окна. Парень моргает несколько раз, не понимая, как в интерьер вписалось окно, если до этого не было ни намека на его существование. Ещё больше пугало осознание того, что в первые секунды оно было таким естественным, словно всегда стояло на этом самом месте.       Юнги взглянул вниз, неясным порывом спрыгнув из здания в непроглядную пропасть, в тот же миг просыпаясь с холодным потом на лбу.       — Что случилось, любовь моя? — спросил басистый голос, пока зрение Юнги пыталось привыкнуть к яркому свету. Парень приподнял голову, пытаясь встать с кровати, однако был наглухо прижат тяжёлой тушей к мягкой поверхности.       — Ты кт… Тэхён? — хмуро переспросил Юнги, резко подрываясь с места, однако в тот же момент упав назад из-за головной боли. Слабость в теле была вместе с ним до тех пор, когда обе его марионетки не появлялись рядом — только тогда его физическое и моральное состояние было уравновешено. Однако по неизвестной причине ни Чонгук, ни Тэхён не желали проводить время вместе, предпочитая оставаться наедине со своим хозяином, считая, что так приблизятся к своей цели. В чем была суть их действий, юноша так и не понял, особенно его смутила фраза про то, что они теперь супруги. Парень не был девушкой, гениталии у него явно мужские, однако, каким образом он вышел замуж за двух представителей своего пола, он до сих пор не понял. Тэхён напоминал ему хитрую лису, отвечающую загадками, играющую с ним словно с невинным мышонком, который в скором времени станет его ужином, в то время как Чонгук действовал ненавязчиво, но метко, сразу показывая свои намерения и не нуждаясь в игре в кошки-мышки.       — Приснился страшный сон? — не обращая внимания на вопрос, парень запустил пальцы в жестковатые волосы Юнги, убирая мешающие пряди со лба. — Скоро придет Намджун и приготовит тебе поесть. Ты, наверное, голоден. Со вчерашнего дня ничего не ел, глупый мышонок. Стоило мне оставить тебя с тем…       Тэхён замолчал, не останавливая незамысловатую ласку, мягко касаясь губами макушки юноши, прижимая его к себе.       Юнги не понимал, почему позволяет ему это делать, почему его вопросы игнорируются, и чутье подсказывает, что ответа он всё-таки не дождется. Как и того, что этот лис отпустит его из своих лап так просто. Сил на сопротивление не было, для этого нужно было позвать как минимум Намджуна, чтобы тот привел Чонгука.       Вспомнив вчерашний… Сон? Вечер? Ночь? Реальность?       — Может, — прервал поток нескончаемых мыслей Тэхён, — продолжим?       Юноша взглянул с изогнутыми бровями на марионетку, после чего заметил, как голубая радужка постепенно начала темнеть, пока не обрела цвет вороньего крыла.