Я всегда буду любить твой сад.

– Тарталья, проходи. Это Люмин, она из твоей параллели, осталась исправлять тест. И ты не забудь, что скоро контрольная будет, раздел заканчивается. Вроде только начало учебника было, а мы прошли многих великих людей, – начал разговор Чжун Ли. Тарталье пришлось сделать для Люмин дружелюбное лицо, пытаясь не видеть в ней соперника. – И вам здравствуйте, сенсей – произнес Тарталья. И нет, Тарталья не забыл о теме суффиксов в их общении, но рыжик подумал, что будет неправильно говорить так при присутствии другого ученика. Кто знает, может из-за этого поползут слухи. Было незаметно, как он снова нахмурился, но затем поняв, почему Тарталья так сказал, улыбнулся.       Когда Чайльд понял, что стоит около двери, он прошел вглубь кабинета, остановив свой выбор на первый ряд четвертую парту. Не близко к Люмин, которая, к слову, сидела на первой прямо перед носом учителя, и можно спокойно рисовать обладателя тех самых медовых глаз, которые сводили Тарталью с ума.       Хоть Люмин и не понравилась Чайлду, но он подметил, что выглядит она прям как настоящая староста или те самые ученики, которых ставят все учителя в пример любому. Выглаженная белая рубашка, аккуратно заправленная в юбку, красный бант свисал около воротника рубашки, белые колготки и черные лакированные ботиночки. Он как будто ее уже где-то видел, черты лица, пшеничные волосы и глаза. Только Тарталья никак не мог ее вспомнить. Решив, что будет некрасиво отвлекать человек от переписывания важных контрольных, он решил подождать. – Сенсей,я всё. Положить листок к вам на стол? – привстав, спросила Люмин, глядя на учителя. – Да, Люмин. Удачи добраться домой, и поаккуратнее там. Итэр уже ушел, если что, – сказал Чжун Ли, садясь за стол и расставляя на рабочем месте разную канцелярию. – Опять он с Сяо ушел, даже сестру не подождал, – шепотом сказала светлая макушка, но она не злилась а только улыбнулась и прошла к выходу из кабинета. – До свидания, сенсей! – И тебе! – вслед чуть ли не прокричал учитель, чтобы его услышали.       Поняв, что ответ сам нашел Тарталью, он довольно улыбнулся, но, увидев, что такое любимое уже нагретое местечко освободилось, он сгреб руками вещи и быстро прошел по кабинету, шумно упав на стул перед носом "страдающего" от работы человека.       Дальше всё как обычно. Тарталья либо делал уроки, ведь нужно себя чем-то занять, времени много и нужно проводить его с пользой. Дома совсем не хочется их делать, особенно глубоко вечером. Чжун Ли был занят либо проверкой тетрадей, либо работой за компьютером.       Тарталье надоело делать скучную работу, которая требовала слишком много внимания, сосредоточенности и понимания тем. Привычно быстро достав свой альбом, он положил его поверх тетради, чтобы это выглядело так, как будто он читает текст, подчёркивая термины, которые ему были неизвестны.       Сейчас учитель был особенно красив... И Чайлд этого не отрицал. Свет от окна освещал его лицо, делая тени и блики такими выразительными, волосы как всегда убраны в хвост, который за тяжёлый трудовой день слегка растрепался и вылезло несколько петухов, но это совсем не портило такой прекрасной картины. Дужки очков сползали, так и норовясь убежать с переносицы и грохнуться на стол, что вызвало некий дискомфорт в необходимости периодически поправлять их. Уже карие глаза были сосредоточены на картинке в экране, которая отражалась в очках.       Выведя черты такого родного и любимого человека, он принялся более четко вырисовывать, прорисовывая тени с бликами, которые иногда давались ему трудно, ведь Тарталья совсем забыл за годы пропусков художественной школы, как нужно делать правильно. Но получалось довольно-таки неплохо, что очень сильно радовало Чайлда. Синие глаза, отвлекаясь от рисунка, поглядывали на самого человека, и делал он это, не слишком засматриваясь на друга, ведь не хотел, чтобы он что-то заподозрил и обратил в такой момент свой взгляд на него.       Снова взглянув на портрет он понял, что закончил, и только сейчас посмотрел на самого учителя. Карий взгляд глаз был направлен на пустые голубые глаза и на сам портрет. Все онемело. Он попался, и не понятно, как долго Чжун Ли наблюдает за этим процессом. Тарталье стало страшно, портрет упал на стол, а карандаш и вовсе укатился на пол, издав громкий звук столкновения грифеля с ламинатом. Он не мог поднять снова свой взгляд, было страшно, что он снова увидит то же, что однажды увидел в глазах матери. – Красиво... Ты молодец, Тарталья-кун, – с восхищением сказал историк, взяв в руки альбом, иногда тонкими пальцами вычерчивая вокруг черт лица извилистые линии. – Могу ли я попросить забрать его? У тебя талант, наверное, родители тобой гордятся, раз у них такой способный сын, – похвалив, он взглянул в синие, пустые очи, в которых он пытался найти причину отсутствия бликов, даже, когда Тарталья радовался.       Ему плохо... Даже получив похвалу, он чувствовал себя отвратительно. Хочется плакать и кричать, как в тот злополучный день. Трясущимися руками он нащупал опору в виде парты, еле встав, хотел ринуться бежать куда-нибудь, просто исчезнуть, избежать этого разговора.       Убегать... Тарталья думал, что нельзя убежать от проблем, они все равно достигнут рано или поздно, но так отчаянно всегда убегал от проблем что наплевал на свои принципы и мнение.       Убежать, убежать, убежать... Только подальше, далеко-далеко, чтобы ни единая душа не нашла, не увидела слабость. Он хотел, чтобы все видели его с улыбкой, чтобы считали, что у такого человека не бывает проблем. Но ведь нет людей, у которых все так радужно и хорошо в жизни?       Но вдруг теплая, нежная рука легла на его голову. Чайлд поднял голову, пустые бездонные глаза с бескрайним удивлением уставились на человека, в чьем взгляде читался вопрос: "Что же с тобой происходит, Тарталья? Все ли у тебя хорошо? Я могу чем-то помочь?"       Пытаясь сдерживать начинающийся поток слез, Тарталья раскрыл глаза, что выглядело максимально странно. Услышав смех рядом, с его глаз все-таки полились маленькие кристаллики, которые "светились" от падающего осеннего солнца. Увидев это, тонкие руки сгребли его в объятия, крепко прижимая к телу.       Дрожащие пальцы опустились на спину, смяв рубашку учителя, но сейчас его это не волновало, как бы эгоистично это не звучало. Тихо произнес, чтобы только он это услышал: – Меня впервые похвалили... и Чжун Ли, уловив эти слова, понял, насколько плачевна ситуация.       Тихие всхлипы эхом прошлись по кабинету. Никто не промолвил ни слова, плечо стало немного намокать от солёной жидкости, которая и не думала останавливаться из глаз рыжего. Чжун Ли первый, кто увидел его таким: слабым, беззащитным, хрупким ребенком в теле подростка. Парень наконец нашел опору... Опору в этих плечах, в этом человеке.       Все же это так больно... Похвала должна быть причиной радоваться, гордости. Так почему же все разрывает внутри? Тянущая боль не давала Тарталье успокоиться. Чжун Ли был удивлен, он ни разу не видел этой стороны такого на вид жизнерадостного человека. Жаль, что судьба так несправедлива и беспощадна к таким людям, как Чайлд.       Руки стали зарываться в рыжие пряди, вызывая табун неожиданных мурашек, которые прошлись по спине. Красные щеки нашли свое место на таких удобных плечах взрослого, только красные уши выдавали его с головой. Чуть позже кисти рук стали гладить спину, успокаивая, как будто колыбельная.       Подняв свое красное, слегка опухшее лицо, он взглянул на Чжун Ли. Тот улыбнулся, сказав единственную фразу, не став расспрашивать об причине его мучительной боли, которая долго издевалась над ним, не давая чувствовать себя счастливым. – Давай устроим перерыв в работе и выпьем чаю с пирожными? Как тебе идея? – мягко начал старший, ожидая ответа ученика, который, подняв голову от его голоса, начал вытирать слезы рукавом белой рубашки. – Конечно, спасибо большое за то, что помогли, сенсей.       Впервые ты подставил мне свое плечо в такое нужное для меня время, я очень тебе благодарен... Но я не смог отплатить тебе тем же, бросив в самый последний момент...