Ведьмовской гримуар.Начало

Глава четвертая «Дар или проклятье»

«Все, что видим мы, видимость только одна.  Далеко от поверхности моря до дна.»                                                                             Омар Хайям

Начинало светать. Яркое, но в тоже время холодное осеннее солнце, раз за разом выбрасывало свои верные лучи, пробивая тонкое полотно тяжелых ноябрьских облаков, тем самым даря последние капли тепла, на которое было способно. А я все так же брела по заспанным улицам города. Не зная куда, не зная зачем.  Сменился разве что темп. Былая скорость сдалась количеству проделанных поворотов, спусков и подъёмов, уступая первенство легкой сонливости и усталости. Но я продолжала движение. Шла просто для того, чтоб идти. Моментами даже казалось, что стоит остановиться и я окончательно свихнусь. Хотя, пожалуй, это был бы не самый худший вариант – потерять связь с этой в край обезумевшей реальностью, провалиться в мир где все гораздо проще, где меня бы не гложило это чудовищное чувство вины, вины за всю ту исполинскую боль, что умудрилась причинить дорогим людям за какую-то четверть часа при этом даже не ставя подобный садизм за цель. Знакомые, истоптанные вдоль и поперек улицы, где, казалось бы, известен каждый камешек, каждая кочка, никогда еще не были соль чуждыми для меня.  Как-то в одно мгновение я стала чужой в этом огромном мире. Он попросту выбросил меня на обочину, а сам продолжил свое повседневное движение. Город начинал просыпаться от глубокого сна.  Все чаще мелькали машины. Заспанные людишки медленно начинали заполнять некогда пустынные переулки. Кутаясь в вороты, пряча глаза в телефоны, согревая руки об стаканчики с кофе они неслись в бурном потоке преследуя какие-то свои цели, путаясь в вереницах, все таких же странных для постороннего разума, мыслей.  Казалось, что даже птиц стало больше– они словно зрители спешили к нашумевшей премьере, мостясь на ветках деревьев, промерзших лавках, чистили перья, запасаясь колой и попкорном.   - Прошу прошения.  – отзываюсь машинально, когда в силу усталости меня ведет в сторону, от чего цепляю плечом случайного прохожего. Старбаксовский стаканчик вылетает из его рук и катится мне под ноги. -Что б тебя! Глаза разуй! -  ругается мужчина автоматически, уныло прослеживая траекторию полета утраченной дозы кофеина. Взгляд, скрываемы завесой ресниц на какой-то миг фиксируется у меня под ногами, а после начинает ступенчатый подъем телом: щиколотки, колени, живот, грудь, подбородок, нос…  Момент столкновения наших так званых зеркал души решающим ударом вышибает зародившуюся мысль вступить в прямую конфронтацию дабы отстоять свое чисто человеческое право на оплошную случайность и анатомическую правильность строения своего тела, в котором обувь априори не может быть где-то на глазах.   Но под стальным весом чужого взора мне напротив хочется иметь возможность «обуться» обратно. Внутренне все скручивается в позу эмбриона, от удивленного омерзения, что сочится в мою сторону, заставляя трусливо вдавливать голову в плечи и таки прятать глаза в свои конверсы. -Прошу прощения! Я могу возместить… – сиплю, повторно удивляясь самой себе, ведь засовывать язык в жопу отнюдь не мой метод, но от чего-то не могу и пары слов связать под тяжестью немого отвращения.  Серьезно. Так обычно смотрят на экскременты, в которые вляпываются по случайности. Сконфужено начинаю шарить по карманам в поисках откупа. Да пусть возьмёт деньги пусть, черт подери, заберет гребаную душу только не продолжает вот так на меня пялиться. В конце концов я НЕ ГОВНО!     Чувство собственного достоинства заставляет расправить плечи и снова поднять глаза, протягивая пострадавшей стороне бумажного Эндрю Джексона, который, по моим подсчетам, должен восполнить потерю минимум в тройном эквиваленте.  Обиженный же какое-то время продолжает варить меня все в том же ледяном презрении, лишь еще немного приправив его удивлением и молчать. При том молчать во всех доступных мне направлениях. «Интересно бывает ли так, чтоб человек мог попросту не о чем не думать», -наклевывается подозрение в умственной отсталости стоящего напротив и я неволей начинаю его разглядывать.  Мгновенно приходит понимание, что я явно поторопилась, приобщив некоторых индивидов к званию мужчины. Нет, дело вовсе не в визуальном расхождении, да и не в позиционировании себя великого - тоже нет. Не об этом… Он высокий, я бы даже сказала статный. Широченные плечи облачены в черное пальто свободного кроя, которое вовсе как-то не по сезону расстегнуто. Выше волевой подбородок, высокие скулы, тонкий нос, не большие, но выразительные глаза, в которых плещется холодное серебро. «Красив гавнюк!» -откликается подсознание на очевидный факт, но все же он не мужчина, нет. Парень.  Парень, который на вскидку может года на три-четыре старше меня, а значит… «Какого хрена спрашивается я должна тут распадаться на простишечки!?» Короче окончательно воспрянув духом, я набираю в легкие воздуха и собираюсь отомстить за надругательство над своей гордостью, но не успеваю и рта открыть, как старбаксик полностью теряет интерес к происходящему, внезапно делает разворот на 180 градусов и … Уходит! Просто уходит! «Козел!» пыхтит ущемленное самолюбие, и я потупляю взгляд, внимая лужице черной жидкости, что вытекала из недр брошенного формированного картона. «Двойной эспрессо. Фу какая гадость!» - проносится в голове, и я все более отчетливо начинаю ощущать себя выбившимся пазлом, который наспех всунули в чужую коробку и сейчас сборщик активно пытается влепить меня в инородную картинку. На какое-то время даже погружаюсь в великие размышления о том, что ж за дичайший сюжетец был в моей родной головоломке, в очередной раз натыкаясь на все тот же вопрос, добивающий своей неизвестностью – кто я? - Тупица! – гремит теоретический ответ: - Для тебя одной что ль улица!?  - и в следующий миг меня сметает строну грудастым тайфуном. -Да тою же мать! Я вообще-то тоже человек! Не дерьмо, чтоб на меня так смотреть и не пустая баклажка, чтоб просто отбрасывать в сторону! – не выдерживаю и едва ли не срываюсь на крик, но проносящиеся неизведанного рода пыхтящее существо из разряда «я и лошадь я и бык я и баба, и мужик, мой эмоциональный всплеск мало заботит: -Поговори мне еще! – отбрасывает оно мне, и обернувшись на миг грозит кулаком, но не на этом фиксируется мое внимание. Взгляд цепляется за маленького мальчика, что стоит у огромной витрины левее и все прежние эмоции моментально гаснут.  Он с нескрываемым восторгом рассматривает её содержимое и в нем я ощущаю нечто болезненно родное – мы с ним одинокого не вписываемся в эту картинку суетного мира, пусть и имеем совершенно разный оттиск.   Это был отнюдь не в край избалованный ребенок, который узрел очередную яркую игрушку и уже складывал план о том, как выпросить её у безотказной матери. Здесь было скорее наоборот - этого малыша и вовсе нельзя было отнести к счастливчикам, которым удалось появиться на свет в обеспеченной, не в чем не нуждающейся, семье. Растрёпанные, местами спутанные волосы. Светлая кофта под горло, что очень давно утратила свой явно когда-то белый цвет. По верх нее надет вязаный кардиган с геометрическим узором под названием «привет мое детство», в котором где-ни где топорщатся выбившиеся из вязи нити.  Потертые штаны с заплаткой на колене и заношенные кеды.  Все в нем говорило о том, что за столь короткий отрезок жизни, а это на мой взгляд от силы лет десять, эта живодерка уже изрядно успела его потрепать. И не было у него безотказной матери, возможно её и не было вовсе, как и не было огромного склада игрушек, да и не игрушки его интересовали.  Мальчуган вожделенно рассматривал банальное пирожное в витрине «Сладкого мира». И мне не нужен был мой «дар» чтения мыслей, для того чтоб понять, насколько этот ребенок обделен. Для него эта небольшая сладость была желанней всего, она была для него недостижимой мечтой. - Опять ты!?  - выскочил из магазина, я бы сказала, чересчур плотно сложенный мужчинка. Белый передник перетягивающий наеденное пузо и бэйдж   приколотый к груди выдавали в нем продавца. Своими сардельчатыми пальцами он ухватил мальца за грудки, растягивая трещащий по швам кардиган: - Сколько раз мне тебе говорить, чтоб ты не залапывал витрину, и вообще даже не приближался сюда!? Понятия не имею за чем в очереди стоял этот монстр, когда людям выдавали душу и банальное сострадание. Теоретически это мог быть свиной ошеек, которым он на радостях даже заменил свой кадык.  Очевидно было лишь одно – теория о том, что хорошего человека должно быть много, а худощавые людишки заведомо злые – туфта на постном масле. - Дяденька, пожалуйста, всего одно пирожное. Я вас очень-очень прошу. У меня нет денег, но я могу мыть пол, выносить мусор... – на такую речь ребенка мужчина лишь громко рассмеялся: - Да и неужто ты думаешь, что в таком виде я могу позволить тебе делать хоть какую бы то не было работу!? Меня же прикроют за несоблюдение санитарно-гигиеничных норм. Давай проваливай отсюда подобру-поздорову! Губы ребенка предательски задрожали, а на глазах начали наворачиваться слезы. -Кусок дерьма! –мыслю с вслух и видимо достаточно громко, чтоб быть услышанной, ведь человекоподобная свинюшка тут же вопросительно оборачивается в мою сторону с мысленным «Малолетка! Это ты мне?!», но озвучить не успевает:  – Для тебя вообще есть хоть что-то святое?!  Это же ребенок! – скопившееся негодование находит заветный ключ, да бы открыть для себя выход, и я подхожу ближе, интуитивно немного прикрывая собой мальчонку. -Защитниками обзавелся, жеребёнок? – саркастически протягивает мужчина, заглядывая со стороны, а после обращается ко мне: -Слушай, сюда дорогуша! – толстый палец появляется перед моим носом, зарождая внутри знакомую пульсацию, а в ушах снова начинает шуметь кровь, в которой бурлит вскипающая злость - Не тебе меня учить жизни- молоко еще на губах не обсохло! Проваливайте оба! Терпеть не могу попрошаек! - А разве он попрошайка?!  - делаю глубокий вдох, чувствуя, как воздух вокруг становиться физически ощутимым, приобретает некую плотность, набирает температуру: - Он готов работать за свое желание, а тебе мразь, не знакомо даже такое простое понятие, как снисходительность. -За языком следи малолетка! У меня нет проблем с обслуживающим персоналом. Так что если денег нет – катитесь отсюда к чертям собачим! Странно, но сейчас, все внутренне знакомые ощущения не находили ответа ни во свете ламп, что еще не успели потухнуть, с приходом утра, ни в физическом состоянии рыжеволосого отброса общества (а жаль), не отразились они и на стеклянной витрине. Возможно причиной стало то, что на данный момент мною была поставлена    определенная цель, и достичь её я собиралась любым путем. При любом раскладе этот недо-мужчина отдаст ребенку злощастное пирожное. -Болта тебе с левой резьбой, а не денег. – Эмоции и ощущения испаряются словно предрассветный туман, оставляя холодность разума и нерушимую уверенность: -  Ты просто так отдашь это пирожное. – произношу тихо, четко, как приказ. Мысленно пучеглазый вспыхивает: «И что же ты мне сделаешь мелочь пузатая!» Происходящее его явно веселит, он даже запрокидывает голову и выбрасывает в воздух пару «ха-ха», от чего его брюхо сотрясается подобно желе. Возвращая внимание ко мне, продавец готовиться озвучить комкающиеся в злобе мысли, но на пересечении наших взглядов все они в момент исчезают. Гаснут и все эмоции. Взгляд его становится стеклянным, и прежде чем я успеваю озвучить подобранные доводы, что готова в противном случае засвидетельствовать в полицейском участке о физическом насилии над ребенком, как вдруг, словно под гипнозом, мужчина молча направляется в магазин, а возвращается, держа в руках пакет. Он протягивает его ребенку, но взгляд мальчика прикован ко мне и в нем читается лишь страх. - Ну что же ты? – слегка улыбаясь, склоняясь ближе, от чего мальчишка пятится, - Видишь, дядя передумал…. -Глаза…- шепчет едва слышно: - ваши глаза…  - не находя больше слов, малец тычет пальцев сторону витрины, где в следующий момент я сталкиваюсь со своим отражение и мою душу заполняет тот же ужас. А заключается он в том, что глазное яблоко у меня словно вовсе исчезло. Разрез глаз затопила болотная зелень, поглотив все, не позволяя увидеть даже зрачка. Я двинулась ближе к стеклу, дабы убедится, что это не иллюзия, в то время как мальчишки и след простыл. Он убежал, совершенно забыв о своей сладкой мечте в руках продавца.  Убежал от меня. Ребенок безумно боялся, до дрожащих колен, до похолодевших конечностей, но не жестокого, злого дяденьку, а меня.