Ведьмовской гримуар.Начало

***** Следующие минут 40 моей жизни прошли в страшной агонии и, не побоюсь сказать, даже в каком-то диссоциативном расстройстве между разумом и телом. Внутри все холодело и одновременно полыхало просто от звука столкновения его ботинка с посеребренным инеем асфальтом. В какой-то момент мне даже до безумия стало жалко всех несчастных кошек мира, и черную бусинку старушки Бэксфорт, которая регулярно горланила на пару с Графом до того, как было принято решение обкромсать часть его мужского достоинства и сделать из моего котофея мягкий диванный валик. А теперь вон — если бы не серое вещество, и его преобладание над инстинктами, сейчас бы я мало чем отличалась от братьев наших меньших и пушистых. Разве что хвост не поднимала бы, ибо такой попросту отсутствует в базовой комплектации самки человека. Огромные надежды хоть на небольшое избавление я чаяла относительно момента, когда чертов старбакс исчезнет с поля моего возбужденного зрения. Но, увы и ах — они не оправдались. Легче не стало даже после того, как я заперлась в своем "лучшем" номере мотеля и простояла минут десять под весьма контрастным душем из неисправного смесителя. Последняя ставка была на сон. Как ни крути, а царство великого Морфея, до проявления моей недоделанности или переделанности, было лучшим местом на земле, где позволялось хотя бы не надолго отпустить беснующуюся реальность. А ввиду проблемы насущной, даже очередной сеанс лобызания с татуированным незнакомцем был лучше эстрогеновой дичи, творящееся с моим организмом. Но и здесь ставки не сыграли. Похерив все игровые фишки, мне оставалось только ворочаться на старой скрипучей кровати, от «ортопедического» матраса которой несло гнилью, и молиться хоть на частичное забытье. Хотя, когда сознание моё все же стало периодически в него окунаться, в тандеме с гнетущим телесным изнемоганием, это разукрасило мою поддернутую иллюзорностью действительность такими ярко-приторными мазками, что позавидовал бы любой наркозависимый извращенец. Там были странные, невнятные отголоски слов, которые я бы даже при большом желании не запомнила. Куча каких-то точно резанных фрагментов фильма, в одном из которых я истошно кричала незримому собеседнику свое фонящее отчаянием: «где ты был все это время?!» А ещё были длинные, чувствительные пальцы, что обводили контур моих губ. Мягкие желанные уста, дразня, скользили вдоль линии скул, запах мускатного ореха впитывался кожей, никотиновой ноткой оседал в гортани. В таком бреду меня неоднократно подкидывало обратно в серую реальность, что тяготила своей пустой. А позже и вовсе возбужденное воображение ожесточило свои игры. Очередной рывок из подсознания закончился падением с кровати. Затуманенный взгляд метался вдоль обшарпанного скудного интерьера комнаты в попытках собрать фокус. И в какой-то момент, в рассветном полумраке, я уловила отражающийся в зеркале темный, статный силуэт, что стоял в аккурат возле изнасилованного временем комода. Конечно, включенный наощупь свет быстро выявил в том углу вешалку с черным пальто, вместо новоявленного вегетарианца Эдварда. А ещё чуть позже я открыла для себя, что старбакс и вовсе за белками не гоняется. После падения с попытками взлома мира сновидений было окончательно покончено. Приняв новый, никак не расслабляющий, душ, и облачившись в чужую одежду, что уже абсурдно веяла тошнотворным въевшимся в память запахом, я отправилась на поиски утренней дозы кофеина. Захудалый автомат в холле был запримечен мною ещё ночью, и, хотя шансы на то, что там водится нечто реально схожее с кофе были крайне низки, если не сказать, что нулевые — я все же решила попытать удачу. И она как всегда развернулась ко мне тем самым пикантным местом даже раньше, чем я успела полностью покинуть свое угрюмое обиталище. Я даже ключ не удосужилась провернуть в замочной скважине, отвлекаясь на шуршащий звук дверного механизма позади. Не веря в возможность подобного совпадения и в надежде на глюк, зрительный навигатор был настроен в сторону второго нарушителя тишины рассветного холла. Да, дело в том, что я прекрасно знала, кто именно разместился в номере напротив и то, что этому кому-то привалило именно сейчас, в этот самый момент, выползти из своих апартаментов, было ни хрена не нормально и даже невозможно. Но глаза утверждали обратное, транслируя мозгу именно явление самого великого зодчего моего гормонального замыкания. Обожжённый о раскалённое серебро взгляд покатился ниже: вдоль скулы, пухлых губ и линии кадыка к четко определяющейся мышце, что спускалась к выглядывающей из-под ворота серой толстовки ключице. И это зрелище оказалось слишком интимным для одной, с некоторых пор, распутной меня. Потому, издав жадный глухой ковть, я тут же ретировалась, не позволяя этому чувству поглотить меня ещё больше, а ведь желание прикоснуться и проделать обратный путь не зрительно, а наощупь было буквально физически ощутимым. Цепляясь за распахнутые края кожанки, дальше стекала наискосок минуя грудные мышцы и все то, что там дальше, а вернее ниже. Ну и в какой-то момент случайно закатилась в ускользающий просвет закрывающейся двери. В момент, когда там взором была выцеплена леденящая кровь зарисовка, а именно женская бледная рука на полу, запястье которой украшала знакомая маленькая бабочка, новый вдох стал комом посреди горла. Понимание отзывалось бешенным ритмом сердца в висках и лёгкой тошнотой, ведь обладательница небольшой татуировки была никто иная, как та самая миловидная девушка с ресепшена. Да, она мне до одури не понравилась с первых секунд: ни своей внешностью, коей была горда, не всеми пошлыми мыслями в адрес моего спутника. Конечно, относительно последнего — здесь чья бы корова, как говориться, но один хрен личностью она была крайне неприятной. А все же смерти я бы ей не пожелала даже невзирая на то, что старбакса эта звезда до самого его номера конвоировала.  — Ты... — сиплю едва слышно, голосом и мыслями старясь пробиться сквозь накрывшую с головой оторопь, — Ты ее УБИЛ?  — Знаешь, орать не обязательно, — шепчет брюнет прямо в ухо, за долю секунды успев преодолеть не только ширину общего коридора, но и впечатать мою тушку в стену, по-видимому, моего же ночного пристанища. Теплое дыхание касается шеи, оба запястья клеймят браслеты его рук, а на грудь давит частичная тяжесть мужского тела. Столь пылко-тестная  близость заставляет тело дрожать одновременно от страха и от чувства сумасшедшего влечения.  — Ты такой же… — блею едва слышно, прячась от обжигающего серебра его глаз под завесой собственных век, попутно склоняя голову и упираясь лбом в холодную кожу черной куртки, задыхаясь в своих противоречивых эмоциях.  — Я сразу сказал, кем являюсь. А ты пыталась найти отличия?  — У вас модно так: переспать, а потом сожрать? — весьма ожидаемо выдаю вопросом на вопрос, ведь страшно признаться даже самой себе, отчего в груди вскипело это странное чувство разочарования. — Я — вампир! И не знаю, как там в твоём иллюзорном мире, но питаемся мы человеческой кровью и ни черта не из пакетиков! Но вот фу! Черт, с чего ты взяла, что я с ней спал? — голос старбакса звенит нотами оскорбления, а хватка на моем запястье слабеет, — Позволь спросить, ты часто совокупляешься, к примеру, с куском бифштекса, который собираешься съесть? — медленно, искусно играючи на моих ощущениях, парень ведет большим пальцем вдоль вены, к предплечью, заставляя все внутри трепетать, а щеки пылать, словно бы на раскаленный мангал прямо физиономией меня припечатали. — Отпусти... Пожалуйста, — выдыхаю тише всего прежнего, кажись находясь на грани того, чтобы потерять сознание от фонящих ощущений и эмоций. Голова кружится, в ушах поднимается шум, а лёгкие горят от переизбытка его смешанного запаха. — Вот интересно… — вместо желаемой свободы звучит в задумчивости его голос, казалось бы, ещё ближе, точно у меня в голове. Хриплые нотки, пуще прежнего отравляют душу, ядовитым смогом оседая на коже, поднимая мелкие волоски дыбом, — Чего ты боишься больше: меня как вампира, или... — Не хочу быть бифштексом, не хочу, чтобы меня снова кушали... — обрываю раньше, чем брюнет закончит свою мысль, ведь знать, насколько меня пугают эти, как правило, чуждые моему телу ощущения, ему необязательно. Добыть подобные реакции екс-бойфренду было так же сложно, как огонь неандертальцу, а здесь по факту он почти не касаясь, и... «Чертов старбакс! Чертов сверхъестественный мир!» — Уйди... Пожалуйста... — вырывается хриплое, нет не желание, ведь чувствовать его рядом сейчас является моим главным мазохистским чаяньем. Вялая моя просьба же ни что иное, как крик разума. И маркер вежливости креплю лишь потому, что, несмотря ни на что, а этому не человеку я обязана своей, пусть и никчёмной, но жизнью. Да и звучит эта учтивость как-то сквозь зубы, ведь ко всей эмоциональной оперетте в своей непревзойденной тональности присоединяется злость. К нему. К себе. Ко всему чертовому миру. Ибо вот — НУ ЗА ЧТО? Почему все это происходит со мной? Я всего то хочу жить своей нормальной, обыденной человеческой жизнью, где нет вампиров, чокнутых глав каких-то там ковенов, где нет боевых магов, а понятие «ведьма» вообще не более, чем образ для Хэллоуина. В какой-то упущенный вниманием момент до меня доходит, что говорю я это все в слух и хватка брюнета не только ослабла, но и его самого-то как ветром сдуло. И я уже не стою, а сижу, плотно поджав к груди колени, а по щекам моим катятся полноводные потоки слез. _________________________**** /14 дней спустя/ — «У каждого есть точка срыва. Когда желание одно... Послать все к черту и с обрыва Упасть песчинкою на дно...» * — Лейла, мать твою! Кто клиентов обслуживать будет? Да, определенно такая точка есть у каждого. И в последнее время моя жизнь превратилась именно в такой характерный отрезок длиною в две недели, плотно усеянный вот такими вот жирными точками. / отрывок стиха Романовой Людмилы « У каждого есть точка срыва»/ — Ты же говорила, что твои столы пусты? — отрываясь от своего затертого блокнота, откуда собственно и декларировала стих на чисто русском, интересуется собеседница. — Полноценных клиентов за ними нет, — отзываюсь все же отрывая свою филейную часть с насиженного места. — Все тот же жгучий брюнет? — аккуратные брови девушки пускаются в характерный пляс, а зубы подхватывают более пухлую нижнюю губу. — Все тот же жгучий мудак! — поправляя передник и бэйдж с моим новым именем, беру курс на зал, ведь Билли, наш непосредственный начальник и хозяин этой забегаловки, мое сочкование и так с рук не спустит. Просить же Шейлу снова выйти к моему столу язык не повернется, ведь я итак слишком часто злоупотребляю ее добротой. Более того, мысленно она ненавидит меня именно за то, что все мои конченные посетители перебегают за ее столы. Ну а в целом, мы с этой загадочной девушкой довольно легко нашли общий язык, который, что характерно, русский. Обе мы понимаем, что она такая же Шейла, как и я Лейла. Даже имена созвучные наобум подобрали — эдакие Биба и Боба, два… странных человека, которым есть что скрывать.  — Снова ты? — продолжаю нервно обтряхивать с юбки не существующую грязь, тем самым стараясь опустить её хоть немного ниже. Кто только придумал эту чёртову форму? Хотя, в пору вовсе задаться вопросом — какой кретин изобрел юбку, и здесь стоит просто опустить факт того, что оные появились гораздо раньше женских брюк и джинсов. Черт, я бы все отдала за свои стрейчевые скини, чтобы только спрятать сейчас ноги от этого вновь обжигающего взгляда. Вот словно в первый раз видит, ей богу. — Ну разве так принято общаться с посетителями? — без единой эмоции на лице, уже привычно отвечает брюнет вопросом на вопрос. Конечно, вряд ли от него скрылась сочащаяся злоба из моего «приветствия», но что ж поделать — за что боролся, так сказать. Вот не вноси он свое присутствие в мою жизнь, которую я так старательно стараюсь скрутить да сжать до отметки «нормальная», может быть я все так же не могла бы грубого слова вставить поперек. Но ведь все чёртовы 8 дней, что я торчу в этом богом забытом месте на, унизительной для архитекторской дочки, должности официантки, этот нехороший не человек таскается сюда, как... Эх, ладно... — Добрый вечер, чего-нибудь желаете? Вот наше меню, позовите, когда определитесь... — натягивая на лицо самую слащавую улыбочку, опираясь одной рукой на стол, второй протягиваю тощую книженцию. И вот уже появляются первые мечты, как сейчас с разворота я свинчу отсюда по-быстрому, пока совсем не накрыло, но не тут-то было. Все происходит снова, стоит на мою подрагивающую конечность лечь его теплой, нежной…  «Етить твою марамать!** Пора тебя, НеБишоп, таки закреплять в звании нимфоманки. Девственницы нимфоманки.» /** не опечатка, все еще авторское ругательство, которое использует героиня/ Отзывается саркастичный мозгоед, а я по-прежнему не могу взять в суть — КАКОГО РОЖНА?! Ведь обещалось, что явление это временное, но и две недели как бы не мало? За такой срок даже у человека-донора полностью восстанавливается объем крови — да, я гуглила. Хотя, не один хухл мне так и не ответил, как быть, если речь идёт о крови вампира, которой накачали тебя. — Я уже определился, — продолжает старбакс рвать в клочья мои планы на дезертирство, — Как у вас сегодня с блюдом от шефа? — Ты спрашивал об этом вчера... — делаю глубокий вдох в попытке унять бьющееся в конвульсиях сердце, — И позавчера…и позо-позо... И поверь, наконец, что оно не станет лучше! — нахожу в себе силы взглянуть в серебряные омуты его глаз, надеясь на свою решительность, но тщетно. Дыхание сбивается, ноги подкашиваются, а может разъезжаются, но я стараюсь продолжать с былой монотонностью: — А сейчас ты закажешь банальное эспрессо… Чего ты хочешь от меня? — А если я скажу, что меня к тебе тянет, — с легкой улыбкой произносит мое интимное помешательство, а его пальцы уже начинают бороздить руку, вызывая полчища мурашек, что преобразуют кожу в гусиную. — А что, если я скажу тебе идти ко всем чертям? — Ты же в курсе, что я чувствую тебя? И твое тело говорит совершенно другое, — его средний палец движется по тыльной стороне руки, а пухлые губы, на которые я попросту таращусь как зачарованная, поджимаются в тонкую линию, точно ставя штамп на моем смертном приговоре. — И знаешь, что я скажу… — хрипло тянет, убаюкивая вампир, одним свои голосом доводя во вышей степени безумия, а после склоняется ближе, словно боясь, что нас услышат: — Ты уже готова… — понимаю, насколько этот извращенец прав, и резко одергиваю руку. — Может, ты ещё знаешь, когда это наконец прекратится? — скрещиваю похолодевшие конечности на груди, словно это в силах помочь отгородиться от влияния брюнета на меня, а в ответ лишь молчаливое пожимание широкими плечами и напротив разведённые в стороны руки. — Один эспрессо? Пару минут, пожалуйста. Спасибо за заказ, — чеканю с максимально возможной, в виду всей ситуации, выдержкой и решаю прекратить свой мазохизм банальным побегом.  — Я пойму, если его принесет кто-то другой, — вбивается мне в спину и катится преградой к ногам, заставляя-таки на миг остановиться, чтобы уже привычно ощутить, как проносится по позвоночнику разочарование, и сильнее свести вместе бедра. «Грёбаный старбакс! Ненавижу!» — твержу как мантру, направляясь в сторону кухни. И да! Хрена с два я понесу ему чертов заказ! Хрена с два пройду через это ещё раз!