Все, что тебя не убивает

Отец не соврал; твари, которыми полнится дворец, действительно не нападают на Жаклин, а лишь падают на колени и молитвенно тянут изуродованные руки. Княгиня ощущает себя, как божество — только не то, которому возведут красивый храм, нет; а то, чье имя обернется на ругательство и чье изображение закрасят черными красками. Каждый зал, каждый холл, который девушка проходит на пути в королевские спальни, оживляет в памяти призрачный морок, где она смеется и танцует, и еще не знает, как скоро оборвется счастье. Голова полнится воспоминаниями. Столь сладкими, что кажущимися практически невозможными — и княгиня, наверное, решила, что это был лишь сон, если бы не королевский перстень, который она крутит между пальцами. Большое, спадающие с руки кольцо, и укус, пересекающий горло — вот и все, что осталось от легендарной, но короткой любви. Иногда Жаклин кажется, будто бы она прожила не одну жизнь, а целое, неисчислимое множество, где каждый раз находила северного короля, под какими личинами он не скрывался. Будто бы какой спектакль не пиши, сколько не обменивайся ролями и какими декорациями не заполняй театр, итог все равно одинаковый. Виктор Верст влюбляется в Жаклин Леруа, и сцена загорается от страсти. Замирая перед дверьми в королевский покой, княгиня думает, что если это ощущение правда, она и король обязательно встретятся еще раз, чтобы прожить счастливый конец. Глупое самовнушение облегчает следующий шаг, который предстоит совершить. Девушка отворяет замок, ключ от которого носит на груди. Помещение не тронул мор — оно выглядит ровно так же, когда Виктор опустился на колено и предложил кольцо и недолгий день вечности. Разбросанные вещи, открытые шкатулки с драгоценностями, разобранная постель и тлеющий угольками камин. Жаклин понимает, что замерзла; она так давно не ощущала холод, что почти забыла, каково это; ведь король согревал озябшие ладони собственными руками, а щеки — поцелуями. Будет тяжело привыкнуть, что это уже не случится; что никто не окружит заботами и ласками так, как сумел Виктор. Княгиня ныряет под кровать спальни, где провела самое счастливое время в жизни, и достает рубиновый кинжал. … Беззвучность воспоминаний колется, режется, болит, и впервые за долгое, изнурительное время, что Виктор проводит, глубоко потерянный между собственными мыслями, в сознание врывается случайный сон. И пока тело, которое давно захватило проклятие, швыряет себя между колоннами и кидается на запечатанные двери, король погружается в прекрасный, эфемерный обман. …Придворный лекарь хмурится, считая пульс Жаклин, и Виктор хватается за стул, чтобы не упасть; он боится услышать страшный диагноз и почему-то забывает, что княгиня, — нет, королева, — легко бы исцелила себя от любой болезни. — Что ж, северными землями пронесется праздник, — улыбается врач, отпуская девичье запястье. Девушка недовольно отдергивает рукав блузки; она вообще не желала идти на прием. — То, о чем мы просили небо, наконец-то свершилось. Мужчина не понимает. Он опускает взгляд на собственные руки, где самые обыкновенные, коротко подстриженные ногти впились лунками в ладонь. Это неправильно. Обрывок мысли о шахтерской хвори вырывает в реальность. Какими сказками бы проклятие не кормило сознание, Виктор ощущает подвох. Он знает, что было, что есть и что не случится — и тогда мор, не желающий терять контроль, заволакивает сознание тошнотворно сладкими картинками. Тело царапает когтями розовый куст, что затянул двери. Но сколько не рви, растение только ширится и крепнет; знакомая магия Жаклин запечатала тронный зал. …Жаклин закатывает глаза. — Это невозможно, — произносит девушка уже не так уверенно, как обычно. Она сомневается. Виктор все еще слабо догадывается, про что идет речь. Он открывает рот и ловит собственное отражение в матовой поверхности стальной кружки, которой лекарь измеряет спирт. Под губами — не клыки. На краткий миг мужчина вырывается из туманной бессознательности; он понимает, что разрывает собственный трон на обрывки ткани и даже останавливает ладони, возвращая себе контроль над движениями. Но проклятие — достойный противник. …Изображение меняется, потому что невидимый художник понимает, что Виктор теряет интерес. Мужчина, которого король полагал, что не увидит, лицо которого практически позабыл, протягивает тяжелый книжный томик. — Не слушай, что говорит мать. Научиться читать — это действительно сложно, — улыбается отец и открывает сборник с северными сказками; все, как на подбор о любви. — У каждого есть дар; и тебе вселенная предначертала не сидеть за книгами, а держать меч. — У меня не получается, как бы я не старался, — признается Виктор. Не такой маленький мальчик, когда отец умер, нет. Наоборот, уже почти юноша — кажется, уже даже завоевавший первый клочок земли. — Я помогу тебе, — тепло улыбается папа и ставит палец на первое слово. — И когда я постарею и подарю тебе трон, не переживай — я прочитаю за тебя любое письмо и напишу любой приказ. И пуская Инесс кричит, что это баловство, я люблю тебя, сын. И принимаю, несмотря ни на что. Но отец не отыщет покой в старости. Потому что арбалет выстрелил, и Виктор помнит это удивительно ясно; как зажимал ладонями кровь, которую не желал проливать. Ложь! Тело пронзает чудовищная судорога, от которой позвонок выгибается, будто натянутая тетива. Хрустят, ломаясь, кости, но Виктор еще держится и отрицает ужасный метаморфоз. Через усилие, мужчина вспоминает, как говорить. — И это все, на что ты способно? — усмехается король в лицо проклятой шахтерской хвори; он скалится на собственное отражение. …Уже понятно, что это вранье — неуверенная карикатура на жизнь, которую Виктор, наверное, и не хотел бы проживать. Новая картинка неубедительная, потому что мор не знает, как создавать, как творить — а лишь как подражать, искривлять и уродовать. Он отчаянно объединяет две сладкие лжи, которыми надеется усыпить рассудок короля. И живой, поседевший отец спрашивает у счастливой, беременной Жаклин, как она назовет дитя. Он радостно говорит, что даже королевский титул не радовал так, как скорое звание дедушки. Король не дожидается, пока ложный призрак даст ответ, потому что он боится, что сдастся — что примет мираж, когда княгиня произнесет скажет имя. Виктор выхватывает меч и делает то, от чего все равно предательски дрожат руки. Он крепко жмурится, представляя горящий костер и разрушенный дворец; оживляет в памяти запах тлеющей человеческой плоти, от которого уже тогда живот сжимала агония, и заносит лезвие. Удар. И ненастоящая Жаклин рассыпается в пепел. Еще одно движение, и в руки ложится арбалет. И Виктор наконец-то принимает факт того, что это не мать, а он забыл опустить предохранитель. Он стреляет, но уже не в отцовский затылок, а в живот, чтобы видеть, как проклятие застилает черными туманами глаза, все еще дарящие прощение. Остается только последний демон; мор отпускает тело, чтобы заполонить сознание. — Поймай меня! — смеется Изабель и срывается на бег. Виктор кидается на пересечение; он влетает в боковой коридор, и быстро ныряет в секретный лаз для прислуги. Всего мгновение, и он уже теснит Белль между колоннами. — Попалась! — смеется юноша, еще не знающий, что такое война; про завоевание которого еще не сложили многотомный эпос. Подруга смеется, и как бы не пыталась вырваться, юный принц все равно предугадывает каждое движение. Тогда Изабель сдается и опускает ладони на еще узкие, не налитые силами плечи юноши. Тяжелое, горячее дыхание обжигает лицо. Она слишком близко. Виктор неожиданно опускает взгляд на тонкий девичий рот. Он ощущает странное желание, от которого сердечный ритм пропускает удар. Нет. Белль нравится дочь старой служанки, абсолютная неумеха, постоянно жалующаяся на тяжелую жизнь. Но проклятие не знает про это. Виктор блюет. Он отдает на мраморный пол черный деготь, от которого разъедается камень. Но какая бы мука не выворачивала тело, он все равно улыбается. Не знающий в жизни, что такое поражение, он побеждает — заставляет хворь отпустить хотя бы тело. Когтями проклятие все еще рыскает между мыслями; старательно собирает сладкий, лживый мир, где король охотно потеряется. Когда тошнота проходит, — или когда мужчина отдает на ковер собственные внутренности, превратившиеся в пахнущий виноградными косточками перегной, — Виктор утирает ладонями рот. Он аккуратно садится на пятки, окруженный осколками того, что когда-то служило, как отличный трон, и задумчиво оглядывается. Сознание плывет; кровавый туман вновь наполняет зрение. Но Виктор все равно отчетливо видит, как непобедимый розовый куст расцветает, как ядовитые колючки сменяются нежными бутонами, и зал озаряет божественный свет. Жаклин Леруа распахивает тяжелые двери и называет Зверя по имени. Это, должно быть, еще один мираж — и король уже научился, как расправляться с призраками, что посылает проклятие. Он поднимается на ноги и в один рывок бросается к тому, что выглядит, звучит и пахнет, как княгиня. Сознание охватывает сомнение, что может быть это в действительности Жаклин, когда девушка парирует удар. Когти находят на рубиновую рукоять, и Виктор узнает кинжал, который, казалось, потерялся. Кувырок, и мужчина едва успевает увернуться от того, как уверенно княгиня делает замах. Лезвие практически врезается в предплечье; но король пригибается и подсекает девичьи ноги, заставляя упасть на пол. В одно движение он садится Жаклин на живот. Настоящей Жаклин, принимает и смиряется король, глубоко разозленный, что она вернулась в тронный зал и что стражники ослушались приказ. Девушка не подделка, потому что проклятой хвори не удалось бы повторить то, как правильно ощущает себя Виктор, когда княгиня отбрасывает кинжал и вытягивает ладонь. Он отдает всего себя в прикосновение. До последней капли. И закрывает глаза. — Я обещал тебе последний танец, — произносит он мыслями, а не через голос; связки уже давно захватил мор, и единственный звук, который издает горло — это рычание. Но Жаклин понимает. Связанные золотыми цепями любви, мужчина и женщина уже давно делят одно сознание, где за общими помыслами скрываются одинаковые печали. Надобность говорить исчезает. — А король не разбрасывается словами, — так же немо смеется девушка. И если постараться, можно притворится, что это не конец существующей реальности, а обыкновенный вечер. Зал наполняет музыка, старая, как сказка про любовь. Знакомый мотив, который напевали и слуги, и менестрели, когда княгиня только прибыла в северный дворец. Король поднимается на ноги и низко кланяется. Королева, разглаживая грязные юбки, делает шутливый реверанс. Играет вальс. Виктор подстраивается под сумасшедший, быстрый ритм, от которого спирает дыхание, и ведет Жаклин в танец. Белоснежное платье кружится и кружится, и каждый новый поворот ткани рассыпает на пол драгоценные камни. Блестящая пыль, — это исключительное, удивительно волшебство, которое воплощает девушка, — обращает мор в плохое воспоминание. Мрамор уже не кровоточит, потолок не полнится личинками — нет, зал возвращается в первоначальный вид, и даже сломанный трон собирается в единое целое. А когда Жаклин смеется, и хрустальный смех отбивается между колоннами, небо, что проглядывается за терновыми ветками, светлеет закатными желтыми и оранжевыми красками. Только Виктор так и остается; больной, с ощетинившимися ребрами, пробившимися мундир, и бесконечно проклятый. Княгиня останавливает танец. — Нет, — понимая, что Жаклин собирается сделать, выдыхает существо, что считает, будто бы не достойно того, чтобы исцелиться. Даже в забытие, даже на грани Виктор знает, что спасение означает смерть девушки — и это единственное, что заставляет позабыть про собственный голодный эгоизм и отчаянное желание жизни. Но Жаклин целует его, сталь крови с его лица, гниль плоти с его губ, целует так долго, пока не кончается воздух в легких. И как тогда, через тело проходит невероятный жар, выжигающий болезнь. Шахтерская хворь отступает, проклятие растворяется, и Виктор опять лишь человек, чело которого украшает золотой обруч — символ иллюзорной, ненужной власти. А не бог. — Ты умрешь, — исступленно говорит мужчина., когда проводит языком по тупым, человеческим зубам. Девушка теряет равновесие. Он подхватывает Жаклин за плечи и утягивает на пол, где она привычно опирается о мужскую грудь. Уже не когтями, а обычными пальцами, Виктор распускает удушливый корсет, усеянными жемчужинами и драгоценными камнями — но дыхание княгини все равно остается сиплое и прерывистое. — Я знаю. Это будет того стоит, — упрямо заявляет княгиня. Яркий взгляд быстро мутнеет. — Мне все равно. И король неожиданно понимает, что это кольцевая история; что Жаклин не оставит попытки уничтожить проклятие — и что он все равно не примет исцеление из-за того, что не видит жизни без княгини. Что ж, существует единственный способ прервать порочный круг. Это удивительно простое решение. Виктор не боится смерти. Он притягивает к себе рубиновый кинжал и кладет рукоять в холодеющие ладони княгини. — Нет, нет, нет, нет! — противится девушка, но сколько бы она не боролась слабыми пальцами, король все равно заставляет сжать оружие. — Я не сделаю это. — Мы единое целое — и мы встретимся еще раз, — обещает мужчина и нежно целует Жаклин в разгоряченный лихорадками лоб. Он девичьими руками вонзает себе в живот кинжал. — Я люблю тебя, — хрипя, произносит Виктор Верст и валится на бок, отпуская Жаклин. — Я тоже люблю тебя, — всхлипывает княгиня и закрывает глаза. Она умирает первая; и король, превозмогая боль, притягивает остывающее тело к себе. … Где-то Жаклин все же сделала то, что хотела, когда только прибыла в северное королевство. Обезглавленное северное королевство разваливается. Восток, где правят короли, кровь у которых лазурная, а под ладонями легко спорится любое заклинание, быстро захватывает осиротевшие земли. … Король не разбрасывается словами. Княгиня просыпается в захваченной северными войсками крепости. Так говорит заплаканная служанка, которая приносит слишком нарядное платье — и Жаклин понимает, что старуха не врет, когда выглядывает в окно; над валовыми стенами развевается вражеский флаг, а внутренний двор полнится солдатами, форма которых до того красная, что выжигает взгляд. Девушка только и слушает про то, как захватчик жестокий тиран и исключительный негодяй, пока служанка зашнуровывает корсет. Она исключительно сильно старается, чтобы Жаклин выглядела хорошо, даже запускает в волнистые пряди золотые нити, украшенные драгоценными камнями. В сознание княгини закрадывается плохое предчувствие. — Тебя позовут, — строго кивает прислужница, когда расправляется с последними пуговицами и застежками. — Жди отцовский указ и не высовывайся. Ясно? Нянечка поднимает указательный палец и Жаклин не остается ничего кроме того, как сделать вид, будто бы она смирилась. Но стоит только двери закрыться, как девушка кидается в камин; не буквально, конечно, просто каменная кладка скрывает давно заброшенный лаз, ведущий в идеальное место — в отцовский кабинет, где наверняка расположился таинственный захватчик. Северный король, которому дали звериное имя… Любопытство побеждает страх, и княгиня уверенно ныряет в темный лабиринт. Стараясь не шуметь, Жаклин покидает секретный проход и привычно прячется в полумрак настенной выемки, где когда-то висел портрет матери. Она приподнимается на носки, чтобы из-за тяжелой занавеси не высовывались хрустальные туфли. Почти ничего не видно; только слышно красивый, звучный голос, звучащий исключительно самоуверенно. — Я захвачу Юг, с вами или без, — пылкая речь замирает, обрываясь между предложениями. Девушка забывает, как дышать. — Но мы, кажется, не одни, князь. Чужестранец отдергивает занавески, за которыми прячется княгиня. Это происходит безусловно — девушка, теряя равновесие, вываливается в кабинет, а мужчина забывает, как дышать. Он замирает, словно каменное изваяние, и покорно, горестно и смиренно принимает факт того, что пропал. Но Жаклин ничего про это не ведает; она испуганно ахает, — но ужас быстро сменяет теплое чувство, когда она поднимает взгляд на прекрасное лицо северного короля. Юноша быстро моргает. Будто бы потерялся, или наоборот, нашелся, потому что каждая мышца стремится к Жаклин — будто бы он наконец-то обрел дом, словно он долгими годами скитался в пустоши, где не видел солнечный свет, будто он обрел смысл жизни. — Жаклин! Простите, милорд, она… Это… Король вскидывает ладонь, и князь умолкает. Виктор Верст, звериный царь с глазами голубыми, будто источник жизни, целует Жаклин ладонь и опускает низкий поклон. — Привет, — тихо произносит юноша. — Ты снилась мне каждую ночь. И девушка знает, что он не врет — потому что они вальсировали пустыми залами заброшенной крепости каждое полнолуние.