Путь в тысячу...

      Все для меня началось как и для абсолютного большинства людей: родился, учился, работал, да и помер, к сожалению, не от старости, а пал жертвой катастрофы. Неважно какой, неважно где и когда. А вот то, что на ней все для меня не кончилось, уже важно. Погибнув в одном мире, я открыл глаза в ином.       Не сказать, что я был уж очень рад избежать смерти… Нет, разумеется, в первые мгновения я был готов прыгать от радости и крутить кукиши костлявой, да вот только объективная действительность оказалась таковой, что хоть сам в петлю лезь.       Для того, чтобы понять, что в моем новом мире не все в порядке, мне потребовалось ровно пять дней, за это время я успел прочувствовать, что такое быть настоящим попаданцем, и мне это не очень-то и понравилось. Для начала стоит уточнить, что попал я в собственном теле, что уже было определенным плюсом, ибо, несмотря на некоторый лишний вес, вызванный в основном сидячей работой, я был здоровым, относительно молодым человеком, знакомым и с утренней зарядкой, и с тренажерным залом. И хоть первые двое суток я пребывал в полубреду, то ли от факта попадунства, то ли просто от подхваченной заразы, это помогло мне не подохнуть на первых этапах моего выживания. Именно выживания, ибо штормовой ветер, рвущий деревья с корнем, не очень-то сочетается с нормальной жизнью.       — Подумаешь, ветерок сильный, — храбрился я, пытаясь не быть унесенным бушующей бурей, попутно уклоняясь от поднятого мусора и обломанных веток. — Подует-подует, да перестанет.        Собственно, так и случилось: ветер утих, и, пусть небо затянулось свинцовыми тучами, из которых периодически лился унылый, не очень сильный дождик, стало значительно легче.        О том, как я превозмогал окружающую среду, можно, наверное, написать семитомный эпос, но остановлюсь лишь на том, что за пять дней, которые я пытался выбраться из леса и найти хоть какой-нибудь след цивилизации. Я успел значительно схуднуть, растрепать в непотребные тряпки всю свою одежду и обзавестись не очень приятной раной на плече.       Первым проявлением разумной жизни, что я встретил, было небольшое село, расположенное на берегу мелководной речушки. Вид небольших, покрытых соломой крыш, вызвал у меня глупую улыбку и придал сил. Так что в поселение я вбежал легкой рысцой. Мысль о том, что местные чужака поднимут на вилы, я, пребывая в эйфории от обнаружения цивилизации, банально отбросил, посчитав неуместной.       Но по мере продвижения мое приподнятое настроение сменялось настороженностью. При более пристальном взгляде оказалось, что деревня выглядит давно заброшенной и словно пережившей бомбежку, хотя это и не далеко от истины, при таких-то ветрах, что тут бывают. Но самым настораживающим казалось то, что никто из местных за прошедшее время так и не попытался устранить последствия разгула стихии.        Уже при входе на единственную деревенскую улицу я уловил крайне характерный запах лежавшего в тепле и влаге трупа. Это позже я стал разбираться в таких запахах, но в тот момент сей запах и вид вспучившихся тел произвел на меня неизгладимое впечатление. Беглый осмотр, проведенный дилетантским мной, показал, что явных травм и увечий, несовместимых с жизнью, на телах не было. Складывалось полное ощущение того, что деревенские умерли просто ни с того ни с сего. И, что самое страшное для меня, следов выживших не было вовсе. Никто не пытался тела хотя бы сложить в одном месте или утащить с солнца, дабы не воняли и не гнили столь активно.        Словами не передать весь тот букет ощущений, что я испытал в тот момент. Ведь будучи до глубины души мирным человеком, я до этого даже ни разу не сталкивался с банальным гоп-стопом. У меня одновременно были и шок, и паника, и еще черт знает что. От чего не удивительно, что я дал стрекача из мертвого поселения. Это уже позже, успокоившись и спустившись с раскидистых ветвей местных лиственных исполинов, куда, поскуливая, буквально влетел, не заметив даже малейших сложностей, я начал думать и придумывать разнообразные варианты произошедших событий.        Что только я не выдумывал, от банальной эпидемии и радиационного заражения, до какой-нибудь колдовской пакости. Понятно, что все это было бестолковым занятием, но это помогло мне успокоиться и вновь вернуться в злосчастную деревеньку, но уже с вполне меркантильными планом помародерить.        Именно так я разжился первыми орудиями труда, позволившими мне выживать в диком мире дальше.       Время шло, и я волей-неволей становился все более матерым выживальщиком. И если в самом начале мои навыки позволяли худо-бедно разжечь костер, имея лишь шнурок от обуви и небольшой перочинный нож, то к моменту встречи с первыми живыми людьми я был способен уже голыми руками поймать и придушить косулю… ну, точнее сказать, местный ее аналог. Но, разумеется, сей путь личного роста был не быстрым, и начался он с той самой болезни в самом начале моих приключений. Я уже думал, что все — отбегался, подхватил заразу, и в местных условиях без квалифицированной помощи очень быстро отброшу коньки. Но нет, за пару дней, что я провел в полубреду, таки не помер ни от обезвоживания, ни от зубов или когтей местной фауны. Сей факт радовал меня неимоверно, ну а то, что шкура стала бледной, аки у затворника, никогда света солнца не видевшего, да и усох, словно минимум недели три не жрал вообще ничего, не беда — загорю и отъемся еще. И что удивительно, действительно, — и отъелся, и загорел. После болезни, несмотря на печальный внешний вид, я достаточно быстро, буквально через пару недель, перешел из режима жесткого выживача во вполне сносное житие-бытие. И стоило лишь мирному и доброму пушистому северному зверю отступить, как я стал задумываться над, в сущности своей, бесполезными в прикладном плане вещами. К примеру: "Как там мои родные?", «Почему именно я?» — ну и всякое подобное философствование, что ну уж очень сильно мешало мне жить, ибо вгоняло в уныние и депрессию, от которых меня раз за разом спасала очередная неведомая плотоядная пакость, что желала полакомиться моим тощим задом.       Вот так я и жил, попутно совершенствуясь как в навыках, так и телесно. Это уже много позже, сравнивая себя с большинством местных, я стал подмечать и свою аномальную силу, и общую выносливость, и даже банальную внимательность; но для начала я, как уже и говорил, повстречал местных.       Было это как-то раз в один из множества дождливых дней, с бушующим ветром, что нещадно молотил ветвями высоких деревьев. Я, как уже привык, — за третий-то месяц жизни в новом мире, — тихо сидел на нижних ветвях и ощипывал что-то среднее между куропаткой и канарейкой, где от первой был размер, а от второй расцветка, как вдруг услышал просто громоподобный для меня, уже привыкшего к тишине леса, треск древесины, перемежавшийся с какими-то непонятными всхлипами и надсадным дыханием. Мне было скучно и я, как заправский примат, перепрыгивая с ветки на ветку, отправился по направлению звуков, не забыв, разумеется, припрятать свою добычу. Честно говоря, я ожидал увидеть очередную свару местных обитателей подлеска, что были дюже крупны и агрессивны для щуплого меня от чего я, собственно, и перебрался на нижние ветви местных древесных исполинов, но с удивлением обнаружил людей! Ну, точнее сказать, одного подростка, что, как мне казалось, из всех своих скромных сил пытается смыться от рвущихся через подлесок не видя дороги трех тел. Классика, че. Вот и клише попадунские подъехали.       Разумеется, я вписался за убегающего и с легкостью разбросал преследователей. Те оказались не только еще более щуплыми, чем я, но и росточком мне были до середины груди, да и шевелились как полудохлые мухи. Так что не удивительно, что я разбросал их, словно пушинки и был уже готов получать причитающиеся лавры спасителя, как тут получил чем-то острым себе в почку. Если быть точнее, то в правую.        Моему удивлению и негодованию не было предела, так что спасенный, что и пырнул храброго меня, получил по своей косматой думалке. И, осознав всю степень моего негодования, прилег отдохнуть, попутно пораскинув мозгами.       — Ну и попутного ветра тебе в сраку. — Плюнул я на обезглавленное подростковое тело, выдергивая его не то заточку, не то просто переточенный некогда сломанный нож из своей почки. Что удивительно, из крайне опасной раны кровь не хлынула фонтаном… почти не хлынула... Ну, по крайней мере уже спустя пару минут, несмотря на все мои старания по самоубийству посредством неквалифицированной мед помощи, из меня перестало хлестать, как из пробитого брандспойта и я, немного покачиваясь от головокружения, смог спуститься с дерева, куда оперативно забрался, дабы осмотреть неожиданные фраги. Да-да, «преследователи» тоже оказались дюже хрупкими и от моих лещей отъехали в страну вечной охоты.        Обидно было до жути, особенно за порванный попаданческий шаблон.       Немного подумав и покривив своим носиком от немытых вонючих местных мужиков, я, как мне казалось, здраво рассудил, что сии кадры являются местными гопниками, и по здравому размышлению надо выследить их подельников и поспрашивать о еще каких ништяках, помимо тех, что слутал с трупов.        Сказано — сделано.       Проследовать по следам недавно убиенных было плевым делом, и вот я уже у достаточно крупного лагеря не понять кого. На этот раз я не стал рваться с бухты-барахты, а сначала понаблюдал.        Так, немытые, поддатые обросшие мужики: чек.        Сваленные в кучу непонятные тюки с награбленным: чек.       Женщины, которыми эти самые мужики помыкают и периодически щедро раздают звездюлин: чек!        О, даже дети, коих потрахивают: чек!       Ну, думаю, на этот раз никакой ошибки быть не может!        Именно с такими мыслями я и помчался разносить добро и раздавать справедливость. То, что что-то не так, мне стало понятно, когда тетки и те самые детки вовсе не разбежались при начале потасовки, а наоборот — стали отбиваться от меня наравне с «бандитами».       М-да… неудобно получилось. Слава богу, что на этот раз лещей я раздавал с оглядкой на общую хлипкость местных, ибо хотел после немного расспросить, так что трупов избежать удалось… ну, по крайней мере тех, кто окочурились от мои тумаков, а не их последствий в виде воспалившихся переломов, не было.       Дважды м-да-а…       Ну так вот, мне стоило некоторых усилий успокоить местных. Пару раз рявкнуть, да швырнуть в особо непонятливых их подельников. Гораздо больших усилий потребовалось для того, чтобы разобраться в том, что они мне лепечут.       Как удалось установить, собравшиеся в лагере это все выжившие с близлежащих деревенек. Что случилось — не знают; просто внезапно в один не самый счастливый день им сильно поплохело, а большая часть их соседей столь же внезапно в страшных корчах отдали свои души местным богам. Все это было объяснено мне посредством местного мата и пантомимы в исполнении, судя по всему, местного бугра. Также сей индивид поведал еще и о группе охотников, что отправились за дичью, а то еды то у них почти не осталось и вообще они бедные и немощные и им, внезапно так, нужна крыша в лице меня.        О том, что меня приняли за одного из местных то ли божков, то ли демонов я узнал много позже, когда подучил местную молву, да и вообще разобрался в местных реалиях. А в начале я остался лишь из чувства вины, ну еще и из желания наконец прервать собственное одиночество.        Так и получилось, что на первых порах я стал, по сути, добытчиком для выживших. И чем дольше я с ними проживал, тем более занимательные открытия делал. К примеру, то, что я принял за сексуальное насилие над малолетками, оказалось вовсе не насилием, и даже вовсе не над малолетками… точнее по местным меркам двенадцатилетка — вполне себе дивчина гарна в самом соку, готовая к продолжению рода.       Нравы у местных вообще оказались до безобразия простыми, и примитивными. Про такую вещь как равноправие мужчин и женщин тут никто не слышал. Тут вообще про какое-либо равноправие не слышали: кто сильнее — тот и прав. Так что не удивительны были случаи, когда местные мужички побивали своих супружниц ради, так сказать, аргументации статус-кво. Что, впрочем, по местной морали считалось вполне обыденным. Также как такового института брака в привычном мне ключе не было. Хотел мужик себе бабу — сначала подкатывал к ее родичам-мужчинам, а уж получив их дозволение, тихо, а когда и не очень, ее в уголку, а иногда и не в уголку, и оприходовывал, а там уж и брак считался признанным. Причем зачастую местные мужчины на одной не останавливались, но тут может быть факт того, что у «невест» банально не осталось родственников, что могли бы заступиться за их честь, сыграл свою роль.        Мне же выделили нишу чего-то среднего между духовным наставником, божком-хранителем нового поселения и главного охотника. В управлении селением, как таковом, я не участвовал, ибо было влом заниматься еще и делами туземцев, но любое решение, что я считал мало-мальски важным, без моего одобрения не принималось к исполнению. Спустя некоторое время вокруг меня даже стали проводиться некие обряды, сакральный смысл которых для меня терялся, но было прикольно отыгрывать некое высшее почитаемое существо. Хотя иногда и случались казусы, порой с летальным результатом.        В итоге пришлось значительно постараться, чтобы не только не сократить, но и приумножить население. И к моменту моего приблизительно, сорок пятого дня рождения, удалось утроить население деревеньки. За это время я не только вжился в местное общество, но и смог все же привнести в него нечто новое, и это не только новые гены в виде собственных многочисленных потомков.        Разумеется, ничего кардинально инновационного я привнести не смог. Создание пороха и суперкомпьютера на коленке из говна и палок я не осилил, но вот элементарную фортификацию, деревянное зодчество, методики сельского хозяйства и животноводства, коих я поднабрался, гостя у деда в деревне еще в бытность свою ребенком, передал в достатке. Нам даже удалось не только воссоздать выращивание местного риса, — тут, к слову, моей заслуги и нет, — но и приручить несколько видов местной фауны, построить укрепленный большой хутор, ну и, разумеется, познакомиться с соседями. Хотя тут скорее это они приперлись к нам знакомиться.       Просто в один прекрасный день к воротам нашего частокола вырулил какой-то мужик со слегка придурковатой, но от этого не менее располагающей к себе улыбкой. Был мужик рыж, высок, облачен в белую рясу с некой темной вышивкой, а еще подозрительно рогат. Ну а еще я за сутки почувствовал ту жуть, что сей на половину инопланетянин вокруг себя распространяет.       Узнать гостя было не сложно, по крайней мере, я это сделал влет, а после, сложив два и два… не будь мне в то время под пять десятков годков, то наверное точно закатил истерику, а так меня спас истинный пофигизм мужика, который живет с тремя женами и уже правнуков своих увидел.       Встретили гостя и его чуть отставшую свиту под моим чутким контролем — хлебом да солью, чему гость, собственно, был рад и веселился на небольшом празднике вместе со всеми, а после, когда все самые стойкие, в том числе и его сопровождающие, уже расползлись по своим или гостевым домам давить перины, сей диво как могучий почти боженька подкатил ко мне, ну и иным старейшинам поселения. Полчаса искренне восхищался тем, как все у нас тут устроено, и что гостям мы рады, и что деток у нас много уродилось. А потом еще и жаловался, что во многих деревнях его с оружием сначала встречали и что добротой к ближним своим в тех селах не отличались. А потом ну вот совершенно внезапно и негаданно задвинул про то, что весь мир некоторое продолжительное время был под стра-а-ашным колдунством и нам посчастливилось это колдунство пережить, ну и под конец скромно упомянул про чакру и про ниншу - искусство эту чакру использовать. Сначала активно зазывал переселяться всем табором ему под бок, да и жить всем вместе. На что я, периодически поглядывая на окосевшего от услышанного номинального главу селения и иных косящихся уже на меня старейшин, из которых все были моими кровными родичами, крайней вежливо, но настойчиво отказался. Помнится мне, там в одно время его детки повеселились, деля отцовскую должность. Хотя делил в основном Индра, но от этого не легче. Будущий Риккудо на удивление отказ принял и лишь посетовал, что все такие крупные и организованные поселения переезжать отказываются, попутно еще предложил подучить меня, да и вообще всех желающих ниншу. Дураков отказываться не было, так что благодарили за милость уже практически всем советом, ибо глава селения до сих пор пребывал где-то далеко. И на следующий день Риккудо стал обучать всех желающих. Коих было прилично. У меня даже мелькнула мысль, что из-за этого вертикаль власти, что выстроилась в нашем поселении, может пошатнуться. Но узнав об этом искусстве чуть больше, пришел к выводу, что нет. Дело в том, что Ниншу по большей части было философией, а не прикладным искусством применения внутренних энергий. Разумеется, некоторые приемчики Риккудо демонстрировал и большинство из них впечатлили даже меня, но были они сложны, а методики их освоения заумны и крайне расплывчаты. От чего простой селянин, не имеющий за плечами хоть какое-нибудь образование, попросту не был способен их понять. Разумеется, были таланты, способные познать и куда более сложные концепции, нежели внутренняя энергия и ее течения, да вот только стоит упомянуть, что подавляющим большинством способных и смышлёных в нашем селении оказались мои потомки. Дети, внуки и даже единственный правнук. И тут дело не только в моих однозначно великолепных генах, но и в начальном образовании, что я преподавал своим отпрыскам по мере возможности. Разумеется, как и любой родитель, я пытался вложить в них максимум, но у меня были и иные обязанности, да и свое магическое развитие забрасывать не хотелось.       Собственные экстраординарные способности я подметил практически сразу как стал на постоянной основе проживать в поселении. Как уже говорил, я был сильнее, быстрее и гораздо живучее местных. Там, где аборигены, упав с древа, ломали себе кости, я отделывался ушибами и ссадинами, там, где местные падали от изнеможения, я бодро продолжал тащить добычу втрое больше, чем они, там, где их косила лихорадка и что-то похожее на тиф, я отделывался легким насморком и диареей. В общем, я практически уверовал в собственную избранность. И, разумеется, как истинный попаданец, я пытался освоить или пробудить скрытые способности. В этом, как ни странно, мне помогали многочисленные прочитанные или просмотренные фентези-тайтлы. Конечно во всем этом информационном бедламе не было по-настоящему действующих моделей и приемов, но вот разнообразных вариаций методик как прокачки, так и освоения магических и околомагчиских сил было просто завались. Мне оставалось лишь методом перебора подобрать подходящие мне. Было сложно и долго, но я справился и стал познавать собственные силы, а когда узнал, что и мой первенец унаследовал их, то стал еще и его обучать, как и всех последующих унаследовавших мой дар потомков.       Несмотря на практически двадцать лет умеренной практики, достигнуть околобожественной мощи мне таки не удалось, но некоторые зело полезные фокусы мне выдумать удалось. И разумеется, своих одаренных потомков я им худо-бедно обучил.       В итоге сложилась крайне странная ситуация, в которой, по факту, у Саннина за редким исключением усердно занимались лишь мои неодаренные потомки, кому просто не передался необходимый для изучения придуманных мной фокусов ген. Им для понимания философии ниншу вполне хватало базового, данного мной образования, но при этом еще была и мотивация в виде своих родичей, что могли практиковать мое искусство. Для меня пребывание Риккудо в нашем поселении тоже было не бесполезно. На следующий же вечер после начала занятий, при личном разговоре, я продемонстрировал все то, чему научился сам и спросил совета, ибо уже уперся в некие рамки, которые преодолеть никак не мог.       Хогоромо был удивлен и в присущей ему манере искренне радовался моим успехам и с удовольствием поделился со мной собственными знаниями на куда более глубоком уровне, нежели с остальными. Как показала практика и множественные наши вечерние посиделки за бобовой брагой, на данном историческом этапе Риккудо еще не слишком сильно углубился в изучение чакры и ее свойств, но даже так он значительно помог мне. Для начала мне стало кристально ясно, что моя сила это не чакра, точнее чакра — это нечто большее, чем освоенные мной силы, но при этом и нечто более хаотичное и менее послушное. По крайней мере техники ниншу давались мне с большим напряжением и последующей усталостью, нежели мое собственное колдунство, но были значительно более действенными.       Мы совместно построили множество теорий о природе моих способностей, но на практике ничего толком доказать нам так и не удалось до самого момента отбытия Оотсутсуки. Отведенный им месяц пролетел, словно одно мгновение. За это время я впервые за долгие годы, проведенные в новом мире, снова почувствовал себя молодым. Меня буквально разрывало от жажды действий и открывающихся перспектив. Подумать только! Я смогу основать свой Клан Шиноби! Уииии! Не пищал от счастья, как маленькая девочка, я лишь в угоду сохранения у своих односельчан имиджа мудрого наставника и хранителя тайн мироздания. Но также я буквально нутром чувствовал, что месяца общения с мудрецом шести путей мне было мало, моя натура человека из техногенного мира буквально требовала докопаться до сути вещей, в перечень которых входила и чакра, и доставшиеся мне способности. Я прекрасно осознавал, что без помощи Саннина я попросту не справлюсь с этим, да и просто, если честно, человек он был очень приятный в общении, обладал просто невероятной харизмой, и мне по-настоящему хотелось отправиться с ним в путешествие и продолжить наши вечерние посиделки. Мою душу буквально рвало пополам, с одной стороны мои личные желания, и вновь пробудившаяся юношеская жажда приключений, а с другой долг перед потомками и навязчивая идей создать собственный клан. Также оставался вопрос моей природы и канона. Я так и не решился поведать о своем попаданстве Риккудо. Мне было просто страшно признаться ему в этом. А Канон… честно говоря я каждый раз убеждал себя поведать Рикудо о нем, но так и не смог. Что меня останавливало? Если честно, я так сам и не могу понять, что же это. Трусость? Желание спасти пресловутый канон? Желание сохранить преимущество в знание грядущего у своих потомков? У меня нет ответа, да и спустя даже пару тысячелетий вряд ли появится.       В итоге я, как истинный русский, плюнул, да и положился на авось и, передав все полномочия собственному старшему сыну, который доселе помимо всего прочего, проходил у меня обучение мудростям работы с персоналом, бухгалтерии и менеджмента производства, начал собираться в путешествие. Также я предусмотрительно оставил записи о каноне и некоторые, по-моему мнению полезные знания из прошлого мира. Записи ради конспирации были сделаны, в большинстве своем, не на местном суржике, а на православном русском, знание которого также передавал своему старшему сыну, наказав ему на всякий случай, обучить этому «священному божественному языку» того, кому он доверит хранить мои записи.       К сожалению, пересказ канона, как собственно и последние наставления моему сыну, были написаны в истинно китайской манере, то есть иносказаниями и с напусканием дыма, попутно упакованного в обертку из мифически-божественного откровения. И тут моя вина неоспорима. Я уже просто не мог прямым текстом все сказать, не поняли бы, да и вряд ли передавали бы как реликвию из поколения в поколение. Вообще, все мои действия по прививанию себе амплуа некоего мистического существа вышли мне боком. В один не очень прекрасный момент я понял, что своими действиями буквально заставил поверить все свое окружение, состоящее в большинстве своем из простоватых селян, в собственную чуть ли не полубожественную природу. Тогда мне показалось это прикольными, да и пузико ЧСВ почесывало, так что я ничего менять не стал, и в итоге сие притворство попросту срослось со мной и моим образом, и теперь иного меня не примут даже родные дети. Конечно, можно порвать на себе рубаху и разоблачить свой обман в глазах родных и соседей, да вот только кончится это не только потерей моего авторитета, но и вполне возможным кровопролитием, а лить кровь собственных детей у меня желания нет вовсе, как впрочем и помирать от их рук. Да и стоит учитывать общую ментальность местных, коей и я, каюсь, пропитался. Вся эта азиатчина с сопутствующими ей мудрецами, гипертрофированным чинопочитанием, сектами и иной хренью тут цветет и пахнет. Так что приходится изгаляться и извращаться. Да и, если здраво рассудить, канон уже с моим появлением вполне мог пойти по известному месту и какие-то подробные описания событий оставлять было без толку, ибо все может значительно поменяться. Так что в итоге еще задолго до прихода Риккудо я начал подготавливать наследие, что передам потомкам, публичная часть которого, по сути, стала священным текстом для случайно мной созданного культа, ну а секретная, написанная на русском и передающаяся в семье моего старшего сына, стала реликвией моих потомков. Женам же я предоставил немыслимую по местным меркам вольность, позволил выбрать, отправятся ли они со мной, или же останутся с детьми и внуками. Дамы, немного припухнув от того, что им позволили что-то решить самостоятельно, сначала посомневались, но после выдали мне такой перл. Что, дескать, они с радостью бы вступили со мной на божественную тропу и вознеслись бы в божественные чертоги, но земной долг присмотра за потомками держит их в мире смертных.        Услышав подобное, привычно уже сохраняя вид благодушный и мудрый, внутренне немножечко так охренел от формулировки, но все же принял их желание остаться и понянчить внуков, тем более по меркам нынешнего темного времени они считаются уже пожилыми дамами, которым не пристало путешествовать.        Вот так, закончив все дела и собрав манатки, я и обрадовал Риккудо, что собираюсь отправиться с ним в путешествие.       Прощание вышло долгим и торжественным, мне даже казалось, что меня отпевают, или что-то в этом роде. И, по сути, я оказался тогда прав, пусть и узнал я об этом много позже и в слегка приукрашенном виде. Ведь, как оказалось для моих односельчан и родичей мои фокусы и попытки освоить свои силы и прибытие Саннина, что тоже обладал некими силами и фокусами, что выглядели ничуть не круче чем мои, пусть, по сути, и были на голову выше, связались во вполне стройную теорию о том, что за божественным существом прибыл его божественный же родич. Спустя столетия все это еще и обросло десятками трактований и смыслов от чего лишь еще больше укрепило мою случайно созданную секту. Но тогда, прощаясь с укрепленным поселком, в котором провел более двадцати лет своей жизни, я ни о чем подобном даже не подозревал и просто прибывал в томительном ожидании приключений. И пусть я был уже не молод, но юношеский задор вновь вспыхнул у меня в сердце, толкая на свершения и глупости.