Пре-тёмная латынь

Вытолкнув дознавателя, больше похожего на запуганного юнца, на улицу, Хома развернул его к себе лицом. — Да опустите вы руки. «Господь сказал ему: мир тебе, не бойся, не умрешь», Книга Судий, глава шестая, стих двадцать три. Тот, кого пристав называл «Николай Васильевич», на вид несколько расслабился, но взгляд всё ещё не сводил с острия кола. — Что вам от меня нужно? — Вы должны подсобить мне. Мне нужно завершить обряд. — Упокоить ведьму? — в голосе послышалась надежда, но Хома лишь отмахнулся. — Какая там ведьма. Ведьма — лишь предлог. Приманка. Слышали когда-нибудь о Вие? Николай растерянно помотал головой. Время было на исходе, и Хома, взглянув на небо, усыпанное редкими звёздами, схватил его за рукав и потащил к церкви. — Это подземный демон. Даёт силу всякой нечисти. Прошлая моя встреча с ним закончилась этим, — Хома постукал пальцем по деревянной ладони. — Средство я нашёл. Но мне нужна помощь такого, как вы. Хома метался по церквушке, стараясь закрыть наглухо все окна, и порой бросал взгляд на застывшего столбом Николая. Да, такой определённо подойдёт, не пикнул даже, стоял лишь, глазами лупал. — Как я? — Как вы. Сумели же латынь тёмную с листа прочитать? Сумели, — Хома опустился на колени и, достав из поясного мешочка мел, принялся чертить широкий круг, — а это не каждому дано. — Он достал из сумки тяжёлую окованную металлом книгу, погладил по обложке — тёплая, чует всё, — и кивнул Николаю. — Входите скорее в круг, тут безопасно. «Для вас» уже не говорил, улыбнулся и, раскрыв фолиант на нужной странице, прочитал пару слов на проверку: Николай на них никак не отреагировал, всё ещё как будто надеясь сбежать. — За круг не выходить, — предупредил Хома сразу, едва Николай сделал шаг к границе. — За себя ручаться могу, а вот что с вами будет, едва вы за него выйдете — никто в ответе не будет. — Да можете вы хоть объяснить, что делать надо? — Николай явно начинал паниковать, и Хома указал рукой на пол. — Присаживайтесь. Пока я читать буду, а там ближе к ночи всё начнётся, вы поймёте. Без особой охоты, но Николай согласился, устроился чуть поодаль и с плохо скрываемым любопытством слушал, пытаясь рассмотреть изображения в книге. Первая страница была вполне естественной в данной ситуации — заклинания в ней имели защитный и обережный характер. И толику ограничивающих да успокаивающих слов. То же на второй и даже третьей. Хома их читал наизусть, в книгу смотрел только приличия ради, сам больше следя за Николаем, которого от намеренно монотонного чтения магических слов тянуло в сон. Неудивительно — всё-таки было в нём что-то потустороннее, не ошибся Хома. Погрузить такого в сон нужным речитативом — легко. В сон поверхностный, чтобы разбудить случайным громким звуком, но достаточный, чтобы можно было без особых сложностей перевязать руки за спиной тонкой крепкой бечёвкой. И уже после этого стоило Хоме вернуться к чтению и перейти на четвёртую страницу, как Николай встрепенулся, как птица, и поднял взгляд. — А что вы читаете? Это… другое что-то? — Другое, — Хома прервался, чтобы перелистнуть. — А вы разницу почувствовали? Николай, видимо, хотел подняться, но из-за связанных рук не смог удержать равновесия и завалился набок — пришлось поднимать и, с усилием нажав на плечо, поставить на колени. — Что вы… творите? — растерянный и напуганный, Николай всё ещё пытался храбриться. — Мера предосторожности. Мне не нужны лишние телодвижения, а вы, судя по всему, человек нервный и крайне впечатлительный. Расслабьтесь и просто получайте удовольствие. Хома, крепко схватив Николая за плечо, развернул его к себе спиной и, склонившись, подобрал до того безучастно лежащий на полу кол. Кровь подсохла, так что, не боясь испачкаться, он просунул его между спиной и связанными руками Николая и с силой вонзил в половицы, пробив их остриём. — Будете дёргаться — нарушите круг. Нарушите круг — нам обоим конец. Ясно? Николай яростно закивал, а потом, как будто осознав угрозу, успокоился и старался из-за плеча своими щенячьими глазами смотреть на Хому. В воздухе запахло молнией. Чем дольше Хома читал, тем прохладнее становилось во вроде бы со всех сторон запертой церкви, тем более беспокойно Николай двигался. — Вы… так и не сказали, что это. Это… не тёмная латынь… Хома, прервавшись, уже не сдержался — рассмеялся, и, подойдя вплотную к Николаю, деревянной ладонью взял его за лицо. — Верно. Не тёмная. А как бы это перевести, чтобы поудачнее… — Хома оскалился, глядя на собственное отражение в расширенных зрачках. — Пре-тёмная. Раздался грохот, внезапно задрожали закрытые ставни, и Хома, ругнувшись, вынужден был вернуться к книге, причём к первым страницам. — О чём бы вы, юноша, сейчас не думали — бросьте немедленно. Думайте о тех словах, что вы слышите, понимать их вам необязательно. Ощутив вдруг за спиной жар, Хома обернулся и расхохотался пуще прежнего — пунцовые щёки его невольного заложника на бледном лице портили весь настрой. — Ну, Николай, в такой ситуации — и о девушке? Тьфу, побрал бы вас, молодых… — вот эти все страдания были Хоме ни к чему, ему нужно было то тёмное, что жило в Николае, а не его душевные терзания. — Значит, придётся действовать радикальнее. Вообще, если честно, и сам Хома держался уже из последних сил — эта самая «пре-тёмная латынь» не только на нечисть, но и на экзорцистов, которые с некоторой нечистью по долгу службы иногда ручкаются, влияет прямым образом. Сейчас, впрочем, самым подходящим. — Меня слушай, — шёпот Хомы, похожий скорее на шипение, и хватка на челюсти вынудили Николая смотреть прямо в глаза, — чтобы изгнать Вия, мне нужен ты. Нужен Тёмный и его сила. Поэтому слушай — и чувствуй — внимательно. — И одной ладонью начал расстёгивать крупные пуговицы на одежде. Он продолжал шептать слова на своей пре-тёмной латыни, смотреть пристально, мигая реже, чем обычно, и оказываясь всё ближе, ближе и ближе… В воздухе засвистело, лицо обдало холодом, и Хому отбросило резко назад. Затылком он ударился о конторку, которая, покачнувшись, всё же устояла, и медленно сполз на пол. *** Николой чувствовал в себе растущее тёмное нечто. Причём буквально внутри, где-то на границе между сердцем и желудком. Оно увеличивалось, кололось, распространяясь на всё тело, и затмевало все иные ощущения. Единственное, что слышал Николай — голос Хомы, вернее — слова, которые и заставляли это тёмное проявляться. Когда экзорцист оказался слишком близко и переступил, как Николаю показалось, черту, он попытался оттолкнуть Хому, на миг даже забыв, что у него связаны руки. И вдруг… получилось. Хому откинуло куда-то назад, причём у Николая было ощущение, что он это сделал… собой. Тёмные дымчатые конечности, они были похожи на вытянутые гладкие коренья или щупальца, клубились, исходя откуда-то из его тела. Они были слишком… нематериальными, чтобы развязать его настоящие руки, но они всё равно казались довольно внушительным… оружием? Николаю удалось перевернуться вокруг кола и чуть прийти в себя, но он тут же замер, забывая, как дышать: перед кругом, царапая некий невидимый для Николая барьер, оставляя на нём зияющие огнём следы, стояла нечисть. Плотными рядами, чудовища разных видов и мастей пялились прямо на Николая, пуская слюни и утробно рыча. Но зайти за очерченный мелом круг они не могли. Тело Хомы покачнулось от очередного порыва ветра и вдруг соскользнуло на пол. Вытянувшись вперёд, Николай увидел, что голова экзорциста легла опасно возле края, и выдохнул. Бурое пятно под головой Хомы медленно разрасталось, и совершенно незаметно для Николая затекло на мел. В кругу тут же похолодало, и руки, лапы, с чудовищными когтями, с чешуёй и шерстью — сразу несколько таких оказались на теле Хомы, и его с отвратительным скребущим звуком медленно вытащили из круга. Пятно смазалось, круг был безнадёжно испорчен, но нечисть не спешила врываться к Николаю — напротив, чуть расступившись, она как будто специально создало для него лучший наблюдательный пункт. Два острых когтя какого-то существа, больше похожего на помесь летучей мыши и обычного описания чёрта, с негромким чпоканьем пронзили глаза Хоме сквозь веки, а стоящая рядом упырица тут же накинулась на шею, раздирая её в клочья. На грудь ему приземлился огромный серо-белый ворон, взглянул на Николая человеческим взглядом и принялся расклёвывать одежду, а затем с громким, хрипящим рыком на тело накинулись существа, в которых Николай с трудом признал волколаков-оборотней. Один из них, согнав упырицу, огромной когтистой лапой проткнул Хоме и без того уже разодранную шею, и голова экзорциста, с лёгкостью отделившись от тела, досталась каким-то существам поменьше… Николай не слышал собственного крика, в глазах у него потемнело, а дымные стебли, те самые, что убили Хому, резко потянулись к разрыву круга. Там, где был мел, они сильно ударились о невидимую преграду — держалась всё-таки защита, держалась! — Но там, где кровь, уже подсохнув, нарушила границу, не было ничего. И Николай — Тёмный внутри него, неподконтрольный, необузданный, жаждущий чего-то, что ему никто ещё не мог дать, потянулся к телу, намереваясь забрать его себе. Первый же оборотень, что ломал Хоме грудную клетку, рыкнул на выползшее из круга щупальце — и Тёмный, не задумываясь, тут же ударил его в горло, отшвыривая в толпу других монстров. Голова лежала слишком далеко, и её на пару с вороном обгладывал огромный чёрный кот, вокруг которого вилась стая ос. Когда Тёмный втащил тело в круг, он смог увидеть сломанные рёбра, раздавленные органы, порубленные костями и когтями. Но сердце — сердце было цело. На миг даже показалось, что оно ещё каким-то чудом бьётся. Но Тёмный, подняв его, сжал — и оно брызнуло, заливая Николаю лицо. Он снова кричал, что — не слышал и не знал. Но от слов, которые он произносил, нечисть шарахалась, отодвигалась всё дальше и дальше, опускала взгляд и подобострастно кланялась. Когда миг безумной эйфории сошёл на нет, Николай проморгался и понял, что все чудовища смотрели вовсе не на него. Но времени, чтобы обернуться, у него не было — нечто обвилось вокруг его пояса, сжало резко, не давая дышать, горячим капнуло на плечо, едва ли не прожигая до кожи, и само развернуло, вынуждая Николая смотреть в огромный пылающий глаз, обрамлённый множеством коряжистых плетей… — Да не смотрите же! — раздалось вдруг над ухом, и Николай вздрогнул: голос принадлежал Хоме. *** Хома, держась рукой за разбитый затылок, с усилием поднялся с пола. Тёмный, вырвавшись, знатно его приложил, он чувствовал, что из носа у него течёт кровь, но сейчас это было даже на руку. Правда, всё немного вышло из-под контроля: Николай, и без того бледный, сейчас стал и вовсе похож на мертвеца, кожа его лица потрескалась, как древесина, глаза стали бездонно-чёрными, а из-за спины дым сворачивался в какое-то подобие щупалец. Одно из них вдруг резко бросилось вперёд, ударилось о невидимую защитную стену и обмякло, зато второе отчего-то сумело пробиться наружу — и в этот момент в глазах у Хомы потемнело: вся та нечисть, что собралась на его призыв, вдруг оказалась видимой. За короткое мгновение он не смог рассмотреть даже части, но этого и не требовалось: пока Тёмный распугивал собой чудовищ, Хома продолжил читать, ощущая, как всё его нутро сопротивляется. Эти слова не были запретными — но были столь тёмными и сильными, что простой человек, вероятно, погиб бы — разум, не готовый к подобному, просто помутился бы. Слова рождали желание — тёмное, противоестественное, но настолько необоримое, что даже Хома не смог бы с ним справиться. Да и не собирался, наоборот, старался как можно больше на нём сконцентрироваться, чтобы заставить тело, простое, человеческое, поддаться их влиянию. Когда дышать стало буквально нечем, он отошёл от книги, ощущая дикую боль в голове и при этом нетерпимое желание, низменное, плотское, и зашёл за спину Николаю. Тёмные конечности его всё ещё бесновались, но ни одна не воспротивилась, когда Хома, приблизившись, прижался к нему. Между ними всё ещё был кол и связанные руки Николая неприятно упирались Хоме в бедро, но это было наименее неудобным положением. Деревянной рукой он обхватил Николая за пояс, вжимая в себя, вторую аккуратно спустил к брюкам, нащупывая пуговицы. Внезапный грохот сзади и буквально огненный жар, ударивший в невидимую стену, и лишь поэтому их не опаливший, вынудил Хому развернуться вместе с Николаем, чтобы увидеть, как из-за алтаря начали появляться коренья. Кровь из сломанного носа вдруг капнула Николаю на плечо и испарилась уже на одежде, тот дёрнулся в руках Хомы и зачем-то поднял взгляд. — Да не смотрите же! — прохрипел Хома, надеясь отвлечь Николая. Смотреть в глаза Вию было смертельно опасно для любого существа. Даже Тёмного. — Меня слушайте! — Ч-что… п-проис…ходит, — прорезался настоящий голос Николая, напуганный, ошарашенный, с истеричными нотками. — Что в-вы… Вместо ответа Хома нараспев продолжил читать пре-тёмную латынь, и прижался так, чтобы Николай почувствовал поясницей естество, ощутимое даже через всю их одежду. От всхлипа, такого ярко-девственного, Хома в любом ином случае бы рассмеялся, но сейчас было не до шуток. — Вы, уж извините за вопрос, — прервался он, — скольких девушек собой облагодетельствовали? — И, не получив ответа, лишь смелее двинул рукой под одежду, сдвигая в сторону такое лишнее сейчас исподнее. — Значит, буду первым. Нашёптывать прямо на ухо заклинания, при этом не давать вырваться и доводить юного и невинного Тёмного рукой до исступления, пока Вий, ведомый жаждой мести, выползал из-под земли, огнём опаливал защитный круг и своими побегами-кореньями пытался оплести его, было для Хомы невероятно трудно. Потерять самообладание для него сейчас означало не просто смерть — потерю души навсегда, вместе с гибелью Тёмного и, вероятно, всех, кто жил в округе. Сложнее всего было не покориться рыку, звучавшему в голове набатом, который требовал поднять взгляд, который подчинял и околдовывал сильнее всех слов и заклятий. — Ну же, не упрямьтесь! — хрипло прошептал Хома. — Вы мне, Николай, сейчас крайне приятны, и я, как чувствую, вам тоже, — и он специально крепче сжал ладонь у основания ради громкого вскрика, — но сейчас не время показывать чудеса выдержки. Хома мазнул носом прямо по шее Николая, оставляя яркий кровавый росчерк, и, вероятно, это стало последней каплей — дёрнувшись, он излился прямо в ладонь Хоме, сотрясаясь мелкой дрожью. Тёмная сущность его скрылась, будто развеявшись, и Хома тут же отпустил его. Безвольным телом Николай опустился на пол, а Хома, достав из-за пояса нож, полоснул себя им по руке. Жар, идущий от Вия, был настолько силён, что Хома чувствовал, как нагрелась его одежда, и, кажется, даже чуял запах горящей плоти. Кровь как будто намеренно стекала к ладони медленно, и там, смешиваясь с семенем, делала её бледно-розовой. Бросив напоследок «смотрите в пол и молитесь!», Хома, начав в слух во всю мощь своих лёгких читать последнюю молитву на пре-тёмной латыни, сделал шаг из круга, встал ровно на нарисованную мелом границу и, на одно мгновение подняв взгляд, тут же резко взмахнул рукой, сбрасывая уже хорошо разбавленное кровью семя в то, что было сосредоточием Вия. Гул, перемешанный с рёвом, оглушил Хому, а всполох пламени лизнул его с ног до головы. И тут же в грудь ударил невероятной силы ветер, сбивая его с ног, буквально впечатывая в противоположную стену церквушки. Хома постарался закрыть глаза деревянной рукой — второй он уже не чувствовал, и ему не оставалось более ничего, кроме как вторить своим же советам: смотреть в пол и молиться. Внезапно всё стало так тихо, как не было, кажется, никогда. Хома, едва пошевелившись, убедился, что он цел, и попытался подняться — как раз вовремя для того, чтобы оказаться вжатым в стену уже Тёмным. Во всей своей красе — с вновь потрескавшейся кожей, глазами без зрачков, весь оправленный и аккуратный, Тёмный бесстыдно одной из своих дымных лап вжался Хоме между ног, и это ничуть не было приятным, а лишь болезненным и угрожающим. — Что. Вы. Сделали. Со. Мной? — говорил Тёмный отрывками, будто каждое слово давалось ему с трудом, и с каждым из них давление на шею и пах росло. Хома почти поверил, что его собираются прямо тут же убить, но Тёмный остановился, ожидая ответа. — С вами — почти ничего. — Хома заторопился продолжить, пока его не удушили. — С Вием — изгнал. Некоторые… демоны изгоняются обычными способами… не навсегда, — на этих словах Тёмный, будто заинтересовавшись, ослабил хватку на горле. — Что есть Вий? Демон земли. Он её оскверняет и проклинает собой. А пре-тёмная латынь, — Хома сглотнул, — она… создана сущностью столь тёмной, что никакая другая ей не воспротивится. Но… как и всё очень тёмное, она… — он откашлялся, — требует себе подношений. Жертв. Древних и простых, как мир. — Почему. Я? — вновь нахлынул на него Тёмный. — Почему? — Тёмный, — это и вправду был весь ответ. — Ты есть часть той силы, что создала эти слова. И лишь ты мог дать семя столь же проклятое, что, излитое на землю, землю бы очернило. А семя, излитое на землю… — Хома ухмыльнулся, — «Зло было пред очами Господа то, что он делал; и Он умертвил и его». Бытие, тридцать восьмая глава, десятый стих. Резко вдохнув, он согнул руку в локте. — И кровь. Моя. «Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека», евангелие от Марка, седьмая глава, пятнадцатый стих. На мне печать с темнотой — оттого кровь моя такая же порченная. Тёмный тут же отшатнулся — и вмиг принял образ Николая. Хома, высвободившись, опустился на пол и медленно полез в напоясную сумку, доставая оттуда тряпку для перевязки руки. — Вы… — голос Николая дрожал, и на Хому он не смотрел. — Вы могли… сказать мне! — Вы бы не согласились, — затягивая зубами узел, отозвался Хома чуть позже. — Тем более раз вы так… чисты помыслами. Николай затрясся — от холода, злости или волнения, Хома не знал, но разбираться не хотелось. — Выпейте, — бросил он в Николая флягу, — Да не шарахайтесь же от меня, я не трону вас больше… Без вашего желания, — он ухмыльнулся в ответ на полный ужаса взгляд. — Я, предположим, отлично знаю, почему вы были так… доступны, но если мои методы вас заинтересовали… — Хома кое-как поднялся, — С день, не больше, я тут ещё пробуду. Ваши друзья, вероятно, будут меня искать, чтобы снова обвинить во всех грехах этого проклятого места, но я пока что винен лишь в одном. — И в чём же? — спросил Николай, трясущимися руками возвращая флягу и впервые посмотрев Хоме прямо в глаза. — Что был бы не прочь узнать вас поближе.