Когда только принялись возвращаться, солнце красной горошиной уползло за лесную полосу, а на подъезде к кремлю и вовсе опустилась непроглядная темень. Только факелы подле постовых давали света.
– В телеге что? – сонно спросил мужик в красном кафтане, зябко переминаясь на месте.
– Не твоего ума дело, – понизив голос, отозвался Егор.
Мужик почесал под шапкой и шмыгнул носом. Ото рта вместе с усталым вздохом отлетело облачко пара, холодно было как ранней весной.
– Не могу без досмотра пустить, – упрямился он.
Петя за попыткой постового сунуть нос в телегу наблюдать уже устал. Свистнул громко, привлекая к себе внимание.
– Ворота открывай, кому сказано. Телега под особым указом.
– Я ж сказал, что не велено без досмот... Петр Юрьевич, не признал! – постовой тут же склонился в поясе.
– Черт с ним, что не признал. Открывай давай, сколько минут уже морозишь, – устало повел плечами Петя.
Мужик за древко топора от разыгравшихся переживаний покрепче схватился и крикнул, чтобы стрельцов на территорию кремля пустили. Неровный край меловой стены терялся в ночном небе, но Хазин все равно чувствовал, как испещренные бойницами зубья свирепо косились на него. Подойди сюда кто с недобрыми намерениями, из них тут же засвистят стрелы.
Ворота отворились с тихим скрежетом, стрельцы по команде Егора двинулись вперед, окружая со всех сторон телегу. По двору перемещались без лишнего шума. У входа в подвальные темницы грузный сторож поднялся с насиженной бочки и загремел над тяжелым замком. Стрельцы выволокли из телеги связанное тело, оправили мешок на голове и повели прямо в пасть подвала.
– Скажи, чтоб его накормили. И пусть не вздумают дознаваться без Сергеича, а то сдохнет еще к утру, – Хазин смотрел вслед отъезжающей пустой телеге и не чувствовал облегчения от законченного дела.
Егор понятливо кивнул, взял лошадь под уздцы и, прежде чем увести ее в сторону, спросил в полголоса:
– Дозорных опосля проверить?
– Сам, – отмахнулся Петя.
Стрелец внимательным взглядом по нему скользнул, но ничего не ответил. Ушел молча. Хазин тоже медлить не стал, размялся в спине и зашагал подальше от подвалов. Сегодняшней ночью в дозорных ходили люди с его сотни, а значит распинать ото сна особо обнаглевших лишним не будет.
Холод цепко пробирался под плотную ткань одежд. Петя к подобному был привыкшим, но руки все равно мерзли. Мерзли и стрельцы, собравшиеся на первом посту около огня, будто щенки возле теплого брюха своей собачьей матери. Где-то в высоте кремлевской стены тускло сверкали копья, проходящие туда-сюда под слабым светом тонкого полумесяца.
Ночь стояла тихая.
Хазин безошибочно передвигался по темному двору, чем уже несколько раз напугал придремавших дозорных, выныривая из черноты мощеной дорожки. К счастью, стрельцы если и спали где, то по очереди и очень чутко. Для острастки некоторых обругать пришлось все равно, но как бы Петя ни пытался этим себя отвлечь, спокойствие никак его не находило. В памяти все мелькал пойманный украдкой встревоженный взгляд.
Оставалось проверить последний пост, пройти по прямой мимо цветущего куста и вернуться к себе.
Но Хазин свернул.
Отвел в сторону душистые шапки подмерзшей сирени, встал под соседним деревом, с затаенным дыханием в темные окна вглядываясь. Будто вор какой. Игоря разместили вторым этажом в южных комнатах, и лучше бы Хазин об этом не знал. Может тогда он смог бы пройти мимо?
Нет, совсем нет.
Сердце предательски быстро забилось, когда в одном из окон появился отблеск свечей. И чем ярче они горели, тем сильнее билось под ребрами. Билось в глупой, неуместной надежде, что Игорь тоже ждет встречи. Но с чего бы ему ее ждать? Он ведь даже не помнит Хазина, не знает его, а если и знает, то наверняка по мерзким слухам. В том, что слухи были непременно мерзкие, Петя не сомневался. Про него других не пускали.
От тяжелого скрипа приоткрывшегося окна Хазин вздрогнул. Скопившееся за день волнение вылилось в одно единственное действие. Подхваченный с земли камешек ударил точно по стеклу. За ним второй.
Петя придирчиво оглядел тянущиеся кривыми ветвями к стене дерево. Жесткая кора царапала ладони, молодая листва лезла к лицу, цеплялась и с оттяжкой била куда-то за спину. Он будто снова мальчишка, задумавший возмутительную шалость. Радостное предвкушение кололось на кончиках пальцев, подгоняя вперед. Выступ, подоконник, подтянуться вверх да побыстрее, пока с улицы никто не увидел!
– А помнят-то руки, как по стене лезть, – ввалившись в окно, довольно выдохнул Петя. – Ну, здравствуй.
Хазин тут же поднялся, отряхнулся и застыл, так и не спрятав пробившуюся к лицу улыбку. В душном воздухе ночной комнаты едва уловимо вился знакомый запах, будто след от давно прошедшей грозы, когда уже вся природа успокоилась, напитавшись дождем и бурей. Грудь против воли разошлась в глубоком рваном вдохе.
Игорь стоял прямо перед ним, воинственно схватив подсвечник.
– В руках опытного воина и камень опасное оружие, но если ты собирался отбиваться этим, – кивнул на него Петя, заставив себя отмереть, – то лучше окно не открывал бы вовсе.
– Зачем ты здесь?
В голосе Игоря не звучало смущения или злости.
Огоньки свеч касались его серьезного лица своим дерганным светом, бросали тень по открытой линии ключиц. Петя откровенно залюбовался разворотом крепких плеч, а Грома будто совсем не волновал соскользнувший к локтю рукав, не волновал пояс, что вот-вот распадется из своего узла и перестанет держать халат. Изнутри ужалило осознание: на Игоре не было ночной рубахи. Видимо, было жарко, он не мог уснуть, поэтому снял ее. Поэтому открыл окно.
С распахнутой створки задувало, но легче дышать от этого не становилось. Петя видел эти плечи, когда стягивал с них промокший насквозь кафтан, касался рук, касался спины, и не было тогда в нем столь волнительных чувств, что сейчас робко скреблись по нутру.
Игорь за его взглядом проследил, оправил халат и шагнул назад. Не в страхе, а в предупреждении, что Петю сейчас не ждали. И это отрезвило.
– Не волнуйся, я тебя не трону, – горько усмехнулся Хазин, – пока сам не попросишь.
– А если никогда не попрошу?
Игорь его словам не верит, за каждым жестом следит. Стоит неприступной скалой и будто не в халате, который так легко сорвать, а в самых прочных доспехах. Хазин покачал головой, подобная непокорность лишь больше распаляет, но он сейчас пришел совсем не за этим.
– Ты уже познакомился с Сеней... Ксенией Борисовной? – прокашлявшись, спросил тихо Петя.
На широком блюде лежало несколько зеленых яблок, Петя подхватил одно, огладив большим пальцем восковой бок. Неурожай нынче, но чего только в княжеских погребах нет. Игорь молчал, смотрел все так же внимательно, но уже без прежней настороженности.
– У Ксении глаза и уши по всем двору и не только, – продолжил Хазин, обходя Грома по дуге. – Добрая часть прислуги в ее подчинении.
Петя замер около сундука, что стоял перед кроватью, но тут же головой тряхнул, сбрасывая внезапное наваждение.
– Ей я верю как себе, – подбросив яблоко в руке, Хазин сел на сундук.
– Советуешь мне заиметь с ней дружбу? – задумался Игорь.
– Это уж сам решай.
Тревожившее весь день волнение теперь казалось таким пустым и напрасным. Игорь был в полном порядке. От того на сердце стало спокойно, но вместе с тем досадно. Получалось, Петя зря явился сюда? Но коль уж явился, то молчать не о чем. Не в этот раз.
– Знаешь, врагов у меня здесь не так много, а друзей и того меньше, – Хазин взглянул Грому прямо в глаза. – Но мне не нужна ничья дружба. Только твоя.
– Так вот зачем ты пришел, княжич, – Игорь отставил в сторону подсвечник, заметно расслабляясь. – Завтра и так будем помолвлены, незачем тебе моей дружбы просить.
– Может и незачем, но я здесь, – Хазин поднялся с сундука, оказавшись совсем рядом.
Вдруг тот самый едва уловимый запах стал таким ярким, что сдержать себя от глубокого вдоха Петя вновь не сумел. Надо бы уйти поскорее. Если кто-то сторонний заметит его здесь, то быть неприятностям. Думным только дай повод - все истолкуют по собственной пользе да выгоде.
– Время уже позднее. А это, – Хазин покрутил в руке яблоко и сунул его за пазуху, хитро усмехнувшись, – так и быть, приму как твой подарок мне.
Игорь отшатнулся назад и хотел уже что-то возмущенно ответить, но Петя шустро исчез в проеме окна. Будто и не было его здесь.
Стрельцы на последнем дозорном посту дремали через одного, где-то за кремлевской стеной протяжно завыл цепной пес. Петя хрустел припрятанным яблоком, наблюдая за растянувшейся ночью. Вроде он должен был успокоиться, да только зыбкие, как песчаная насыпь, мысли о всяком разном утягивали всю твердь из-под ног.
Хотелось вновь вдохнуть то спокойствие после бури.
***
Люди шумно толпились вокруг главного собора. Они казались такими крохотными рядом с высокой колокольней, что вдруг рухни она - всех передавит.
Петя стоял на табурете, раскинув руки в стороны, и сосредоточенно вглядывался в окно. Облачение в церемониальный наряд наводило на него чувство совсем детской беспомощности. Это ведь не броня, которую одному не надеть, всего лишь расшитое тряпье, но в такой день княжичу не подобает вести себя как простолюдину, и ничего с этим не поделать. Все руками слуг.
– Вы верно не выспались? – поинтересовался портной, внимательно оглядывая рукава наряда. – Оно и понятно. Такое волнительное событие!
– Да где ж волнительное? – протянул привалившийся боком к стенке Цветков. – Вот когда свадьба будет, там-то да-а!
Портной согласно закивал, раздувая толстые щеки в улыбке.
– Ты сюда языком чесать явился или что? – Петя хмуро оглядел Костю, но тот даже не смутился.
– Или что, – тихо передразнил Цветков.
Хазин жестом велел слуге подать ему сапог и, даже не прицеливаясь, метнул его.
– Ай! – вскликнул Костя.
– Я невыспавшийся, а не глухой, – довольно хмыкнул Хазин, сапог прилетел прямо каблуком по плечу.
– А ты лицом попроще стань, с такого все вино в соборе тут же скиснет, – прошипел Цветков, потирая ушиб.
– Так, дайте мне второй сапог, одного ему было явно мало.
От дурашливой перебранки Петя несколько повеселел. Цветков картинно корчил рожи и взывал к милосердию Хазина, если такое понятие было ему еще не чуждо. Ведь отпустил его Петя на добрых два дня, так нет же, сам явился. Но сейчас Хазин был этому даже рад, взявшееся из ниоткуда волнение притупилось.
Входные двери резко распахнулись, из-за спин стражников в красно-золотых кафтанах вышел Князь. Старик лишь едва качнул головой в сторону, как все тут же метнулись прочь, оставляя его наедине с Петей.
– Что ты вчера устроил? – хрипло проговорил Князь, как только закрылись двери.
– И тебе здравствуй, Отец Великий, – Хазин спустился с табурета, низко склонив голову.
– Довольно, – сердито махнул рукой старик. – Голову-то склоняешь, а сам что чудишь?!
Петя сцепил руки за спиной, выпрямляясь. Дед смотрел строго. Острая седая борода дрожала на поджавшихся губах, вены по вискам взбухли от злости.
– Я поступил, как счел нужным, – холодно отозвался Петя.
– На бояр впечатление знатное произвел, молодец. Но язык-то хоть знаешь кому укоротил? Племяннику Куракинскому. Видал бы ты, какими он по нему злыми слезами вчерашним вечером изливался, – цыкнул Князь.
– Его племянника наказали согласно проступку, но даже после такого оставили на службе. Уж об этом я справился.
Князь зло прищурился, что-то в лице своего внука выглядывая.
– Ох, не из благородства это сделано, а чтоб живым напоминанием другим ходил, не так ли?
Хазин лишь хмыкнул. Был бы Князь по-настоящему им недоволен, уже бы давно дал посохом по затылку.
– Суров ты, Петька, тяжело тебе будет, – покачал головой старик, неожиданно успокоившись.
– А ты бы позволил звучать подобным гнусностям о покойной Княгине? – вскинулся Хазин.
– Потому и говорю, что тяжело будет. По себе знаю, – Князь сел на лавку и отставил посох в сторону. – Иди сюда, благословлять буду.
Не осталось в его взгляде злости или гнева. Улыбнулся сухо, как давно не улыбался, и выставил вперед морщинистую ладонь.
По окнам лился свет, на стенах сверкали блики, брошенные от позолоченных маковок главного собора. Хазин на мгновение этого разговора совсем позабыл, что он здесь делает. Что его ждет.
Кто его ждет.
Голоса собравшихся у колокольни людей сплетались в единый гул, который сейчас казался каким-то далеким, почти что сказочным. Петя покорно встал на колени, его вновь окутало зыбкое волнение.
Князь что-то тихо забормотал, перекладывая ладонь с головы на плечо.
– Если бы только Светик могла тебя видеть, она бы гордилась, – выдохнул старик и мягко коснулся Петиной щеки.
Упоминание о матери острой иглой впилось куда-то меж ребер, Хазин вскинул голову.
– Точно бы гордилась. И злилась бы, – хохотнул Князь, не отнимая руки. – У тебя ее взгляд, ее ум, но вот норов... Продолжишь творить глупости, прощать больше не стану, – низким, вкрадчивым голосом закончил старик.
– Тогда зачем свадьбу на Покрова назначил? – сбиваясь в шепот, спросил Хазин.
Ударил соборный колокол. В дверь обеспокоенно постучали, близилось время церемонии.
– Хорошо рубить аспидов, когда те сами из своего гнезда лезут, – ответил Князь, поднимаясь с лавки, – да не так просто их выманить.
***
В углу комнаты тлел подпаленный пучок душистых трав. Игорь расправлял сбившиеся края накидки, длинные рукава с зияющими прорезями тяжело свисали от локтей до самого пола. Праздничные одеяния были так ему непривычны, так чужеродны, что Гром все время невольно возвращался к воспоминаниям о деревенских свадьбах.
У простых людей не было пышных церемоний, но была та легкость, то непринуждённое счастье, какое Игорь ни разу не встречал у князей, бояр и прочих благородных господ. Крестьяне играли свадьбы обычно в конце лета, невесту приводили в пышном венке полевых цветов и легкой расшитой рубахе, что едва прикрывала босые пятки. Не могут человека украсить жемчуга и золото так, как украшают сверкающие нежной любовью глаза. Такие чувства в себе насильно не придумаешь.
Монастырские сестры вели Игоря к собору в торжественном молчании. Люди смотрели ему вслед, изъедая взглядами спину. Наряд изрядно давил на плечи, и Гром с ужасом думал - каким же тяжелым тогда будет свадебный? И людей вокруг будет на несколько десятков больше, и сестры перестанут хранить молчание, завоют в тягучем плаче.
Игорь рвано выдохнул, не нужно об этом сейчас думать.
Стоило перешагнуть порог собора, высокие двери тут же захлопнулись позади, отрезая его от уличного шума и вольной жизни.
Бояре с Верхних земель и Московские, пастырь, послушники и послушницы, Ксения под руку с худощавым, высоким мужчиной, Федор Иванович...
Все они стояли вокруг алтаря, в центре которого возвышался кубок, наполовину залитый вином. Игорь сделал несколько уверенных шагов вперед, прежде чем заметил Хазина.
Петр обернулся, не поднимая взгляда. Игорь впервые видел его вне стрелецких одежд, и каким же поразительным казалось осознание, что и без того имевший благородный вид Хазин в светлых одеяниях выглядел совсем другим.
В пробивающемся сквозь дым свете, без наглой ухмылки и с опущенным под изломом бровей взглядом, он был тем, кем все это время являлся. Он был будущим Князем.
Сердце пропустило удар.
Священник заговорил над ними длинную, полную витиеватых слов, клятву.
Дают ли ваши семьи согласие?
Обещаете ли вы перед ликами Богов, перед ликами Неба и Земли не знать чужой плоти, не знать плоти друг друга, покуда не будет скреплен союз венчанием?
Обещаете ли вы отринуть жизнь прошлую и вступить в жизнь новую в назначенный день?
– Вознесите руки над чашей, подтверждая кровью данные обеты, – отдались эхом под куполом собора слова священника.
Острое лезвие легко скользнуло по ладони, выпуская наружу рубиновые капли. Кровь смешалась с вином.
– Испейте, – говорит священник.
И они пьют, мокрыми от крови пальцами сплетаясь вокруг кубка, прикладывая его края к губам друг друга.
На языке терпко и солоно. У Хазина в глазах блеск хищный, лихорадочный.
Игорь вдруг ясно ощутил: что бы Петр его ни попросил - он все исполнит. Наваждение секундное, но такое оглушительное. То природная суть учуяла чужую силу, и каждый, кто рядом стоял, тоже ее чуял. Лишь для Игоря в ней не было опасности, хоть он того и не ведал.
Кубок из рук забрали, окровавленные ладони вместе соединили и покрыли белоснежным рушником.
Кровь к крови.
Рука к руке.
Теперь они обручены.
