Она

Она тянется ко мне за объятиями, и мне безумно хочется её поцеловать. Смеркает. Но свет в комнате включать никто не собирается. Тёмные тени на её лице напоминают мне о прошлом. Она упорно смотрит мне в глаза, и пусть весь мир подождёт — её взгляд создаёт иллюзию тепла и счастья. На большее и не рассчитываем. Она прижимается, крепко, тесно, сжимая так, как будто в последний раз. Возможно, так и есть. Возможно, вот так и прощаются. Она коротко всхлипывает. Я чувствую — плачет, чувствую, как намокает рубашка, идеально белая, идеально выглаженная мной утром. Для неё не жалко. Глажу её по голове. Она молчит, и я тоже. А что тут говорить? И так все ясно. Когда совсем стемнело, мы всё так же сидели, обнявшись. Она как будто заснула, но я чувствовала неровное дыхание, какого не бывает во время сна. Наконец она поднимает голову и смотрит так пронзительно. И целует. Губы — шероховатые, влажно-солёные от слёз. Отвечаю на поцелуй. А в мыслях словно тысячи голосов скандируют раз за разом «Последний путь!». Казалось, что мир действительно остановился. Казалось, что, вот, мы — и больше нет никого. В этом поцелуе словно вся наша жизнь, вместе и по отдельности. Она сжимает мои плечи. Вместе с мраком пришёл холод. И мы мёрзнем, но сидим почти неподвижно. Логичной развязкой тут, конечно, был бы секс. Но, как ни банально — не хотелось. Сейчас существовали только чувства. И она передавала мне их через нежные касания, через поцелуи, по-детски невинные. И я их принимала, отдавая в ответ свои. «Последний путь!» Ветер взвыл за стеклами, разгоняя запоздалые стайки птиц и подростков. Было уже совсем темно, когда она потянула меня на кровать. Так мы и лежали. Неудобно, до боли в пояснице. Но я лежу. Потому что она тоже, хотя, я знаю, ей тоже неудобно так. Мы всё молчим. Всё ещё не о чем говорить. Успеется. Вязко становится на душе, и я тянусь к ней, прижимаю крепче, как будто, если прижмусь сильнее — можно будет не уезжать, никто не заметит. Слышно лишь рёв ветра да дыхание — своё и напротив. Холодно — оттого и вязко, слякотно будто. И тут я понимаю — нужно что-то сказать. Проститься. Спросить. Испортить щадящую тишину. Но слова никак не лезут. — Молчи, — будто прочитав мои мысли, шепчет она — впервые за весь вечер. Наклоняется ближе к моему уху и всё говорит. Говорит о том, как любит. Как будет скучать. И как приедет позже, может через год, может через несколько месяцев — нужно только подождать. А я молчу, потому что она всё сказала, всё, что хотела я, но не смогла. И я бы испортила, а она - нет. Так и засыпаем — в объятьях друг друга, с недосказанностью и поцелуями на губах. Утром — поезд. Я встала раньше, чтобы собраться. До этого не было времени — хотелось каждую свободную от телефонных звонков минуту провести с ней. Скинула рубашки, брюки в чемодан, и она проснулась. Просит оставить ей одну рубашку. Я знаю — будет спать с ней в обнимку, думая обо мне. Потому что пахнет она как я. Потому что я сделаю так же. До поезда — на автобусе, стоя в тряске, в суете, обнимаемся, то ли, чтобы не упасть, то ли, чтобы скоротать время. Перед поездом тоже — обнимаемся, она тянется за своим поцелуем, и понимаем — вот он, конец. Вернее начало. Последнего пути.