×××
Если и есть что-то, что заставило Ацуши задумываться об их с королем отношениях, так это то, что они ни разу не целовались. И не важно, что у них было уже достаточно возможностей для поцелуя. Важно то, что даже когда между ними стирается любое расстояние, а лицо Акутагавы столь близко к его, они все равно не заходят так далеко. Он касается верхней части губ, медленно проводя по ним пальцем. Это не остается незамеченным любопытным взглядом Дазая. — Ацуши-кун, — напевает он, и Ацуши чуть не переворачивает стол в шоке от его внезапного появления. — Что ты задумал? — Н-ничего, Дазай-сан, — Ацуши кладет руки обратно на колени. К сожалению, острый взгляд Дазая это не упускает. — О? Ты думаешь о чем-то. Когда Дазай опускается на место за столом рядом с Ацуши, он смотрит куда угодно, только не на мартовского зайца. Одна эта ошибка, и Дазай сможет прочесть его насквозь по одному только взгляду. Когда молчание становится некомфортным, почти невыносимым, Ацуши со вздохом признает. — ..Может быть, о чем-то и думаю. — О короле, не так ли? — Дазай, всегда такой проницательный, ухмыляется. Ацуши подавил виноватый смешок, стараясь не выдать себя. — Почему Вы так говорите? — Потому что, — Дазай стучит пальцами по столу, наливая себе чашку горячего чая. Зеленого чая. У Акутагавы на тумбочке стоят свечи с зеленым чаем. — Между вами что-то происходит. — Я работаю на него, — Ацуши указывает на это, как на факт. — Конечно, происходит. — Нет, нет. Я имею в виду нечто большее. Невероятно трудно притворяться невеждой, когда разум и тело Ацуши сразу же настраиваются на секс, уже пытаясь возбудить в нем беспричинный стояк. Но он боец. Он будет настойчиво бороться. (О Боже, настойчиво.) — Ничего нет, — нервничая от важности темы, Ацуши делает глоток чая, надеясь, что это его успокоит. — Просто препираемся иногда. Вы понимаете, о чем я, Дазай-сан.. — Возможно, — однако глаза Дазая выдают, что он что-то знает. Ацуши вздохнул, думая, что все в порядке. Однако.. — А возможно и нет. Он выплевывает часть чая и закашливается. — Ч-что? Что возможно и нет? — Ацуши хмурится. — Возможно, ты что-то скрываешь, — О. О нет. Дазай не может так легко его раскусить. — Но я не могу понять, что. — Клянусь, Дазай-сан, между нами ничего нет. Глаза Дазая смотрят на него, ищут, ищут ответы, которые Ацуши отчаянно запивает обратно нервными глотками. — Знаешь, Ацуши-кун, я давно знаю короля. Даже дольше, чем ты. — И какое это имеет отношение? — Ацуши не может ответить на этот испытующий взгляд, поэтому он зацикливается на чайных листьях, плавающих в его фарфоровой чашке. — Я очень хорошо знаю его и его личность. — О. — О, да, — Дазай усмехнулся, гордясь собой. — Вообще-то, я был здесь еще до того, как король взошел на трон. Я служил правителям до него, и я планирую остаться здесь достаточно долго, чтобы увидеть, как этот король вступит в брак и сделает процветающей Страну Чудес. При мысли о том, что Акутагава будет сидеть бок о бок с прекрасной королевой голубых кровей, у него защемило сердце. Он просит себя не заплакать, как ребенок, который никогда не добьется своего. — Зачем Вы мне это говорите? Это не имеет ко мне никакого отношения. — Потому что, — рука касается плеча Ацуши, переключая его внимание на самого мартовского зайца и его мягкую, причудливую улыбку. — Я хочу, чтобы и ты далеко пошел. Кека-тян не оставила бы меня в живых, если бы я не попытался помочь тебе. — И чем же Вы думаете мне помочь, Дазай-сан? Разве Вы уже не достаточно сделали для меня? Дазай как минимум принял его, практически вырастил Кеку и Ацуши, дал им жилье и работу в городе. Ацуши жив благодаря ему. Он обязан ему всем. Однако Дазай никогда не просит ничего взамен, кроме глупых, случайных поручений время от времени. Но никогда ничего такого, что Ацуши не мог бы выполнить. Что еще остается? В конце концов, Дазай кивает, подытоживая все улыбкой. — Пока нет. Осталось сделать всего одну вещь, и, думаю, тогда все. — И что именно Вы задумали? — Не могу сказать. — Тогда почему начали об этом? Мартовский заяц нежно сжимает его плечо и уходит, прежде чем Ацуши успевает спросить. Почему все настаивают на том, чему не суждено быть?×××
Как Ацуши допустил, чтобы все стало так плохо? Он стоит в переполненной комнате, обложившись книгами, и наблюдает, как король оживленно болтает с другими вельможами. Он выглядит так естественно в этой обстановке, богато украшенные одежды драпируются на стройной фигуре, выражение лица сдержанное и уверенное. Ацуши не на своем месте. Он не должен быть здесь. Он так, так далеко от всех, и в то же время достаточно близко, чтобы украдкой прикоснуться. Просто кролик в море золота. Ацуши удивляется, что его мех чист, потому что, подступившись ближе, он бы явно испачкался этой кровью. Это клеймо на нем, тяжелый груз греха за попытку быть тем, кем он не является, за попытку вписаться не в тот круг. Его уши направлены вперед, вбирая в себя болтовню королевы-разведчицы, которая мелькает здесь уже несколько месяцев, и его сердце опускается обратно в глубины его пропасти в груди. Акутагава.. улыбается. Точно. Он здесь, потому что работает под началом короля, и на этом все. Неправильно называть то, что происходит у них за кулисами, чем-то иным, нежели импульсивными повторениями ошибки. Страсть, любовь, романтика. Этого нет. Ацуши проводит пальцами по губам и хмурится. Его уши опускаются, и он отступает к стене, находя утешение в тяжести книг в своих руках. Никто не замечает его. Да и зачем? Он ничтожен в глазах высших мира сего. Он будет стоять здесь и смотреть. Так будет лучше. Он не будет пятном на имени Его Величества.×××
Это нелегко. Отказывать в желании другому человеку, такому настойчивому и требовательному, такому импульсивному, что Ацуши подхватывает поток его похоти, словно он всего лишь грязь и пыль из кармашка. Акутагава задыхается, и Ацуши вздрагивает, когда первая струя спермы стекает по внутренней стороне бедер. Ощущение все еще заставляет его теряться, желать. Он такой жалкий. Прежде чем он успевает остановить себя, у него непроизвольно вырывается. — Мы должны прекратить это. Акутагава делает паузу, чтобы отступить, глубоко погружая яйца в Ацуши до такой степени, что он мысленно представляет себе точные очертания члена короля, пальцы впиваются до сильных вмятин на его округлых бедрах. Ему удается насмехаться. — Неужели? Ацуши испытывает сожаление, и когда Акутагава грубо отстраняется, он чувствует жжение и незаполненность внутри. Он слишком боится обернуться и увидеть выражение лица короля, когда он услышал, как его личная секс-игрушка (это все, кем он ему приходится, да? никем больше?) сказала, что все кончено. Ацуши. Отказывает Королю сердец. Правителю Страны Чудес. Кролик. Глупец. Ему кажется, что он слышит, как Акутагава уходит. А может, просто направляется за одеждой. Ацуши решает остаться у стены, руки сжимаются в кулаки в мольбе, чтобы кто-то прижал его к себе. Ему действительно сейчас нужны объятия, пощечина, что-то, что отвлечет его от этих мыслей и скажет, что нормально — хотеть этого. Он не испортит себе жизнь, наслаждаясь тем, что у него с королем. Даже если бы его поймали и приговорили к смерти, он не смог бы позволить себе сожалеть об этом. Так почему же он чувствует себя так плохо из-за того, что хочет, чтобы все это наконец закончилось? (Хватит уже издеваться над его чувствами.) — Белый кролик, — Акутагава окликает его, и Ацуши выпрямляется, затаив дыхание, готовясь к удару, к вспышке гнева. — Иди сюда. Ацуши поворачивается, и, к его удивлению, Акутагава переодевается. Но не столько надевает новую одежду, сколько становится еще более обнаженным. Прозрачный топ, едва достигающий середины тела Акутагавы, подчеркивает рельеф его торса, где мышцы выступают над крепкими костями и растягивают тот небольшой жир, которым обладает король. Глаза Ацуши расширяются, любуясь королем во всей его красе с ног до головы, от обнаженного паха до изогнутых бедер. На его спине татуировки, которые Ацуши видел лишь мельком, настолько замысловатые и диковинные, что голова идет кругом. Кожа Акутагавы раскраснелась после их первой близости, но он выглядит более чем готовым к большему. Чресла Ацуши приподнимаются, и он мучительно сглатывает. Король слишком красив, чтобы смотреть на него вот так. Это слишком интимно, слишком близко. Он не только забыл маску, которую обычно надевает на лицо, но и облачен в то, что могли бы показать возлюбленным, когда они наиболее открыты. Когда хотят, чтобы ими дорожили. — Подойди, — манит Акутагава, когда Ацуши не делает попыток сдвинуться с места, жестом одного пальца указывая на кровать. Ах, да. Та самая кровать, на которой разложили Ацуши, сырая, пышущая жаром. Воспоминание, которое кажется далеким и одновременно таким свежим в его памяти, что он никогда его не забудет. Он делает шаг и садится, как ему было приказано, и тут же его кладут на покрывало с грацией льва, которому не терпится полакомиться. Ацуши принимает это без протеста и ложится так, чтобы Акутагава аккуратно раздвинул его ноги, позволяя их обмякшим членам лежать вровень друг с другом. Оставшаяся сперма прилипла и блестит на все еще набухшей головке члена короля. Ацуши шипит от жара. — Мы?.. — начинает спрашивать он, но его затыкают пальцы Акутагавы, проникающие в рот и исследующие заднюю часть языка. Ацуши застонал, закатив глаза назад, когда Акутагава проверил его слабый рвотный рефлекс и вытащил пальцы. Они ненадолго встречаются взглядами, глаза Акутагавы остры, как мрамор и камень. Ацуши застывает под его страстным взглядом. Теперь, так близко, Ацуши наконец-то может увидеть его во всей красе, и от этого захватывает дух. — Молчи, — говорит Акутагава, протягивая руку, чтобы наложить отрез темной ткани на лицо Ацуши, лишая его возможности видеть. — Позволь мне сделать это. Пока он аккуратно завязывает его на глазах, Ацуши хочет спросить — почему? Почему он настаивает на продолжении этой мучительной игры? Акутагава откидывается назад, и Ацуши делает то, что ему говорят. Лежит, слушая шорох, влажные и шумные звуки, и рефлекторно сжимается, потому что точно знает, что делает король. Это заставляет его чувствовать себя слишком уязвимым, а он даже ничего не делает. Только самодовольно лежит, ожидая, пока что-то произойдет. — Ах— м-м. Акутагава тихо стонет над ним, и впервые Ацуши выгибается дугой в поисках прикосновений короля, сдерживая себя невидимыми наручниками, потому что он не должен. Ему нельзя потакать себе. Это неправильно. — Ты удивительно терпелив, — вздохнув с жаром, усмехается король. Нет. Ацуши облизывает губы, сдвигаясь на кровати. — Да. Мне говорили так. Нет, я хуже всех. — Хочешь прикоснуться ко мне, не так ли? Да. Ацуши глотает, кивает и вздрагивает от холодной, тяжелой руки Акутагавы, ласкающей его пупок, затем соски. Так неправильно. Ему страшно. Между ними пылает жар, и Ацуши чувствует, как Акутагава берет оба их члена в руку и начинает надрачивать, вырывая из его сжатого горла хрипы и хныканье. Он только что сказал, что они должны остановиться. Но с заметной силой что-то продолжает тянуть его назад, как пленника, который не может освободиться от своих цепей. Он заложник Акутагавы и клетки, в которую сам себя загнал. Это влечение — смертельная ловушка. Что-то мягко касается его щеки и стирает кончиком ногтя слезу, которой он не заметил. — Расслабься. Все нормально. Мне не нравится, что ты такой напряженный. — Правда? — Ацуши дрожит, задыхаясь, когда Акутагава слегка царапает уретру и размазывает предэякулят. — По-Вашему все нормально? — Да. — Как Вы можете так легко это говорить? — Если бы было не так, это все еще происходило бы? — Я не знаю.. Акутагава приподнимается, и вдруг Ацуши чувствует, что головка его члена охвачена невероятными жаром и теснотой. Он задыхается, резко выгибаясь от первичного шока. — Это нормально — не знать, — уверяет Акутагава, насаживаясь на него сантиметр за сантиметром мучительно медленно, — Иногда не думать — тоже нормально. Давление на его член просто божественное. Ацуши откидывает голову назад и тихо стонет. Акутагава очень узкий, он сжимается вокруг него, будто идеально подходящий по форме. Он бы назвал это судьбой, но страсть, возможно, преувеличивает его воображение. — Белый кролик.. — когда Акутагава наконец-то устраивается на его коленях, он чувствует, как гулкий мужской стон проходит по всему его телу и обвивается вокруг длины. — Не думай. Просто чувствуй. Ох, блять. Как горячо. Ацуши дрожащими руками тянется вверх, в отчаянной попытке содрать ткань с лица, чтобы увидеть короля, но его останавливает пара рук, прижимающих его ладони обратно к кровати. Акутагава резко подается бедрами вперед, вырывая из Ацуши высокий стон. Это потрясающе. — Чувствуй, — повторяет Акутагава, задавая свой собственный темп. Весь его вес прижимает Ацуши к кровати, и он не может ничего сделать. Только ощущать, как Акутагава скачет на нем, и слышать шум, который он издает каждый раз, когда член Ацуши ударяет в самое сердце его эрогенных зон. Темнота в его глазах только усиливает все в десять раз. — Чувствуй меня и ничего больше. Ацуши хочется плакать. Может быть, он и плачет, где-то в смеси усиливающихся эмоций, захватывающих его. Акутагава раскачивается и двигается, пока кровать не протестует против их плотского акта, но Ацуши может только поддаваться мягкой прелюдии, соглашаясь и принимая все, что дает ему король. Это правильно, даже когда кажется таким ошибочным. В какой-то момент Акутагава отпускает его руки, когда жара становится невыносимой, доводя их обоих до исступления. В этом есть определенное доверие, которое не дает Ацуши вернуться к тому, над чем они остановились в разговоре. Ничего. Одна рука Акутагавы вдавливается в матрас рядом с головой Ацуши, другая закрывает ему глаза сквозь черную ткань. — Блять, — вскрикивает он, наклоняясь над Ацуши так, что их губы оказываются достаточно близко, чтобы перехватывать дыхание. — Ох, блять. Он так, так сильно хочет поцеловать его, но не может. Но, возможно, ему позволят прикоснуться. — Можно? – руки Ацуши сжимаются в кулаки, ударяясь о кровать. Ему нужно за что-то держаться, иначе он развалится на части. Акутагава довольно хихикает, резкий толчок удовольствия проносится через них обоих. — Да. Ацуши подчиняется собственному искушению, хватаясь за талию Акутагавы, грубо погружаясь в желанное тело, которое прыгает на его члене. Повязка на глазах становится обременительной, желание видеть, исследовать, смотреть, как Акутагава теряет контроль над собой, сидя на Ацуши, пересиливает все. Он в нескольких секундах от взрыва, но все еще не хватает чего-то, что могло бы довести его до грани ликования. — Пожалуйста, — шепчет он, ощущая воздух приоткрытых губ Акутагавы и задыхаясь. Поцелуй, он хочет, он хочет, он.. — Пожалуйста, Ваше Высочество. Акутагава издает финальный звук, когда сжимается до боли сильно, но достаточно, чтобы Ацуши впал в восторг. Струи спермы горячо покрывают переднюю часть его голой груди до подбородка — знак того, что Акутагава успокоился через несколько мгновений после собственной кульминации. Он открывает рот в немом стоне, выгибаясь дугой. И когда он думает, что, может быть, это наконец-то произойдет — наконец-то они смогут поцеловаться — Акутагава резко отстраняется, как раз когда раздается стук в дверь. Стойте, нет. Ацуши остается лежать, оцепенев, и слушать, как Акутагава торопливо направляется к двери. Беспорядочные слова теряются в тумане мозга, все еще догоняющего его. Может быть, просто может быть, ему суждено остаться потерянным. Потому что ему кажется, что он никогда не найдет свой путь с этим, с ними. С его бесполезным, очарованным сердцем.×××
Ацуши сворачивается калачиком в одеяле, слезы текут по его лицу. Он чувствует себя жалким, как ребенок, и ругает себя за то, что позволил всему этому упасть так глубоко. — Я такой эгоист. Это всего лишь поцелуй. Один поцелуй. Люди, которые трахаются только для удовольствия и развлечения, но не из любви и преданности, не целуются. Зачем им? Для них в этом нет ничего, кроме явной пустоты, которая наступает после временного удовлетворения. Так же как Акутагава может легко отбросить его в сторону, Ацуши должен отбросить эти свои чувства. Они приведут его только к гибели.×××
— Ах— ч-черт. Ацуши трясется, запустив руки в собственные волосы. Его уши не перестают дергаться. Акутагава держит руку на его хвосте, нащупывая мягкий хохолок с неумолимой точностью. Ацуши очень чувствителен, и его гладили всего пару раз. Это сводит его с ума. Почему это все время происходит? Все, чего он хотел — это занести книги и уйти. Ацуши не собирался приходить сюда и затягивать свое пребывание. Эта уютная кровать не заслуживает того, чтобы быть испачканной потом и запахом Ацуши. Почему все не может прекратиться? Однако у Акутагавы были другие мысли: он практически отбросил его к стене и попытался схватить, как только тот пробрался внутрь. Само собой разумеется, Ацуши не хотел этого, но тело предало его. — Ты нервничаешь, — комментирует король, проводя пальцем под основанием хвоста Ацуши. По позвоночнику Ацуши пробегает электрический разряд, отчего он вздрагивает, а его хвост быстро взмахивает вверх и вниз. — Так напряжен. Мне страшно. Ацуши прикусывает губу. Это неправильно. Мне так страшно. — Ваше высочество, мне нужно уйти. — У тебя есть другие планы? Что-то срочное? — Акутагава, похоже, шокирован его заявлением. Впервые. — Нет— да— блять. Пожалуйста. — Ты не хочешь остаться? — Акутагава ослабляет свои ласки, но не отступает. Хочу. Я так сильно, блять, хочу. Ацуши сглатывает, сдерживая слезы, и качает головой. Но не могу. — Мы не можем этого сделать. Внезапно все прикосновения исчезают, оставляя Ацуши холод и покалывание вместо удовлетворения. Он стоит там, воюя с самим собой, и его трясет. Столько эмоций кипит внутри него, давя на крышку, которая была заклеена уже несколько месяцев. Он думал, что заклеил ее получше, но.. Ацуши фыркнул, чувствуя, что едва сдерживает гнев. Но, похоже, Акутагава взорвался раньше него. — И почему нет, белый кролик? — Началось. — Скажи мне, почему мы не можем этого сделать. — Потому что. Мы просто не можем, — Ацуши хуже всех умеет оправдываться. — Почему? — Нет. — Почему?! — Нет! — Ацуши ударяет кулаком по стене, вынужденный кричать. Тишина. Ужасная, горькая тишина. Такая, от которой тошнит даже с крепким желудком. Ацуши чувствует вкус желчи, которой и не было на языке. Он проебался. Плохо. И тут Акутагава начинает смеяться. Сначала тихо, потом переходя в похвальный хохот пока комната не наполнилась только его звуками. Ацуши хочется, чтобы это не звучало так расстроенно. Чтобы это была не его вина. — О, так теперь ты говоришь, что мы не можем? Вот как? — Акутагава вскидывает руку, в его глазах горит огонь, способный сжечь своим жаром весь лес. — Тебе понадобилось столько времени, чтобы наконец отказать мне?! Ацуши поворачивается спиной к стене. Вот и все. Теперь он — добыча, для чего и был рожден — перед лицом хищника, от роли которого Акутагава никогда не отступал. Красный лев, оценивающий его, пока не будет готов к трапезе. Зверь делает свой первый выпад. — Да что с тобой, блять, такое?! — Акутагава дает затрещину Ацуши, и, если бы кролик не знал о предстоящем поведении заранее, он бы вздрогнул. Он остается сильным, расправив плечи, чтобы встретиться лицом к лицу с демонами своих худших кошмаров. Он сам, и его желания, все это возложено на одного невезучего человека, которым является Король. — Почему? Почему сейчас? — Потому что мы оба знаем, что это не может продолжаться, — Ацуши задерживает дыхание и сужает глаза. — Кто сказал, что это только ты должен решать? — Вы знаете, что мы не можем, Ваше Высочество. — Что дает тебе право предполагать, что я знаю, кролик? — последнюю фразу он произнес со злобой. Ацуши даже без касаний чувствует острую боль на щеке. — Ты ничего не знаешь. Ацуши готов закричать, если потребуется, чтобы проложить себе путь к спасению из ада. — Нет, Вы ничего не знаете! Вы, наверное, никогда не думали о том, насколько это неправильно. То, что мы делаем! — Как ты смеешь предполагать, что я не обдумал это?! — Акутагава, похоже, готов броситься на него, но он сдерживается и рычит. — Я никогда не делал ни одной вещи, которую бы не обдумал. Ты ошибаешься. — Нет, мы ошибаемся. Воздух насыщается чем-то сродни ядовитому газу. Никто не говорит. Некоторое время. Акутагава просто стоит, сдерживая себя от физической расправы в приступе сырой, настоящей ярости. Вены на его лбу вздулись. Ацуши никогда не видел, чтобы человек выглядел настолько жестоким, настолько близким к нападению. Акутагава сейчас похож не столько на человека, сколько на зверя. Это ужасает. (Это не тот Акутагава, который обнимал его в постели. Не тот, который засыпал в его объятиях, шептал мимолетные обещания, коим не суждено было сбыться. Нет. Не он. Никак.) Ацуши пытается сдвинуться, и Акутагава на мгновение начинает крениться вперед, словно может что-то сделать. Ацуши инстинктивно застывает, готовый к первому удару, который так и не наносится. И когда Акутагава убирает одну ногу в знак того, что он сдается, Ацуши принимает это за сигнал к бегству. Он выбегает за дверь и, не оглядываясь, без слов уходит. Все кончено. Это всегда должно было закончиться. Ацуши должен был знать лучше. Король должен был знать. Сильный человек не может любить слабовольного кролика. Больше нечего сказать. Он сказал свое слово. Это правда. Они не подходят друг другу. Они подходят друг другу только телами, но их слова, их мысли, их губы.. Не осталось даже крупицы надежды, чтобы осветить путь. Поэтому Ацуши бежит, быстрее чем когда-либо в жизни. Он бежит по городу с карманными часами, тикающими под боком, под стук каблуков о твердый асфальт и с резкими вдохами, которые разрывают сердце на части. Он чувствует, как отдельные его куски теряются в кровотоке, и теряет из виду свою цель — дом, когда эти глупые слезы появляются на глазах. Он плачет, бежит в лес, и когда вдали уже не видно желанного города, Ацуши испускает вопль. Это должно было случиться. Правда в том, что все заранее было кончено, потому что никогда по-настоящему не начиналось.×××
Акутагава сидит на украшенных золотом ступенях и смотрит на город, который в итоге сливается с лесом за пределами его ограниченного зрения. Солнце уже почти зашло, небо горит теплым, насыщенным малиновым цветом, к которому тянутся деревья, а их зелень разбросана по всему участку. Он хмурится, положив подбородок на руки. Где-то в той дикой местности есть.. «Мы ошибаемся.» Верно. — Так глупо, — говорит с придыханием, не в силах себе помочь. — Да, отчасти так и есть, — раздается сзади знакомый голос. Акутагава вздохнул и не потрудился обернуться. — Дазай. — Удивлен, что Вы помните мое имя! — хихикает мартовский заяц, подходя к нему на лестнице, — То есть, когда в последнее время Ваши мысли были сосредоточены только на очень даже конкретном кролике, я уже начал беспокоиться, что Вы меня забудете. — Если бы только это было возможно, — размышляет Акутагава. — Но тебе бы это слишком понравилось. Дазай любит действовать людям на нервы. Если бы он встал и исчез, что ж, это сделало бы все намного веселее. — Туше. Вы правы. Если бы я только мог просто волшебным образом исчезнуть без следа, но, увы, Вам придется терпеть меня. — Жаль, — Акутагава знает, что Дазай никогда не показывает свое лицо наедине без причины, так что он может покончить с этой болезненной честью. — Чего ты хочешь? — Вы любите его? — ни с того ни с сего он наносит удар. Акутагава задыхается. — Что? — он смотрит на зайца. Короткие коричневые уши. Гладкий хвост. Дазай выделяется, но не больше, чем любое другое обычное животное. Он не особенный для Акутагавы, даже если они знают друг друга с тех пор, как Акутагава был ребенком. Дазай был занудой, но он также внес свой вклад в воспитание Акутагавы и его восхождение на трон. Иногда Акутагава думает, что Дазай приложил к этому руку, но ему никогда не приходило в голову так глубоко вникать в дела Дазая против совета высших. — О чем это ты? — Ну, а Вы как думаете? Не может же Дазай иметь в виду его? Он никак не может знать. Не может быть. — Почему ты об этом заговорил? — Акутагава пытается отвести вопрос, понимая, что было бы глупо вырвать тему из рук Дазая, когда тот впился в нее когтями. Он никогда не отпустит это. — Это тебя не касается. — Это касается меня, когда напрямую касается Вас. В конце концов, я работаю под Вашим началом, Ваше Высочество. Если бы я не знал чего-то важного, то у меня бы ноги болтались на костре! — Ты больной, что ли? — Из меня получилось бы отличное барбекю, вообще-то. Акутагава закатил глаза, положив голову на руки. — Может, уже забудем об этом? Я не хочу это обсуждать. — И как долго Вы собираетесь играть в отрицание? Пока они не сломают Вас? — Ты ведешь себя так, будто аристократы не сделали этого уже тогда, когда бросили меня на трон, к которому я не был готов. — Вы были готовы, хотя, возможно, и слишком рано. Но я никогда не сомневался, что Вы прекрасно займете это место. Акутагава слегка потер виски, прогоняя головную боль. — Да уж, никто больше не считает, что я гожусь для правления. Все только заботятся о воспитании следующих наследников. Это показывает, насколько я важен. — Здесь нечто большее, но Вы правы. — Большее? Есть что-то еще? Только Дазай знает такие вещи. Ублюдок. – И все же, они жадны до потомства. Я бы и сам сказал им, чтобы шли нахуй, но и они, и их незаконнорожденные дети этого не стоят. — Дазай разразился смехом, и у Акутагавы забурчало в животе при одной мысли об этом. — Неважно. Я выберу королеву, когда буду готов. — Я думал, Вы уже выбрали. Акутагава резко вдохнул. Выбрал? ..но тогда, кто— — Если это действительно Ваше решение, — вклинился Дазай, прежде чем Акутагава успел обдумать вопрос и ответ, который не мог быть более очевидным для обоих. — Я найду способ. — Ты лжешь. Акутагава изгибается, бросая такой злобный взгляд, что простые смертные часто трусят при виде его, а животные бегут в страхе. Однако Дазай никогда не отступал, даже в самом гневе. — Ты просто что-то замышляешь, да? Ты всегда так поступаешь. — Я? — Дазай улыбнулся, злобно и даже немного мерзко. — Может, и нет. Но если Вы действительно этого хотите, то я не вижу причин, почему я не могу Вам помочь. Учитывая, что Дазай всегда доводил до конца то, что обещал сделать, трудно сказать "нет". — А что тебе за это будет? Ничего из этого не принесет тебе пользы. Никакой. Тогда зачем так стараться? — Потому что у меня есть обязательства перед несколькими людьми, — Дазай прикладывает палец к губам, блеск в глазах почти жеманный. — Не только перед Вами. Считайте это сделкой "два за одного". — Я тебе не верю. — Ну тогда, возможно, Вам стоит сначала поверить в себя, прежде чем беспокоиться о том, чтобы поверить в меня. Мы разберемся, Ваше Высочество. Если в чем-то я хорош, так это в том, чтобы добиваться своего. Дазай начинает спускаться по ступенькам, оставляя Акутагаву размышлять над его словами, пока в животе не станет тепло, а сердце не запылает. Поверить в себя.. И эти чувства.. Может ли он действительно сделать это? Акутагава снова поднимает взгляд и видит, что солнце уже скрылось за горизонтом, оставив лишь полную луну и постепенно темнеющее небо. Вдали виднеется лес, а вместе с ним и все ответы, на которые он мог надеяться. Это рискованный прыжок в неизвестность. То, что лежит за этими воротами. То, чего он никогда не видел, никогда не знал, никогда не имел с этим дело. Но решится ли он на это?