***
После насыщенного шопинга и раскладывания покупок в шкаф я чуть ли не бегом побежала вниз, в кухню, чтобы утолить многодневный голод и не думать о том несчастном мальчике. И я даже чуть не забыла непреложные истины, которые сама же и озвучила: нельзя после голодовки набивать желудок! Трудно будет сказать, отчего же умереть будет глупее — от резкого подъёма сахара в крови на десяток миллимоль, или от динамической непроходимости, которая разовьётся в недалёком будущем от того же переедания. Благо, что умные мысли пришли в голову быстрее, чем я успела откусить хороший кусок хлеба. Поэтому я раскрошила его под недовольные взгляды поварих, готовивших ужин на весь приют, и насыпала в луковый суп, единственным ингредиентом которого, похоже, был самый ненавистный мне овощ. Но выбирать не приходилось. «Как будто в отделении ты ела лучше, — со вздохом подумала я, медленно поедая хотя бы горячий бульон с хлебными крошками. — Привыкнешь… Лучше скажи, что ты собралась делать дальше?» Да, кухня была отмыта, сироты сами мыли комнаты, нянечки же прибирались в коридорах и небольших залах общего пользования. Дел как бы лично у меня больше не было, но как же мне не нравилось лежать и страдать, чёрт возьми! Этот гадёныш каким-то чудом смог расшевелить меня и заставить двигаться, пусть и в сугубо корыстных целях, но всё же. И мне так не хотелось снова оседать на дно… Пока я возила ложкой в «супе», в моей жизни появилась неразрешимая дилемма. Практически все обитатели приюта ненавидели меня за внезапную генеральную уборку, я видела это по недовольным взглядам встретившихся по дороге детей, когда бежала сюда. А с другой стороны, подобная активность не давала мне погрузиться в апатию, и я по инерции продолжала что-то делать и жить. Вот и возник выбор: либо продолжать и попасть под всеобщую ненависть, либо ненавидеть себя за бездействие… «К чёрту всех, пусть ненавидят! — зло воскликнула я про себя, вспомнив, как же мне было плохо все эти дни, и ни одна тварь рядом даже не пошевелилась, чтобы мне помочь. А ту, что пошевелилась, я вообще не желала видеть. — При выборе: или они, или я — я выберу себя и точка. В конце концов, лучше будет всем, пусть и придётся немного замарать ручки!» — Ты доела?.. Белобрысая повариха нависла над душой именно тогда, когда в моей жизни произошло поистине судьбоносное решение, и я, усмехнувшись, бесстрашно подняла на неё глаза и протянула: — А можно уточнить, почему вы кормите детей плесневелым хлебом? — Другого нет, — прорычала она, правда, на меня подобный тон почему-то не возымел никакого эффекта. Изогнув бровь, я в прежней манере снова спросила: — А почему бы не сделать так, чтобы свежий хлеб не покрывался плесенью? — Ха, смотрите-ка, какая умная! Как же это, по-твоему, сделать, если кругом такая сырость?! — Сухари сушить не пробовали? — без единой эмоции проговорила я на вопли, и на лице моего оппонента заиграли желваки. К счастью, в наш спор вмешалась вторая работница сиротской кухни: — Милая, ты духовку видела? Она же… — начала было рыжеволосая товарка блондинки, но осеклась на полуфразе от моего немого возмущения на лице: «А что с духовкой, если я её собственноручно полдня отмывала?!» Женщина передо мной так и зависла, а после медленно повернулась в сторону отмытых плит и с поражением в голосе выдохнула: — Берта, она права, мы теперь можем сушить хлеб… Пока мы грызлись, на кухню в своей потусторонней манере вплыла директор приюта миссис Коул, худая, как смерть, и такая же бледная, правда, не опустившаяся в манерах до уровня своих подчинённых. Наверное, у неё было неплохое образование, но обстоятельства или слепая вера заставили свернуть с сытого пути на путь духовный… В любом случае, в текущей ситуации ключевой фигурой была именно она, и если я хотела чего-то добиться, то давить нужно было именно на неё. — Мда, с такой гигиеной питания не удивительно, что половина воспитанников бледные как смерть от анемии из-за недостатка мяса, а вторая половина жёлтая от токсического гепатита из-за токсинов плесени! Мадам, детям нужна нормальная еда, иначе они так и будут уходить от нас пачками прямиком к Господу! — Мисс Валери, это уже слишком! — чуть повысив голос, воскликнула она, подойдя ко мне чуть ближе, пока поварихи принялись разбирать хлеб и греть духовки. — Откуда я возьму мясо, наколдую?! В лучшем случае, мы сможем получить немного консервов по карточкам, да неравнодушные прихожане, кто ещё остался в городе, принесут кости на суп. На большее можно даже не рассчитывать! Я спиной могла почувствовать злорадные улыбки Берты и её подруги, но сдаваться совершенно точно не собиралась. — В бобовых есть почти все нужные белки. Если правильно совмещать консервы с горохом, фасолью, чечевицей и другими, то можно получить почти правильное питание… — И где же мы их возьмём?.. Миссис Коул так и распахнула от возмущения глаза, будто бы я винила её в апокалипсисе, не меньше. Но все текущие проблемы имели решение, и я, ещё немного пораскинув мозгами и съев пару ложек ещё тёплого супа, вздохнула: — Можно выращивать самим, я видела на заднем дворе живописный сад с сорняками, который можно превратить в неплохой огород. Бобы неприхотливы, их может вырастить любой идиот. — И кто этим будет заниматься? — скрестив руки на груди, уточнила она, и я, не найдя кандидатуры лучше, медленно проговорила: — Дети. Пусть огородом занимаются дети. Видно же, что им не хватает свежего воздуха… да и витамина Д тоже. Пусть загорают, а заодно займутся немного физическим трудом, это будет только им на пользу. А вы достанете немного семян… неужели это такая редкость, что ни у кого из прихожан не завалялось ничего? — Мне кажется, я знаю, у кого можно получить немного семян, — наконец вздохнула миссис Коул, будто не веря своим ушам. — Да и детям действительно не помешает свежий воздух и труд на благо Господа… Но никто из нас не знает, как правильно готовить пищу, чтобы сохранить все витамины, мисс Валери. — Я знаю, — хмыкнула я, тоже не веря, что у меня удалось провернуть такую аферу. — Я могу сделать несколько рациональных меню… у вас будет книга рецептов? Я сильно сомневалась, что английская молодёжь приемлет русскую народную кухню, а другой я готовить не умела. Миссис Коул же медленно перевела взгляд на подчинённых у духовки, и одна из них принесла большую засаленную книгу формата «А4» и бросила её на стол рядом с моей почти пустой тарелкой. У меня было дикое желание засунуть эту книжицу в банку с хлоркой, настолько мне не хотелось к ней прикасаться, но к сожалению, ничего хорошего из этого не вышло бы. Поэтому я скрепя сердце придвинула поварскую книгу. — Спасибо большое… думаю, это будет крайне… занимательное чтение. Я ещё раз сморщилась от неприязни, и директор с улыбкой проговорила: — А вы, мисс Валери, не собираетесь заниматься огородом вместе с остальными? — Н-нет, — выдавила я, так как копаться в земле точно не входило в мои планы, тем более с «остальными». — Мне витаминов хватает, спасибо. Я лучше займусь меню, а ещё отмою душевые и туалеты… это первый рассадник заразы, и нужно в первую очередь поддерживать там чистоту. — Миссис Коул ничего не стала на это говорить, так как от труда я никак не отлынивала, просто диктовала свои правила, а я вдогонку крикнула: — Мадам, Господь будет очень рад вашим благим делам, поверьте мне! Вежливо улыбнувшись напоследок, директор выплыла из кухни, оставив меня наедине с поварихами, воочию увидевшими, что спорить со мной было бесполезно. И одна из них, не-Берта, даже подошла ко мне и прохрипела: — Заставь их ещё посадить картошку на зиму, и луковый суп ты больше не увидишь! В её глазах горел такой энтузиазм от детского рабского труда, что я не смогла сдержать смешка, особенно, если от этого странного сотрудничества мне могла прилететь какая-то выгода. — Договорились, мадам! — Люсиль, — криво усмехнулась она и вернулась к плите с кипящим варевом в больших кастрюлях. Я же тем временем доела суп, вымыла за собой посуду, убедилась, что весь плесневелый хлеб был выброшен, а хороший своевременно засушен, и не спеша направилась восвояси, в свою затхлую, но чистую каморку. Правда, проходя через столовую, я краем уха услышала недовольное: — Это что, гренки?.. — от какого-то мальчугана лет восьми, который явно наивно считал, что хлеб с плесенью был намного полезнее засушенного. И я уже даже могла представить ту волну всеобщей ненависти, которая развернётся в мою сторону, едва кто-то узнает, что я причастна к идее с огородом… и честно говоря, эта мысль почему-то приводила меня в немалый восторг. «О, это сладкое чувство власти… Вряд ли в той странной школе мне дадут испытать его, так что пока есть время, нужно насладиться им сполна!»* * *
Стоит сказать, что идея с огородом удалась. Задний двор был не таким уж и большим, так что грядок получилось около десяти, из которых две было выделено под картошку и капусту, а остальные — под горох и чечевицу. Благо что в поварской книге было очень много национальных рецептов с бобовыми, что можно сделать меню на месяц, ни разу не повторившись. Дети работали в саду сменами. Как я уже говорила, грядок вышло немного, и миссис Коул распределила обязанности. Кто копал, кто сеял, кто поливал и полол сорняки. В итоге как раз получилось по несколько часов на свежем воздухе и солнце три раза в неделю, что было великолепным достижением в такой дыре. И мне было откровенно плевать на всеобщее возмущение, потому что даже после первой недели без плесени в еде и с физкультурой на улице дети стали выглядеть чуть лучше. Я же за эту неделю как раз в тишине и одиночестве отмыла туалеты и душевые, как и обещала, а ещё как следует занялась контролем приготовления пищи, чтобы всё было по санпинам. Конечно, взрослые тоже поначалу возмущались, что их кто-то чему-то пытался учить, а я к тому же особой вежливостью в выражениях не отличалась. Но в силу возраста они всё-таки поняли, что это лучше, чем было, поэтому перестали ворчать, особенно учитывая, что они ели эту же еду. И разницу не почувствовать было невозможно. — О, мисс Я-всегда-и-везде-суну-свой-нос… как дела? В один прекрасный день, когда я стояла в тёмном коридоре на первом этаже и незаметно следила в окно, как воспитанники приюта приводили в порядок грядки, ко мне из темноты незаметно выплыло нечто и подкралось со спины. Вздрогнув, я, однако, не стала поворачиваться, лишь поджала губы и хмыкнула: — В целом, неплохо. Только избавь меня от встречного вопроса, твои дела нисколько меня не волнуют. За спиной послышался тихий смех, от которого по коже пошли мурашки, учитывая, что вокруг и так было достаточно холодно. А затем Том вдруг наклонился ко мне и прошептал над ухом: — Ты хоть представляешь, что с тобой сделают, если кто-то узнает, что это ты была инициатором работы с огородом? — Всё-то ты знаешь… — выдохнула я, а дети за окном тем временем вручную таскали воду из колонки, чтобы полить рассаду. — По-другому в этом месте нельзя, — тихо отозвался Том, и я наконец отвернулась от окна и, глядя прямо в глаза этого мелкого шантажиста, решившего взять меня на слабо, медленно проговорила: — Позволь уточнить… Ты хочешь мягко намекнуть мне, что если кто-то узнает, что я причастна к идее с огородом, то меня сразу же забьют камнями, и я не смогу поехать с тобой в ту самую школу, где ты не сможешь дальше нагло пользоваться моими бесценными знаниями и опытом? Том даже опешил от подобного ответа, видимо, возможность взять меня на крючок малость ослепила его пропитанный ненавистью к окружающим мозг. Но спустя всего пару моих размеренных вдохов на бледных губах проступила ядовитая усмешка. — Что ж, даже если кто-то что-то узнает… то точно не от меня. — Я в ответ широко улыбнулась, а он лениво посмотрел за моё плечо на задний двор и протянул: — А почему ты сама не копаешься в грязи вместе с остальными? — Я выразительно подняла брови, и Том с усмешкой хмыкнул: — Мне раньше почему-то казалось, что тебе нравится возиться в грязи… — Да, только люди мне не очень нравятся, так что я ищу себе работу подальше от толпы… К тому же рахит мне не грозит, меня каждый год мама возила на море, так что я могу и в тени посидеть, а им полезно… В этот самый момент далеко в холле громко хлопнула входная дверь, правда, мы не обратили на этот посторонний звук ровно никакого внимания, продолжая испепелять друг друга взглядом. — Да и я, к твоему сведению, образованный человек и умею кое-что помимо копания в грядках, — надменно добавила я и ткнула пальцем в окно на детей. — А они — нет. Так что пусть работают там, где могут быть полезны. — И что же это? — усмехнулся мерзавец, но вслед за громким хлопком из холла послышался невыносимый женский крик: — Помогите! По-помоги… те… умоляю! Я… я рожаю!.. — Вот это, например, — скривилась я и быстрым шагом направилась в холл. Двадцать метров, три поворота — и я была на месте, и практически сразу с лестницы показалась тощая фигура миссис Коул. К своему облегчению, вездесущей чёрной тени за спиной я не заметила, поэтому ловко подхватила роженицу под руки и повела в один из игральных залов, крикнув нянечкам: — Готовьте чистые пелёнки и горячую воду! Миссис Коул пристроилась к нам с другой стороны, хотя в этом не было особой необходимости — девушка, а это была ровесница прежней меня, если не младше, была так высушена от голода, что сравнительно небольшой живот казался гигантским на фоне торчащих костей. Вряд ли она пришла рожать именно сюда из любви к Господу… Уложив роженицу на лавку, я первым делом приступила к наружному осмотру. Четыре приёма Леопольда я знала ещё со студенчества и благодаря нехитрым движениям смогла быстро выяснить, что ребёнок находился в головном предлежании переднем виде. Неплохо. Миссис Коул тем временем добыла откуда-то древний деревянный акушерский стетоскоп — обычную деревянную трубку в виде песочных часов, которую нужно было приложить к животу, чтобы услышать сердцебиение плода. Оно, кстати говоря, было. Осталось самое неприятное — определить вставление и на каком вообще этапе были роды. В теории я знала, что делать, поэтому через «не хочу» сбегала, тщательно вымыла руки и, не касаясь ничего вокруг, засунула руку во влагалище роженицы, сложив пальцы так, как нас учили на акушерстве. Акушером я никогда не хотела быть, поэтому с первого раза даже не поняла, что вообще почувствовала. Девушка тем временем снова закричала от боли, и я, собравшись с мыслями, ещё раз сосредоточилась на ощущениях и заставила мозги думать вовсю. «Вроде три пальца нормально проходят, я даже чувствую головку… это что, стреловидный шов? Или малый родничок? Господи, что ж так сложно-то всё! Так, ещё раз… вроде малый родничок… Значит, всё должно быть неплохо…» Открытие было почти полным, так что сами роды были не за горами, хотя время подготовиться тоже было. Бегло осмотрев саму девушку, я не увидела признаков какой-либо патологии, кроме крайнего истощения, да и таз был нормальным для не самого большого плода. Поэтому роды в переднем виде затылочного вставления — наиболее физиологичном варианте родов — должны были пройти без каких-либо проблем. От меня требовалось только следить за возможным кровотечением да применить классическое акушерское пособие, которое мы тоже отрабатывали перед экзаменом. Правда, никакой экзамен не сравнится с реальной практикой, и я никак не думала, что она меня когда-нибудь настигнет. К самим родам всё было готово, нянечки явно знали, что делать, а я могла сделать вывод, что подобная ситуация была рутинной. Но отгонять от роженицы меня никто не собирался, и я, глубоко вдохнув, принялась применять знания на практике. — Давай, давай, тужься! Ещё раз, у тебя хорошо получается! А теперь… пропусти одну схватку! Всё, почти родила головку, ещё немного! Девушка кричала, билась от боли, но выполняла мои простые команды, а ребёнок практически сам появлялся в родовом канале, как нам и говорил умудрённый жизнью профессор. Да, чтобы принять роды в такой ситуации, точно много ума не надо, и спустя пятнадцать минут родились плечики, а затем и тельце, и я подхватила малыша и принялась ждать, пока перестанет пульсировать пуповина, а мне тем временем грели обычные ножницы в пламени свечи. Наконец, ребёнок закричал первый раз в своей жизни, и я закутала его в несколько тёплых пелёнок и принялась ожидать послед. Молодая мамочка тем временем совсем расслабилась, так как основная боль исчезла, и, откинувшись на жёсткую лавку, задремала. А я держала в руках крошечного человечка и не могла поверить в то, что только что сделала. — Миссис Коул… — тихо прохрипела я, когда нянечки разошлись по приюту, и остались мы вдвоём с роженицей и ребёнком, — я подумала на днях… нужно отсортировать всех чахоточных детей и отселить их в отдельные комнаты в восточном крыле… Там очень светло, хорошо проветривается, и они не смогут заразить ещё здоровых детей. И нужно будет выделить им отдельную посуду, одежду и туалет, куда не будут ходить другие. — Хорошо, Валери, — без споров выдохнула она, следя за истощённой девушкой, а я тем временем оторвалась от разглядывания ребёнка и подняла глаза на директора. — И я думаю, что им нужно будет выделить отдельное место в огороде… Работать с продуктами питания им нельзя, иначе мы все быстро заболеем, но они могли бы… выращивать… цветы, например. Палочка Коха очень чувствительна к солнечному свету, и им необходимо гулять на солнце несколько раз в день… Она без всяких возражений улыбнулась мне и провела ладонью по мокрому от пота лицу роженицы, и я, замешкавшись, вдруг выпалила: — Мадам, а вас не волнует, откуда я столько всего знаю?! — Нет, Валери, — без капли неприязни ответила миссис Коул, хотя именно неприязни, точнее, страха от неизвестно откуда взявшихся знаний у девочки-подростка, я больше всего и боялась. Но директор приюта продолжала с улыбкой смотреть на меня, и я ещё больше погрузилась в прострацию. — Я до сих пор считаю, что это Иисус наслал на тебя благодать Божию… Ты даже представить себе не можешь, какое ты для нас спасение! От неожиданности я ещё шире распахнула глаза, и она, заметив это, чуть сильнее улыбнулась, правда, в её высушенной улыбке отчётливо чувствовалась горечь. — Валери, признаюсь тебе честно, когда началась эта война, мы были в отчаянии. Продуктов и так не всегда хватало, а в последние годы всё стало только хуже… Месяц назад я была почти готова на депортацию приюта за город, хотя отлично понимала, что мы сюда уже больше не вернёмся… Теперь на моём лице застыл немой вопрос, но миссис Коул сама на него ответила: — Детей отправляют в деревню, а освобождённые здания выделяют под госпитали, но… никакой надежды, что нас пустят сюда обратно, нет. Уже пять похожих приютов распустили, и часть детей попросту оказалась на улице, а не в «безопасности», как нам обещает правительство. Дети умирали, я не знала, что и делать, и вдруг из ниоткуда появилась ты! Навела порядок, организовала огород, учишь нас правильно кормить детей… я знала, что Господь услышит наши молитвы, знала! Она всплакнула и смахнула слёзы тыльной стороной ладони, а я язвительно подумала про себя: «Ну да, это же Господь учился вместо меня шесть лет на одни отлично…» Правда, вслух язвить не стала, уж слишком верующей была женщина, от которой зависело и моё благополучие в каком-то роде. Её слепая вера даже была мне на руку, если ей грамотно распорядиться. Поэтому, дождавшись последа, я отдала ей новорождённую кроху и приступила к тщательному осмотру плаценты, параллельно протянув: — Так вы сможете раздобыть немного семян для больных чахоткой, мадам? — Я знаю одного прихожанина, который сможет нам помочь, — отозвалась она, покачивая младенца на руках. — Валери, ты поможешь нам с малышом?.. Миссис Коул с печалью в глазах посмотрела на роженицу и покачала головой, и я, прекрасно понимая, что та точно уйдёт от нас без ребёнка, если сможет оправиться от родов, медленно кивнула, а дел к моей внутренней радости становилось всё больше и больше.* * *
В скором времени среди рассады бобовых появилась клумба с цветами, за которыми ухаживали больные туберкулёзом дети. Я строго-настрого запретила срывать цветы, да и работали они в обособлении от остальных, но… впервые вместо открытого недовольства я заметила в них чувство… умиротворения. Двум мальчишкам и трём девочкам от пяти до одиннадцати лет явно нравилось ухаживать за цветами, пусть ничего особенного на их грядке не росло: ирисы, пионы, герань, маки… За месяц цветы медленно росли, что-то даже успело распуститься во время августовской жары, и дети радовались хоть какому-то результату, проводя дни на солнце. А у меня тем временем тоже подрастал опыт в акушерской практике. К концу августа в приют приползло по разным причинам около десяти женщин, может, чуть больше. Но роды я принимала далеко не у всех, трусливо выбирая случаи попроще, чтобы потом не вариться в самобичевании по поводу неудачи. И одна наблюдательная дрянь это заметила, правда, на разговор быстрее пришла не она, а кое-кто другой, чего я совершенно не ожидала. В один из спокойных августовских дней, когда почти все воспитанники были на улице, а я прохлаждалась в здании, думая над рациональной комбинацией имевшихся продуктов питания, ко мне незаметно подошли два парня лет тринадцати или чуть старше. Поначалу они просто стояли в стороне, наблюдая, как я витала в своих фантазиях, но затем один из них негромко кашлянул, привлекая к себе внимание, и я вернулась из мира грёз в такую противную реальность. — Ты скоро поедешь с Реддлом в ту самую закрытую школу? — в лоб спросил один из них, и я, немного удивившись подобной «вежливости», медленно прохрипела: — Д-да… наверное. А что не так? Будете скучать? Мальчики дружно скривились, и в общем-то, неприязнь была взаимной. Но они всё равно что-то от меня хотели, и я продолжала терпеливо ждать, пока кто-нибудь снова не заговорит. — Берегись его, — наконец прошептал второй, высокий худощавый шатен, подойдя ко мне чуть ближе, и я мгновенно выпрямилась от напряжения. — Он… он… он не такой, как все. Он другой. — Как будто я похожа на вас, — язвительно выдохнула я, наивно полагая, что подобная ненависть была связана с наличием магических способностей, о которых на подкорке догадывались окружающие. Но дело было не в этом, и второй мальчишка, ничем не толще товарища, тоже подошёл ближе и тихо добавил: — Он повесил на стропилах кролика Билли Стаббса, и Билли бы задушил, если бы тот не успел вовремя убежать! От такой информации я, мягко говоря, выпала в осадок, потому как Том всё это время казался мне просто надменным гордым засранцем, который мнил себя выше остальных, и только. Но никакой опасности я в нём до этого не видела. А мальчики, заметив перемены в моём лице, ещё активнее зашептали: — Билли потом сам повесился, когда Реддл в школе был… — Поэтому тебе об этом никто не расскажет, но мы с ним дружили… — А ещё он запугал Эми и Денниса, когда мы ездили к морю… никто не знает, что там случилось, Реддл так и не признался, но Денис потом сбежал из приюта и утопился в Темзе, а Эми просто перестала есть и умерла от голода… — За ним повсюду ходит смерть! Кроме тебя, с ним никто и не разговаривает! Все боятся… Какое-то время я пыталась переварить полученную информацию, стараясь не попасть под слепой страх воспитанников католического приюта, полного предубеждений. Но Том сам мне не очень нравился, пусть в открытую мы с ним уже не враждовали, и стоило всё же принять подобные предостережения. Только вот… — А почему вы вдруг решили рассказать это мне? — подняв брови, спросила я, и парни передо мной так и замялись. — С чего вдруг такая забота? Разве здесь так принято? Ещё на несколько минут повисла гнетущая тишина, которая вкупе с холодом тени действовала мне на нервы. И вдруг тот самый рыжеволосый мальчишка, не поднимая взгляда, прошептал: — Потому что ты хорошая. А он — нет. Один за другим они выбежали из столовой, оставив меня одну в совершенно смешанных чувствах. Умом я понимала, что нужно было очень грамотно отделять детские фантазии от реальности, тем более что смерть тут ходила практически за каждым, но… что-то аукнулось в моей душе, и я решила для себя всё же быть начеку. Мало ли что… Спустя несколько дней после того самого странного разговора в приют ближе к вечеру пришла очередная роженица. Снаружи громыхала непогода и сверкали молнии, поэтому выбор места для разрешения от бремени был очевидным, особенно для бездомной. Как всегда в подобных случаях, первым делом я провела беглый осмотр, а после направилась в каморку рядом с кухней, где хранились кое-какие лекарства и стетоскоп. И вот по дороге меня как раз и поймал главный маэстро интриги на несколько километров вокруг. — Валери, как приятно тебя видеть… опять готовишься помогать в родах?.. — Я, проигнорировав его, свернула за угол, но чёрная тень снова меня настигла и ядовито прошептала: — Или опять откажешься и обречёшь несчастную женщину на гибель?.. Не удержавшись, я тихо рассмеялась и, взяв всё, что было нужно, быстрым шагом направилась обратно в «родзал». — То есть ты считаешь, что у меня синдром Бога, раз я выбираю, кому жить, а кому нет? — Со стороны это выглядит именно так, — хмыкнул мерзавец, неотрывно следуя за мной, и я вдруг резко затормозила, развернулась и в лицо сказала: — А в твою светлую голову случайно не приходила мысль, что это не я решаю, кому жить, а кому нет, а просто выбираю те случаи, когда женщина и ребёнок точно выживут? — И как же ты это делаешь? — словно удивившись, спросил он, и я снова зашагала в сторону холла, бросив: — Не зря же я в универ шесть лет отходила, как ты считаешь? — Может быть, — догнав меня, парировал Том, и мы как раз остановились на пороге зала, где на лавке корчилась очередная роженица. Я ещё раз задумчиво обвела её взглядом, а Том, внимательно всмотревшись в моё лицо, тихо протянул: — Так ты будешь участвовать или уйдёшь?.. — Буду, — наконец выдохнула я, решив, что роды должны пройти без осложнений. В конце концов заметного сифилиса не было, как и прочей заразы, воды вроде подтекали чистые, не тощая, таз не слишком уплощён от рахита, плод некрупный… Но только я шагнула вперёд, как мне прилетело насмешливое: — Что ж… тогда желаю удачи! И чёрная тень скрылась в темноте лестницы, а я выругалась про себя: «Без твоих пожеланий обойдусь!» и направилась к роженице. Раскрытие два пальца, время было, и пока бродяжка стонала на схватках, я не спеша готовила всё необходимое, чтобы не дёргать нянечек и миссис Коул. Хотя последние всё равно постепенно пришли к нам, доделав все срочные дела, и мы принялись ждать, когда же природа возьмёт своё. Через два часа я начала волноваться, потому что открытие было практически полным, роды явно были не первыми, но головка почему-то не хотела продвигаться. И, в который раз проведя как следует влагалищный осмотр, мои руки начали мелко дрожать… «Блядь… твою мать… нет, только не это…» Люди вокруг не сразу заметили, как я побледнела, но миссис Коул после моего продолжительного молчания и отсутствия каких-либо действий обеспокоенно посмотрела на меня, и я с трудом выдавила: — Головка разогнулась и… теперь роды идут в лобном вставлении. Приложив стетоскоп к животу, я попыталась сквозь крики роженицы выслушать сердцебиение плода, но оно было таким слабым, что его практически не было слышно. И, отложив инструмент в сторону, я потянула миссис Коул в коридор и шёпотом пояснила: — Она не родит. Ребёнок доношенный, таз чуть сужен… плод вклинился в узкой части таза и сейчас задыхается… нужно достать акушерские щипцы или позвать на помощь!.. Но директор приюта жалостливо покачала головой. — Валери… у нас нет щипцов, и никто не придёт… — Но психиатр! Психиатр же был здесь, когда я!.. — Милая, это мой одноклассник, — тихо перебила меня она, и я так и осеклась на полуслове. — Он приходит иногда к нам, когда происходит что-то совсем странное, как было с тобой, но он двадцать лет лечит душевнобольных людей и точно не сможет принять такие роды. — Но он же учился вместе с другими! У него точно должны быть друзья-акушеры, и!.. — Валери… пойми меня правильно, но Джон не хочет афишировать свои визиты сюда, и никого из знакомых звать не будет. Люди, которые очень хорошо зарабатывают на частной практике, не побегут к нам спасать бродяжку, которых сейчас пруд пруди на улице. Мне очень жаль… мы можем что-то сделать сами?.. «Ребёнок задохнётся в ближайшее время, если ничего не сделать… а без инструментов мы ничего сделать и не сможем. Кесарить её кухонным ножом смысла нет — плод и так не выживет, а она умрёт от боли и кровопотери». Все предыдущие роды, даже на которых я не была, всё равно заканчивались рождением плода, живого или мёртвого. Тем более процент именно лобного вставления, при котором роды естественным путём практически невозможны, составлял десятые от общего количества родов… почему именно мне повезло на них натолкнуться?! Но жалеть себя было некогда — в зале умирала женщина, которой так и не будет суждено хотя бы увидеть своё дитя… надо было что-то делать. Хотя бы облегчить её страдания, чтобы она умерла без боли. — Миссис Коул, здесь есть обезболивающие? — не своим голосом прохрипела я, безжизненным взглядом смотря перед собой, и она медленно покачала головой. — Нет, Валери. У нас нет ничего, кроме воды и стетоскопа… «Пиздец… приплыли…» — простонала я, и как раз в это мгновение раздался нечеловеческий крик за спиной, и я, не выдержав, побежала по коридору куда глаза глядят. Не знаю, почему, но я прибежала к своему наблюдательному пункту, с которого следила за работой на огороде. За окном было темно, дождь нещадно хлестал в окна, а небо то и дело рассекали молнии, подсвечивая растительность на улице, которая жалась к земле под сильным ветром. И особенно страдали цветы… «Хоть бы их не снесло ветром, погода разыгралась… — подумала я, стараясь не вспоминать об умирающей роженице, и вдруг голову осенила мысль подобно вспышке прогремевшей молнии. — Чёрт возьми, маки!» Я до конца не верила в свою затею, но всё же выбежала на улицу и принялась копаться в той самой клумбе, к которой запретила подходить всем остальным. И наконец нашла то, что мне было нужно — несколько зелёных коробочек с семенами. Сжав добычу, я побежала на кухню, и на меня сразу же повернулись Берта и Люсиль, готовившиеся уйти спать после тяжёлого рабочего дня. Наверное, мой безумный, да ещё и мокрый вид мог напугать другого, но я не глядя по сторонам отыскала толкушку, высыпала из коробочек семена и принялась их толочь, добывая сок. — Ты что делаешь? — удивлённо протянула Берта, однако, без всякой враждебности, а Люсиль подошла ко мне и поражённо добавила: — Это мак?! — Я хочу получить маковую воду, — выдохнула я, когда сок показался из шелухи, и побежала за тряпкой, чтобы как следует процедить его. — Там женщина пришла рожать… а ребёнок застрял в путях, никто его уже не достанет. Я не стала говорить, чем всё закончится, а поварихи не стали стоять над душой, лишь тяжело вздохнули и покинули кухню. Процедив сок, я нашла небольшую кастрюльку, чтобы чуть подогреть полученный раствор, а за окнами вместо раскатов грома так и слышалась сирена госнаркоконтроля. «Господь, лишь бы меня никто не арестовал за варку героина…» — молилась я про себя, а наркотик тем временем дошёл до своего приемлемого вида, и я могла облегчить последние часы нуждающейся… В родзал я вернулась уже с маковой водой. Головка за полчаса моего отсутствия так и не продвинулась, а сердцебиение плода окончательно затихло. Женщина тоже стремительно теряла силы, агонируя от невыносимых и безрезультатных схваток, и я наугад споила ей несколько глотков опиатов. — Что это?.. — хрипло поинтересовалась миссис Коул, когда крики наконец затихли, а я отсела подальше от умирающей. — Маковая вода… на клумбе на заднем дворе был мак снотворный… это всё, что я могу сделать. Только детям не говорите, как его можно использовать, иначе это плохо закончится… Миссис Коул заботливо сжала мою руку, и только я опустила голову, как рядом послышался горячий шёпот: — Иисус видит твои старания, милая моя. Он видит всё, а эта женщина скоро насовсем избавится от боли… Смерть зафиксировали в начале третьего ночи. К тому времени все разошлись спать, а я решила до последнего сидеть со своим пациентом, неся бремя ответственности до конца. И когда на теле появились трупные пятна, я всё-таки не выдержала и рванула к себе в комнату, не видя дороги перед глазами. В тот день было официально открыто моё личное кладбище. Конечно, я работала с онкологическими больными, но я ни разу не видела, как они умирали… от нас они уходили на своих двоих и с улыбкой. Конечно, в приюте тоже было немало смертей, но я не принимала в них непосредственного участия, лишь мельком узнавая об ушедших за ночь от болезней. И весь этот месяц я умело ходила по минному полю, выбирая самые удобные случаи, но… в этот раз мина под ногой разорвалась на части, и я разрывалась от боли. Я сама пропускала через себя всё то, что пережила на моих глазах роженица, и только лишний раз убедилась, что правильно избегала подобных случаев. Обычно никто не смел меня трогать в моей каморке, сколько бы времени я ни решила спать, но в восемь часов ко мне без стука ворвались, а я даже не пошевелилась с ночи, так и сидя на полу за кроватью, обнимая колени. Том, быстро оглядев моё состояние, без единой эмоции подошёл ко мне и протянул книгу, и я безжизненно уставилась на него. — Я должен был дать тебе её раньше, но ты была так занята уборкой и прочей ерундой, что… В общем, через неделю мы едем в Хогвартс, поэтому прочитай о его истории хоть немного, я не собираюсь водить тебя за ручку и отвечать на каждый глупый вопрос. С трудом заставив себя шевелиться, я таки приняла книгу, а Том ехидно усмехнулся и наклонился ко мне. — Что, не повезло в этот раз? Но с маковой водой ты хорошо придумала, я уже и мечтать не смел, что она когда-нибудь заткнётся… Честно, я была в шаге от того, чтобы придушить его голыми руками, несмотря на то, что была против любого насилия. Благо, что в моих дрожавших от злости руках была книга — единственное, что давало хоть какую-то опору в этот момент. Том же, постояв так ещё немного, наконец выпрямился и уже почти развернулся к выходу, как я с ненавистью прохрипела: — Ты дал мне её, чтобы я опять не сорвалась, и ты мог дальше использовать меня? Его бледное лицо заострилось ещё чуть сильнее, если такое вообще было возможно, а безжизненные, пропитанные ядом губы медленно расплылись в усмешку. — Заметь, в недальновидности меня трудно обвинить. — Это точно… — прошептала я, начиная верить всем сплетням про человека рядом, а сам Том бросил мне на пороге: — Не забудь отдать мне потом книгу, это моя собственность! — И растворился на лестнице. «История Хогвартса…» — бегло прочитала я название вручённой на время книги и наугад открыла первую попавшуюся главу, решив отвлечься от событий ночи и хоть как-то, но собраться и двигаться дальше. А в голове невольно крутилась мысль, что мальчишки были правы, и за Томом Реддлом действительно по пятам следовала сама смерть.