Так идут к звездам

***

      Что ж, на то, чтобы привести кухню в более или менее приемлемый вид, у меня ушло пять дней кропотливого труда с утра до позднего вечера. Впрочем, неоспоримым плюсом было то, что у меня был постоянный доступ к еде, и я даже видела, как она готовится. И во время этого приготовления я одним только взглядом давала знать поварихам, что если они посмеют испоганить мой труд, то я без всякой магии прокляну их так, что мало не покажется. И вроде как подобная профилактика дала некий эффект — сварливые тётки научились сразу же прибирать за собой, не дожидаясь, пока всё вокруг зарастёт грязью второй раз. Но на этом, похоже, всё и закончилось.       Как только я привела кухню в порядок, а заодно и свою комнату, у меня пропал повод что-то делать. Слоняться без дела по приюту и смотреть на больных детей у меня не было никакого желания, поэтому я засела в своей комнате и постепенно погружалась в апатию. Снова. Всё даже дошло до того, что я не выходила из своей комнаты два дня подряд. Я даже с кровати не вставала. Меня словно придавило перспективами на мою «новую» жизнь, и от этих перспектив хотелось выпить той самой противной хлорки и забыть это всё как страшный сон…       Удивительно, но по мужу я не скучала от слова «совсем». И это только подтверждало, что мысли о разводе были правильной идеей, которую я, к сожалению, не успела воплотить в жизнь. Похуй на деньги, как-нибудь выкрутилась бы с учётом того, что я и так жила в отделении сутками… но теперь возможности выкручиваться попросту не было. Я всю жизнь шла к этой чёртовой ординатуре, пахала на диплом, сидела дома в сессии, пока другие гуляли и наслаждались жизнью… Я с трудом сменила город, долго привыкала, долго не могла поверить, что я наконец врач и действительно лечу больных… пыталась с головой окунуться в мир хирургии, который вроде как даже понравился… и это всё в один миг оборвалось. Я оказалась не пойми где без друзей, семьи, каких-либо связей… Всё, чем я жила, к чему привыкла, осталось далеко позади (или впереди?)… Во время уборки я старалась не думать обо всём этом, терпеливо ожидая, что меня всё-таки разбудят от наркоза, но… Время шло, я была на том же месте, и надежда таяла на глазах. Как и силы что-то делать.       Наверное, больше, чем по разрушенной карьере, которая только-только началась, я скучала по маме. Да, я была уже большой девочкой, и честно говоря, после моего замужества мы с ней виделись дай бог три раза в год, но… я всегда знала, что она рядом. Я могла в любой момент позвонить и спросить, как дела, а ещё сесть на поезд и приехать в гости. Пусть я редко пользовалась подобной возможностью, но сама мысль об этом поддерживала меня. А сейчас что?.. Я всё-таки умерла, и моя мама плачет над моей могилой? Я стала овощем после аварии, и это всё мне снится, и совсем скоро меня отключат от аппарата ИВЛ? Ни в одном из вариантов я не хотела бы, чтобы страдал единственный дорогой моему сердцу человек, и самое поганое было в том, что в данных обстоятельствах я не могла сделать ровным счётом ничего. А здесь, без близких, мне и не хотелось ничего делать.       Живот всё меньше давал о себе знать, а спать наоборот хотелось всё больше. И я так и молилась про себя, что вот сейчас усну и не проснусь, как однажды открыла глаза после тревожного забытья и увидела моську того, кого в принципе видеть не хотела.       Вздохнув, я как следует зажмурилась, а после принялась мутным взглядом рассеянно смотреть на незваного гостя, а тот, простояв над моей душой прилично времени, наконец не выдержал и воскликнул:       — Ты собираешься выходить из этой комнаты, или как?!       — Не хочется, — выдохнула я, повернув голову чуть вбок. Тома же такой ответ не устроил, и он специально подошёл к крохотной кровати так, чтобы его было видно, и вдобавок кашлянул для привлечения внимания.       — И зачем только ты потратила столько времени на уборку кухни, если не собираешься в итоге есть?..       В этот раз отвечать не было ни сил, ни желания, и я молча смотрела перед собой, ожидая, когда снова останусь одна и провалюсь в дрёму. Но кое-кто сдаваться не собирался, и, нахмурившись, не оставлял попыток растормошить меня.       — Что с тобой? Ты заболела? Всё-таки надышалась той хлорки? Или это… полио… как его там…       — Что тебе от меня надо? — наконец прохрипела я, решив, что чем раньше отвечу на его вопросы, тем раньше он от меня уйдёт. Том же ещё больше нахмурился от моего тона и осторожно протянул:       — Я думал… мы прогуляемся в Косую аллею за учебниками, пока цены к новому учебному году не задрали… Дамблдор поручил мне приглядывать за тобой, а одна ты не сможешь даже проход найти.       «Какая забота… лицемер проклятый!» — фыркнула я про себя, а вслух так же безжизненно выдохнула:       — Если хочешь идти по магазинам, то деньги в шкафу на верхней полке… мне всё равно, что ты выберешь, я тебе доверяю… Мне не встать с этой кровати, мне плохо.       Слова «деньги» и «доверяю» настолько сильно потрясли засранца, что тот вместо того, чтобы уйти, наоборот подошёл чуть ближе к моей кровати и распахнул глаза, словно увидел грудь Памелы Андерсон во всей красе. Только вот я была просто я, и мне так хотелось остаться одной, чёрт подери!       — Что с тобой, чёрт возьми?! Я не буду ходить вместо тебя по Косой аллее, перебьёшься!       — Тогда проваливай отсюда и оставь меня в покое! — не выдержав, чуть громче прежнего воскликнула я, но мальчишка продолжал стоять над душой и внимательно смотреть на меня. Покачав головой, будто не веря услышанному, он чуть наклонился и ехидно протянул:       — Ты сама сказала мне, где лежат твои деньги… я могу взять их и потратить на свои нужды, и тогда у тебя не останется на школу…       — Хоть всё забирай, не хочу я ехать в эту грёбанную школу, — раздражённо выдохнула я, так как в гробу я видела среднее образование, я и так потратила одиннадцать лет жизни, чтобы получить его.       Том поверить не мог, что я так легко соглашалась на все его уловки, а после вдруг молча развернулся, подошёл к шкафу, забрал оттуда мешочек с монетами и вышел из комнаты, чувствительно хлопнув дверью. Но всё, что возникло у меня в душе после этого «ограбления», было… облегчение. Правда, ненадолго.       Не успела я закрыть глаза и насладиться тишиной, как дверь снова распахнулась, а крайне злой Том подскочил к моей кровати и закричал:       — Вставай, сейчас же!       Но я, медленно открыв глаза, без единой эмоции посмотрела на него и еле слышно прошептала:       — Отъебись… пожалуйста.       Трудно будет сказать, что же разозлило этого мальчишку больше: мат в его сторону или же смысл слов. Но следовать моей просьбе он явно не собирался, что начинало бесить уже меня. Правда, не настолько, чтобы что-то предпринять.       — Вот как, значит? Лежишь здесь и жалеешь бедненькую себя, да? Смотреть противно! Знаешь, когда ты стала прибираться на кухне, пусть даже и для себя одной, но… мне показалось, что ты сильная личность, а сейчас… одно разочарование…       Том скривился, будто от резкой вони, а я тихо выдавила:       — Мне пиздец как жаль, что я тебя разочаровала… — одним взглядом давая понять, как же мне на самом деле было плевать на его грёбанные чувства, — свали из моей комнаты, будь добр, голова болит. А все претензии напиши на бумажке, может, я её даже когда-нибудь прочитаю…       Мне казалось, что это будет конец разговора, ведь мальчишка, как бы не пытался, даже не заставил меня пошевелить бровью, не то что встать. Я и не собиралась вставать… но едва я опять закрыла глаза, поддавшись нахлынувшей тишине, как рядом вновь раздался ядовитый голос:       — Знаешь, многим людям здесь повезло куда меньше тебя… а ты лежишь и строишь из себя жертву обстоятельств. Жалкое зрелище…       — Жертву обстоятельств? — хрипло повторила я, с трудом проанализировав последние слова, и Том, уже повернувшийся к входной двери, обернулся, а я чуть приподнялась и прошипела: — Да что ты знаешь, мелкий засранец, об обстоятельствах, в которых я варилась всю свою жизнь?..       Он изогнул бровь, однако, не проронив ни слова, а плотину внутри меня вдруг прорвало, и всё, что грызло эти дни, вырвалось наружу.       — Я шесть грёбанных лет шла к своей цели, ночами не спала, зубрила, терпела унижения от преподов и мужа, заработала себе махровую депрессию, что приходилось жить на рецептурных колёсах с успокоительными… Поступила наконец в этот блядский универ в орду по блядской специальности, которой хотела бы заниматься всю жизнь… Где меня снова окунули в море говна, блядскую дедовщину и рабство за сущие копейки, на которые даже неделю прожить трудно… грёбанная кафедра требует одно, отделение другое, удовлетвори, блядь, как последняя проститутка, всех и не отсвечивай сильно, ты ж тут никто! Но всё равно я хотела быть полезной, старалась, учила, пахала, отходила всего ничего и!.. И теперь какая-то сопля на палочке смеет выговаривать мне, что я разочаровала его ожидания?! Да пошёл ты знаешь куда!..       — А говорила, встать не можешь…       Я настолько рассвирепела, что сама не заметила, как откинула одеяло и вскочила с кровати, ткнув пальцем в грудь Тома. Тот, кстати, даже не шелохнулся от моих угроз, а когда я осеклась, осознав, что стою на ногах, то не выдержал и криво усмехнулся. А я крепко задумалась… всё-таки лежать и страдать мне и самой не нравилось, но без посторонней поддержки или лекарств я бы так и не пошевелилась. Поддержкой это, конечно, было трудно назвать, но…       — Ладно, — наконец протянула я, придя к кое-каким выводам, и ухмылка Тома стала ещё шире. — От тебя есть какая-то польза, признаю…       — Не за что, всегда рад помочь, — рассмеялся гад, а я быстро метнула взгляд на зеркало и, придя в ужас от растрёпанной банши в нём, решительно направилась к шкафу.       — Ага, а теперь проваливай из моей комнаты!       — С чего бы это? Я ещё не закончил!.. Ты что творишь?!       Я, не обращая никакого внимания на постороннего в комнате, резко схватила за подол застиранной рваной ночнушки и потянула вверх, и Том вдруг резко отвернулся от меня, а я, присмотревшись, заметила, что его уши налились багрянцем.       — Так мы же собирались в эту грёбанную аллею… — усмехнулась я, так и держа в руках подол сорочки. — Мне нужно переодеться, не пойду же я в этом… Эй?..       Я никак не могла понять, в чём была причина подобной реакции, а потом в голову закралась одна интересная мысль… «Он что, ни разу не видел голых девочек?.. Позор какой, ему же лет пятнадцать, не меньше!» И, рассмеявшись, я подкралась к нему со спины, мельком взглянула на красное лицо мерзавца и с придыханием протянула над его плечом:       — Чёрт подери, обожаю, когда девственники краснеют…       Краска ещё гуще покрыла миловидное личико, и Том пулей вылетел из моей комнаты, бросив:       — Жду на лестнице, побыстрее!       Даже хлопок дверью не смог заглушить мой злорадный смех, и я не сомневалась, что кое-кто его прекрасно слышал даже на лестнице. Но, отсмеявшись, я всё же вернулась к шкафу с вещами, попутно удивившись, как же быстро смогла встать с кровати без антидепрессантов и психотерапевта… на одной чистой злобе! Но это определённо что-то стоило.       Что ж, учитывая, что самое приличное платье в шкафу я заляпала ещё во время уборки кухни, то пришлось выбирать из того, что осталось. А осталось застиранное синее платье-колокольчик до колен и серые носочки… будто я была какой-то Элли из страны Оз и, похоже, даже нашла своего «страшилу»…       На самом деле, от Тома у меня было двойственное впечатление. Вроде бы он был обычным самовлюблённым засранцем-подростком, который не привык быть в стороне и жаждал внимания. Плюс, у него были неплохие мозги, раз он сумел так быстро узнать обо мне из документов, да ещё и устроил тот цирк с окном и психиатром. Но я уже достаточно пожила на этом свете, чтобы отличать хороших людей от не очень, и этот мальчишка явно не входил в первую категорию. С ним не хотелось делиться секретами и болтать как лучшие подружки, наоборот… хотелось сбежать куда-нибудь и никогда больше не пересекаться. Хотя явных причин для подобного ещё не было. Но я верила своей чуйке, и она подсказывала, что это «ещё» рано или поздно наступит.       Что ж, пока бежать было некуда, и я, приведя себя в более или менее приличный вид, вышла на лестницу, с удивлением отметив, что все комнаты на третьем этаже были распахнуты, а дети тщательно вытирали пыль и мыли окна.       — С чего это вдруг? — хмыкнула я Тому, кивнув на одну из комнат, пока мимо нас прошастала шестилетка с полным грязной воды тазом, и тот бегло осмотрел меня и хмыкнул:       — Дурной пример заразителен. Идём?       «Это он на меня намекает?.. — немало удивилась я, зашагав по скрипучей лестнице вниз. — Я заставила весь приют отмывать пол и стены?.. Вот это я красотка!»       Солнце засияло чуть ярче, и плевать, что до той мрачной лестницы оно не доходило от слова «совсем». Я даже почти забыла, что полчаса назад валялась без сил и не видела смысла жить дальше, как на втором лестничном пролёте меня чуть не сшибла одна из нянечек.       — Сестра Рейчел! Сестра Рейчел! Там Сэмми… о Господи!       Она сломя голову побежала вниз, опередив Тома, а я настолько поразилась её ужасной бледности и страху, что замерла на месте и уставилась в ту сторону, откуда прибежала нянечка. А затем медленно сделала первый шаг, сама не понимая, что же хотела увидеть. Удивительно, но Том не стал останавливать меня или каким-либо образом торопить. Вместо этого он чёрной тенью незаметно пошёл за мной, и нам не составило труда найти комнату, в которой всё и произошло… скоро произойдёт.       На продавленной железной кровати лежал измученный мальчик лет девяти или десяти, хотя из-за недоедания он просто мог выглядеть моложе своего реального возраста. Мне сразу бросились его заострённые черты лица и запавшие глаза на обезвоженном лице, а вот мальчик нас и вовсе не замечал. Рассеянным взглядом он смотрел перед собой, будто видел другой мир, и только я хотела отвернуться, как его вдруг резко согнуло и вырвало прямо на деревянный, никем давно не мытый пол.       — Симптом miserere… — встретившись взглядом с Томом, прошептала я, по одному только запаху рвоты догадавшись, чем всё закончится. Правда, в угольно-чёрных глазах так и не промелькнуло понимание, и я тихо хмыкнула: — Ты же католик?       — По принуждению, — вяло отозвался он, переведя задумчивый взгляд на мальчика. — Что это значит?       — «Прими, Господь, его душу…» Идём, мы здесь уже ничем не поможем.       Осторожно прикрыв дверь, чтобы остальные дети ненароком не увидели умирающего товарища, я словно в трансе зашагала обратно на лестницу, чтобы спуститься в холл. Но Том, явно желая узнать больше, схватил меня за руку на середине пролёта и требовательно спросил:       — Ты знаешь, что с ним? Это какая-то инфекция? Неизвестный вирус? Как от него спастись?..       Так и замерев на месте, я медленно подняла взгляд на выточенное бледное лицо, пытаясь стереть из сознания совершенно другой образ, и всё никак не могла найти ни одного знака… сочувствия. Его там попросту не было. Всё, что терзало человека рядом со мной, — было беспокойство за свою драгоценную шкуру, поэтому неудивительно, что он вцепился в меня как клещ и никак не хотел слезать с шеи. Даже за покупками повёл, чтобы наладить отношения… Хотя кто я такая, чтобы судить его? Каждый крутится как может…       Чуть прогнав отвращение, я всё же медленно переступила ступеньку, попутно задумчиво бросив:       — Я понятия не имею, с чего всё началось, но каловая рвота — это симптом терминальной стадии кишечной непроходимости, и даже в моё время лучшие специалисты не смогли бы ему помочь в таком состоянии. Ему осталось пару часов, не больше.       — Да, но ты можешь хотя бы предположить, в чём причина? — не сдавался Том, и я чуть ускорила шаг, заодно обдумывая своё «экспертное» мнение.       — Возможно, его кишечник забил комок глистов, я о таком читала… — человек рядом со мной тотчас поморщился, а я хмыкнула про себя: «Какие мы нежные…» и продолжила: — Учитывая уровень гигиены в этом месте, такое вполне возможно. А может, просвет кишки перекрыла опухоль, хотя он слишком маленький для такого… А ещё, может быть, у него развилась динамическая кишечная непроходимость от того, что он съел слишком много после долгого голодания… я читала в учебниках, что подобное было часто в военное время.       Том на пару минут задумался, и это дало мне небольшую возможность прийти в себя, особенно учитывая, что мы наконец пересекли холл и вышли на улицу, где было пасмурно, но удивительно свежо.       — То есть, после долгого голода лучше не налегать на пищу?..       Я в ответ медленно кивнула, поскольку вывод был чертовски верным, и мне самой, похоже, не стоило об этом забывать, учитывая обстоятельства. Но когда мы наконец вышли за металлический забор на улицу, пришла моя очередь задавать вопросы.       — А ты уверен, что нам можно вот так покинуть приют? Нас не будут искать?..       — Меня точно не будут, — ядовито отозвался Том, и я медленно повернулась и вопросительно уставилась на него. — Миссис Коул и остальные сёстры спят и видят, как бы я поскорее отсюда уехал, и честно говоря, я разделяю их чувства, мне и самому здесь не нравится…       Он скривился от явного отвращения, а я продолжала терпеливо ждать, потому что судьба этого засранца волновала меня в последнюю очередь.       — А тебя никто не посмеет отчитывать за прогулки по городу после того, что ты устроила на кухне, — наконец хмыкнул Том, и я закатила глаза, прекрасно понимая, что это была чистейшая правда.       — Так а куда мы идём? Что эта за аллея такая?       — Терпение — и ты получишь ответы на все вопросы… — мечтательно протянул он, вдохнув пыльный воздух полной грудью, словно только что вырвался из тюрьмы. Повисла неловкая пауза, и желания её заполнять лично у меня не было совершенно, но Том вдруг тихо добавил: — Но учитывая, что мне тоже нужно купить всё к школе, экскурсия будет насыщенной…       — Так ты же говорил, что всё купил?! — не веря своим ушам, воскликнула я. — Тогда, когда меня… чуть не сбили! Ты… ты говорил это тем важным шишкам из правительства!       — Я соврал, — крайне непринуждённо ответил Том, будто сообщив прогноз на завтра. — Какие-то проблемы?       — Никаких… — выдохнула я, окончательно решив, что этому хитрому скользкому гаду точно не стоило доверять. Права была моя чуйка…       Вот теперь разговор окончательно заглох, и мы просто молча шли по людным улицам, думая каждый о своём. Я пыталась переключиться с умирающего мальчика в приюте на старинные автомобили, которые видела только на почтовых открытках, а ещё цеплялась за каждый яркий наряд модниц, которых можно было по пальцам пересчитать. В основном люди — и мужчины, и женщины, — были одеты почти так же скромно, как и я, что лишь добавляло мне уверенности в своём внешнем виде. Но всё быстро изменилось, когда мы пришли в место назначения.       Сначала мы свернули с одной из центральных улиц на улочку поменьше, где явно убавилось количество прохожих, а затем на ещё одну, и ещё… пока наконец не оказались в неприметном закоулке, в котором был грязный паб с покосившейся вывеской.       Том, нисколько не обращая внимания на внешний вид здания, уверенно вошёл внутрь, и мне не оставалось ничего иного, как засеменить следом. Но заказывать внутри мы ничего не стали: таким же быстрым шагом пересёкши паб, Том вышел на задний двор к неприметной кирпичной стене и принялся стучать по определённым кирпичикам своей палочкой. И вдруг произошло чудо. Стена сама по себе начала перестраиваться, а в середине оказался проход… в страну чудес, не меньше!       Мельком оценив мой потрясённый вид, Том ехидно усмехнулся и первым вошёл в открывшийся проход, и я, опомнившись, побежала за ним, боясь отстать в разношёрстной толпе.       Сколько же вокруг было интересного! Непонятные животные, непонятные вещи на витринах, непонятные костюмы на странных по виду людях, диковинные животные… Из серой и пресной действительности мы вдруг действительно оказались в сказке, в которой вряд ли слышали про голод и войну… Господь, и почему только все люди не могут жить так?!       — Итак… предлагаю сначала купить самое дорогое, а потом распределить бюджет и докупить необходимое.       — То есть мы купим не всё?.. — вскинула брови я, на что Том буднично помотал головой.       — Нет, конечно, нам не хватит денег, даже если их сложить. Но кое-что можно будет добыть потом, у меня есть пара неплохих идей… Что, начнём с палочки?       Я в ответ пожала плечами, абсолютно не понимая системы распределения финансов, особенно учитывая, что моё письмо от Дамблдора до сих пор было у Тома. Но тот бодрым шагом засеменил к одной из лавок рядом с огромным покосившимся зданием с белоснежными колоннами — банком, и я в который раз рванула за ним.       — Добрый день, мистер Олливандер! — громко поздоровался Том, едва колокольчик над дверью зазвенел, и я чуть не врезалась в него, с любопытством заглянув внутрь. И едва мы прошли в магазин, как из-за пыльного стеллажа показалась взъерошенная голова пожилого человека, чем-то напомнившего мне одуванчик.       — Том, мой мальчик, как я рад тебя видеть! Что-то случилось?..       Продавец обеспокоенно посмотрел на нас, но Том безмятежно улыбнулся и сделал несколько шагов вперёд.       — Нет, сэр, я всего лишь помогаю своей подруге купить всё необходимое для школы… в этом году мы будем учиться вместе.       «И давно это мы стали друзьями?!» — скривилась я, а мистер Олливандер мигом перевёл взгляд на меня и широко улыбнулся.       — Ах, вот как! Приятно познакомиться, мисс! Но вы же не первокурсница… что случилось с вашей предыдущей палочкой?..       — Утонула в море, — хмыкнула я, про себя добавив: «…море моих слёз о пропавшей ординатуре…»       Том будто прочитал мои мысли и красноречиво закатил глаза, а продавец, будто не замечая этого, подошёл ко мне и крепко пожал руку.       — Что ж, досадно. Но я помогу вам подобрать новую, можете даже не сомневаться!       Я искренне попыталась дружелюбно улыбнуться, правда, получилось так себе. Но мистер Олливандер был рад даже такому и подвёл меня к столу, а после взмахнул своей палочкой. В воздух тотчас взмыл сантиметр и принялся обмерять меня, будто я сделала заказ на платье в ателье, но Олливандер опередил моё любопытство.       — Без тщательно собранных мерок подобрать хорошую палочку невозможно, мисс…       — Валери, — подсказала я, пытаясь не обращать внимания на пляшущий в воздухе сантиметр, и Олливандер снова тепло улыбнулся мне и принялся рыться в ближайших коробках.       — Что ж, посмотрим… может, вот эта?       Мне всовывали в правую руку одну деревянную палку за другой, но какого-либо эффекта так и не произошло. Я даже почти смирилась, что ничего уже не выйдет, как вдруг на двадцатой палочке в воздух взмыл сноп ярко-зелёных искр… правда, особого энтузиазма на лице Олливандера так и не появилось, хотя поиски определённо были завершены.       — Странно… — задумчиво пробормотал продавец волшебных палочек, прислонив пальцы к подбородку, и я вопросительно вскинула брови. — Очень странное сочетание: тис — дерево смерти, и волос единорога, символизирующий чистоту и жизнь…       Понятнее не стало, и я продолжала с недоумением смотреть перед собой, и Олливандер продолжил свои размышления вслух:       — Да, очень странное сочетание, не помню даже, были ли подобные палочки до этой… Помнится, у меня даже чуть не загорелась мастерская, когда я пытался совместить несовместимое… — Я ещё больше выразительно скривилась, никак не ожидая услышать подобные рекомендации о «моей» палочке, а продавец очнулся и учтиво спросил: — Так вы берёте, Валери?       — Ну да, она же меня выбрала, так?       Олливандер медленно кивнул, продолжая задумчиво смотреть на меня с палочкой в руках, и вдруг проговорил:       — Вы тоже очень странная особа, Валери… обычно дети приходят в восторг, когда натыкаются на свою палочку, а вы даже не улыбнулись…       — О да, я… я так рада! — через себя воскликнула я, и Том рядом со мной тяжело вздохнул. — Это так… так волнительно! Куда дальше пойдём, я так есть хочу?       Быстро сменив «радость» на привычную усталость, я повернулась к своему проводнику, и Том бросил:       — Надо было поесть в приюте, сейчас у нас слишком много дел. Сколько мы должны вам, мистер Олливандер?       — Тис и волос единорога, двенадцать и три четверти дюйма… с вас восемь галлеонов, молодые люди.       Том быстро достал из одного мешочка восемь золотых монет и отдал их продавцу, и мистер Олливандер дружелюбно помахал нам на прощание рукой.       — Удачи вам, друзья мои! Приятно было познакомиться!       Но мы один за другим быстро вышли на улицу, и Том мельком просмотрел наши списки с покупками.       — Что ж, одно сделано… дальше комиссионный магазин книг, там мы найдём подержанные учебники. И кстати, у меня тоже палочка из тиса, только внутри перо феникса, и в длину она тринадцать с половиной дюймов.       — Я тебя умоляю, только давай не будем мериться хуями, это всё равно ни к чему хорошему не приведёт, — закатив глаза, устало выдохнула я, крепко держа в руках узкую коробочку с палочкой, и Том в ответ недовольно поморщился.       — Надо будет поработать над твоей речью… иначе тебя выгонят на первой же неделе!       — Пусть только попробуют, — пробормотала я себе под нос, но Том, однако, услышал и недовольно покачал головой. «Вот засранец!» — уже про себя выдохнула я, мечтая поскорее оказаться в приюте и наконец поесть, несмотря на количество всего интересного вокруг.       Что ж, учебники мы купили в почти полном комплекте и даже в не самом плохом состоянии. Форму мне тоже удалось подобрать в магазине уценённых мантий неподалёку, правда, я была возмущена, что для девочек она не подразумевала брюки, только для парней. Следом была аптека с ингредиентами для зелий, рядом с которой был зоомагазин. И там я увидела совершенно чудесных котят, от которых меня еле оттащили со словами: «У нас нет денег». Котёл для меня, весы для Тома… список покупок постепенно сокращался, а на одной из последних вещей в моём письме — телескопе — Том задумчиво посмотрел на витрину, пересчитал оставшуюся медную мелочь и крепко сжал в кулаке.       — А это моя комиссия за оказанные услуги. В школе есть свои телескопы, можешь пользоваться ими первое время.       Я на подобное в очередной раз устало закатила глаза, впрочем, спорить не стала, потому что услуги действительно были оказаны, а на звёзды я не очень любила смотреть. И мы, перехватив тяжёлые покупки, направились к выходу из чудесной аллеи в серый будничный мир.       — Слушай, может, на метро поедем? — заныла я, прикинув, что между приютом и пабом, служившим выходом в обычный мир, было минимум две станции, а у меня руки отваливались после продолжительной голодовки. И теперь была очередь Тома выразительно закатывать глаза.       — У нас нет даже обычных денег, я уж не говорю про маггловские… пройдёмся пешком, нужно было нормально поесть, а не страдать несколько дней подряд, — безапелляционно заявил он, и я устало застонала и вдруг зацепилась взглядом за какую-то пыльную монетку прямо посреди дороги. Ловко перехватив покупки, я подцепила с асфальта монетку и подула на неё, с удовольствием отметив про себя, что она не была похожа на волшебную валюту.       — Ну а этого хватит на две поездки на метро в одну сторону?       Том внимательно присмотрелся к монете в моих руках и нехотя выдавил:       — Да, хватит…       — Ура! — облегчённо воскликнула я, не испытывая столько радости от покупки волшебной палочки, сколько от возможности значительно облегчить себе жизнь. — Да сам боженька велел нам сегодня прокатиться с ветерком. Знаешь, в Москве очень красивые станции, особенно в центре… а как обстоят дела у вас?       — Ничего особенного… сама увидишь, — недовольно отозвался Том, сменив курс на Бейкер-стрит, а я сгорала от предвкушения, какое же было метро в Лондоне…       Да, впрочем, как и сказал этот засранец, ничего особенного. Ни привычного мрамора, ни позолоты, ни лепнины, ни мозаики… полутемень и серые стены… Кажется, я действительно ожидала чего-то другого. Но хотя бы поезда ходят, так что живём!       Пройдя мимо контроля и заплатив за проезд, мы по лестнице спустились на станцию и принялись ждать поезда. Вокруг были такие же замученные, голодные люди, как и мы, и мне было так странно разглядывать прохожих, гадая, как же со стороны выглядела я сама. Но только вдалеке послышался шум поезда, и мы с Томом дружно напряглись и подняли покупки, как один из доходяг неподалёку от нас вдруг вскочил и бросился на рельсы.       Я не успела распахнуть рот от удивления, какая-то женщина рядом со мной громко взвизгнула, а мчащийся на полной скорости поезд не успел затормозить, и доходягу перерезало пополам.       Словами не передать, насколько же меня шокировало увиденное, но когда двери вагона со скрипом открылись, Том безразлично вздохнул:       — Мда… бывает. Пошли, — и поманил меня в полупустой вагон. И я, находясь в шоке, медленно последовала за ним.       Когда вагон уже отъезжал, я успела заметить двух полицейских, спустившихся на станцию, но, судя по их уставшему виду, происшествие не было чем-то из ряда вон выходящим.       — Наверное, бедняге совсем было нечего есть… — участливо вздохнула рядом сидящая женщина своей соседке, и я с тоской отметила про себя, что скорее всего, так оно и было. Но от этого никак не становилось легче.       «Мда… уровень моего везения нынче как у той белки из Ледникового периода с её блядским орехом», — обречённо подумала я, потому как две смерти за один день ещё надо было постараться увидеть.       Я была права, когда говорила, что между приютом и Косой аллеей было две станции. Поэтому уже через десять минут мы вышли на свет божий и принялись молча идти в сторону временного пристанища, так и не сказав друг другу ни слова с момента суицида бродяги. И первой не выдержала я.       — Знаешь, ты крайне токсично молчишь…       — Ты хотела сказать «тактично»? — бесстрастно поправил меня Том, но я, дождавшись, пока он не посмотрит на меня, резко выдохнула:       — Нет.       Том, подумав полминуты, вдруг тихо рассмеялся, а у меня на душе было так погано, что хоть в петлю полезай…       — Но ты же сама сказала, сам боженька хотел, чтобы мы туда спустились… — пародируя мой голос, пискляво пропел он, и я недовольно сморщилась в ответ. — Неужели ты настолько религиозна?       — Я не верю в Бога, иначе не употребляла бы всуе его имя, — отозвалась я, обведя взглядом очередную серую и унылую улицу. Том на это пожал плечами, а я тихо добавила: — Знаешь, если Бог действительно существует, то я бы не хотела с ним встретиться. Он очень, очень жестокое существо…       Мой спутник явно не ожидал услышать что-то подобное и удивлённо на меня посмотрел, а я вздохнула, вспоминая прошлое.       — В моём удостоверении не было указано, на какого врача я училась… так вот, я училась на онколога. Это тот, кто лечит рак… аномальные клетки в твоём организме, которые почему-то возникают и быстро или медленно убивают тебя.       — И при чём здесь Бог? — непонимающе спросил он, и я в который раз тяжело вздохнула.       — Рядом с нашим зданием находится институт детской онкологии. Я работала со взрослыми, разумеется, но у меня сердце кровью обливалось, когда я видела в коридорах центра мамочек с детскими колясками, внутри которых лежали замученные химией лысые дети… Пожалуй, единственным врачом, которым я точно никогда не смогу работать, будет детский онколог. Это ужасно тяжело, не понимаю, как другие с этим справляются.       Том продолжал непонимающе смотреть на меня, а я перехватила выскальзывающий из-под мышки пакет и протянула:       — И мне намного приятнее думать, что они заболели по роковой случайности, чем кто-то могущественный наверху допустил, чтобы страдали ни в чём не повинные маленькие дети… Это слишком жестоко. Это просто ужасно.       Больше никто из нас не проронил ни слова, да и беседа уже была ни к чему: мы наконец пришли к приюту, и каждый направился по своим комнатам прибирать купленные вещи. Правда, поднимаясь по лестнице, я не выдержала и заглянула в ту самую дверь, за которой должен был лежать бедный Сэмми, и он лежал там, в своей комнате… с головой накрытый бело-жёлтой простынёй. Я была снова права, но от этого никак не становилось легче: через три с половиной часа он был мёртв.