Такова твоя цена

            Лагерь располагался на поляне. Сочная трава, деревья, несколько столов и около десятка палаток. Иногда по лагерю прохаживались люди: не только мужчины, но ещё и женщины, и даже ребёнок. Последнему на вид было около четырёх. Кто-то выпивал и беседовал у лагерного костра, кто-то набирал рагу из котла и обедал за столом, кто-то читал книгу или работал... Впрочем, при виде незнакомого человека все будто застыли, уставившись на него. Доктор приветствовал каждого, кто обращал на него внимание. Прислушавшись к себе, он понял, что его чудовище по-прежнему мирно наблюдает и не выказывает признаков беспокойства. Настроение поползло вверх пуще прежнего.             Макей кивнул с одобрением и прокомментировал увиденное: — Не знаю, кто организовал лагерь и следит за порядком в нем, но ему нужно отдать должное. Чисто и уютно. — О-о-о, скоро узнаешь, — пообещал Артур, и в его голосе промелькнуло лукавство.             Артур повёл Мака к центральной палатке. Она была самой большой и, судя по всему, самой роскошной. Внутри стояла кровать — единственная в лагере. Пол был устлан досками и укрыт отличными шкурами.             Что-то пошло не так. Макей невольно насторожился и прислушивался к окружающим звукам, обоняние обострилось... нос стал чуять больший диапазон запахов и среди них уловил знакомый, стоило только приблизиться к большой палатке. Дело плохо. «Этого еще не хватало! Неужто земляк? Хотя это, скорее, кто-то из прошлых пациентов... Ладно, может, это будет мне на руку».             У входа в палатку стоял богато одетый усатый мужчина с чёрными как смоль аккуратно подстриженными густыми волосами, неспешно курил сигару. А позади него на постели со скучающим видом сидела нарядная женщина с огненно-рыжими волосами. Макей догадался, что этот усач и есть знаменитый Датч ван дер Линде, один из самых разыскиваемых преступников на Диком Западе.             Женщину док не узнал и узнать не мог. Но стоило перевести взгляд на мужчину и подметить в нем знакомые черты — Макеево чудище приняло полную боевую готовность и могло в любой момент выбить контроль из рук бедного доктора, занимая оборону. Голос русского немца стал немного бархатным, а движения и поза тела — обманчиво расслабленными. Герр Баумгертнер был сама обходительность и деликатность. Но не потому, что боялся старого знакомого и лебезил в надежде на пощаду — это было попыткой прийти к компромиссу с темной стороной себя, оттого в любезном тоне и манерах при очень тщательном рассмотрении можно было уловить черты хищника.             Увидев постороннего, Датч немного напрягся: — Артур? — немой вопрос так и читался на его лице. — Мое почтение. И Вам доброго дня, леди. — Мак снова обратил взор на, как он понял, вожака этой шайки-лейки. — Мне стоит обращаться к Вам герр Форолни или герр ван дер Линде?             Он вспомнил. Он вспомнил, как этот человек вместе с кем-то еще помог отбиться от бандитов, что одним прекрасным днем вломились похозяйничать в его мясной лавке в Бостоне, на тот момент достаточно прибыльной. Точно так же бывший мясник вспомнил и ночное нападение... и произошло оно не позднее суток после того, как этот господин помог ему отбиться от грабителей днем. Не его ли людей Баумгертнер положил в ту ночь? Он не боялся этого мужчину — русский сейчас был на удивление спокоен. Боялся он свою темную сущность и то, какой кавардак она может учинить, если не удастся усмирить ее, свести на нет ее настороженность. Изо всех сил душа свое чудовище, полунемец учтиво представился: — Меня зовут Макей Баумгертнер. Практикующий врач, фармацевт, русский эмигрант. Я почему-то уверен, что мы с Вами встречались в прошлом. И я очень надеюсь, что последующее происшествие — не более, чем совпадение. Сегодня герр Морган отбил меня у бандитов О'Дрисколла, а я позволил себе провести последнему уцелевшему из них небольшую, но не очень приятную операцию... на память.             Макей хищно улыбнулся с едкой ехидцей в глазах, почти тут же потухшей, смахнул усмешку с разом погрустневшего лица и поджал губы. Возвращаться мыслями к своей выходке, порожденной отчаянием и сумрачным состоянием его рассудка, он не хотел. Тогда зачем он упомянул ее? Вспомнив о привезенных припасах, мужчина добродушно улыбнулся: — Я пришел с миром и с гостинцами.             Доктор не стал говорить при даме, что с этого дня банду О'Дрисколла можно называть «бандой зашитой задницы».             Когда немец назвал Датча по подставной фамилии, на лице последнего отразилось множество эмоций. Шок, подозрение, беспокойство, готовность защищать лагерь. Точно так же опешил и Артур. Но оба бандита почти не шелохнулись — только едва заметно подобрались и осторожно переглянулись. Морган весь напрягся, а вот поза ван дер Линде внешне оставалась расслабленной, что добавило уважения к главарю банды в глазах русского доктора.             Темное хищное начало Макея возликовало, когда уловило тревогу и шок Датча. Казалось, русский явно слышал торжествующий рокот внутреннего чудовища. Оно упивалось беспокойством одного бандита, напряженностью другого, черпало оттуда силу. «Я знаю, что вы боитесь», — читалось в облике Макея. Глаза доктора снова приняли ядовитый ярко-голубой оттенок, лицо озарилось вскоре угасшей маниакальной улыбкой, а уверенность в себе возросла. Наверняка в голове Датча прогремел недобрый смех «Бостонского мясника» — на самом деле нервный. Но стоило лидеру банды заговорить снова — следов пребывания Макеева чудища как не бывало. Черты смягчились, глаза вернулись в свой прежний вид и стали серо-голубыми, Макей всем своим существом излучал добродушие и какое-то целительное ласковое тепло.             Точно так же выражение лица Датча менялось и по ходу повествования гостя. — Это правда, Артур? — тихо спросил Датч у друга, когда доктор, наконец, закончил рассказ. — Ну... — Артур замялся, развёл руками. — В целом, да. — Я хорошо тебя воспитал, — улыбнулся Датч, после чего вернул всё внимание гостю. — Что ж, в таком случае, добро пожаловать в наш лагерь, мистер Баумгертнер! Мы всегда рады помогать тем, кто попал в беду. — Так вы знакомы? — удивился Артур. — Ну конечно! — весело отозвался Датч. — Мы с Хозией как-то зашли в лавку мистера Баумгертнера в Бостоне закупить провизию для лагеря. А тут видим — пришли какие-то три олуха, требуют деньги у честного человека, — Датч выдержал паузу. — Ублюдки получили по заслугам.             Тут русский посчитал нужным и от себя добавить: — О-о-о, знатно они тогда получили, но дневного (когда мне пришли на помощь) тем недоваренным либо показалось мало, либо то было чертовски приятно — и ночью они пришли со своим другом целенаправленно меня убивать. Но они на сей раз получили так, что не смогли унести. Троих потом пришлось выносить, а четвертый любезно поймал спиной увесистый рабочий инструмент, который я непроизвольно запустил ему вдогонку. После этого из-за травли мне пришлось судорожно собирать пожитки, передавать дела, забирать и оплачивать долги, спешно покидать город... Тогда-то я и вернулся к медицинской практике, и, что удивительно, из этой затеи все-таки вышел толк. Я должен сказать всем вам «большое спасибо» еще раз... — Не помню такого. — Почесал затылок Артур. — Конечно, тебя же тогда не было. А на следующий день газеты пестрили заголовками о «мяснике из Бостона», — последнее Датч произнёс с явным презрением. — Правительство всегда умело перевернуть всё с ног на голову и очернить порядочных людей.             Когда Датч умолк, Макей немного погодя с тревогой в голосе поделился своей бедой: — И еще. Господа и леди, я также должен предупредить: я испытываю проблемы с самоконтролем, когда в мой адрес поступают угрозы, особенно угрозы физической расправой. Датч, Вы ведь помните, как я отчаянно, но не беспорядочно размахивал тесаком, как метал ножи и прочий инструмент? Я тогда все видел, слышал, понимал и помнил, я все прекрасно осознавал, но контролировать себя не мог. Я по щелчку пальцев превращаюсь в чудовище, готовое с грохотом ломать, с упоением мучать и пожирать заживо. Я боролся с этим, сколько помню себя, несмотря на то, что это спасало мне и другим жизнь. Пожалуйста, отнеситесь с пониманием и не угрожайте мне, даже шутя — это плохо заканчивается. — Оу, конечно, — понимающе улыбнулся Датч. — В каждом из нас сидит чудовище внутри. Главное — лишь не давать ему волю... или направлять в нужное русло.             «Если бы только это «не давать волю» своей темной стороне — а я до сих пор не могу понять, является ли это частью меня или проявлениями чужой воли... чьей же воли? — было так просто, как Вы об этом говорите, я не стоял бы сейчас здесь и не беседовал бы с Вами. О, как бы я хотел всякий раз легко удерживать от буйства и себя, и тот шальной зверинец!»             Макей выдержал паузу, тепло улыбнулся и почтительно поклонился Датчу и Артуру: — Благодарю. Мне понадобится помощь. Нужно разгрузить повозку с гостинцами и помянуть моих девочек. — Добро пожаловать в лагерь, повторюсь. Нам давно не хватало хорошего врача. Старина Штраус бесконечно хорош в бухгалтерских делах, но мало что смыслит в медицине.             Когда речь зашла о «девочках», Датч всё понял, но решил не заострять на этом внимание, чтобы не причинять новому члену банды лишнюю боль. — МИСС ГРИМШО-О-О!             На громкий зов Датча к палатке чинно подошла высокая женщина в тёмной юбке и красной блузке. На вид ей было лет сорок-сорок пять. Угольно-черные волосы были собраны в аккуратную практичную причёску. Руки были загорелыми, и кожа на них была заметнее старее, чем на лице... тоже немолодом. Сразу можно было понять: эта женщина много работает. — Да, Датч? — отозвалась мисс Гримшо. — Будьте добры, расположите мистера Баумгертнера рядом с мистером Штраусом. Он врач и теперь будет путешествовать с нами. Введите его в курс дела и проведите экскурсию по лагерю. — Конечно, — кивнула женщина, обведя русского немца изучающим взглядом, и сразу повела его за собой. — О'Дрисколлы убили его семью, — шепнул Датч ей вслед. — Скоты.             Произнесенных шепотом слов Датча доктор не услышал. То был хороший знак: темная сущность разжала свою хватку, лениво наблюдала за происходящим и вмешиваться не желала. Все в порядке, здесь безопасно.             Макей добродушно посмотрел на женщину, улыбнулся ей. Она на самом деле ненамного старше его самого, пусть он и выглядел на тридцать. Мак даже подумал: «На таких работящих женщинах и держится наш мир». Доктор подошел поближе и поцеловал руку мисс Гримшо в поклоне: — Будем знакомы, леди, меня зовут Макей. Как мне можно к Вам обращаться? — Мисс Гримшо, — женщина густо покраснела, но, впрочем, быстро опомнилась.             Мак стеснялся точно так же поступить с рыжей незнакомкой, опасаясь немилости Датча. Да и ей он тоже, можно сказать, назвал свое имя, а если эта особа не захотела подать голос — значит, не намерена общаться. Все по-честному... наверное. Робость перед рыжей было видно по виноватой улыбке врача. — Очень приятно, мисс Гримшо. — Доктор выпустил руку женщины из своей лапищи и последовал за брюнеткой. Он решил сделать вид, будто не заметил смущения.             Женщина прошла вправо от палатки Датча, направляясь к «логову» Артура и указала на свободное место между повозкой с топчаном Моргана и палаткой-навесом близ костра, в которой отсыпался вусмерть пьяный рыжий мужчина с проседью. После женщина показала ладонью на повозку, на которой виднелись некие склянки: наверное, тоники и прочие медикаменты. — Повозкой с лекарствами у нас заведует мистер Штраус. Местечко неподалеку от него отлично подойдет.             Тем временем брюнетка продолжала вещать: — Я слежу за порядком в лагере. Учтите, здесь никто не будет сидеть без дела, — строго предупредила она. — Но об этом позже. — Конечно, я понимаю это и готов предложить посильную помощь. Зовите, если нужно. Могу работать и «принеси-подай», и на кухне, а еще умею разделывать туши, коптить, солить и мариновать мясо и другие продукты, чинить одежду, инструменты. Еще могу ухаживать за животными, лечить их. — Многим мужчинам нашего лагеря стоило бы у Вас поучиться, — справедливо заметила мисс Гримшо, выслушав новобранца. Это никак не было связано с её смущением — она действительно уважала трудолюбивых людей. А таких среди мужчин в лагере было ничтожно мало — большинство предпочитало просто грабить и считало, что на этом их вклад в жизнь банды окончен. — Благодарю, — Макей польщенно улыбнулся: похвала мисс Гримшо была приятна ему. — Мне просто повезло родиться в обеспеченной семье, повезло с наследственностью и окружением. Благодаря всему этому я получил разностороннее развитие и хорошее образование, причем гораздо проще, чем мои менее везучие сверстники. Мир держится на тех, кто созидает... Я привез сигары и табак, провизию с солью, специями и разными пряными травами, алкоголь, медицинские инструменты, лекарства и лечебные травы, а еще у меня есть рулоны ткани для бинтов и одежды, тюк кожи... подскажете, куда нести? — Провизию мы перенесём в повозку мистера Пирсона — он наш повар. А лекарства, медицинские инструменты и лечебные травы можете оставить у себя. Давайте-ка Вас разместим. Вы можете оставить свою повозку здесь.             Мимо Сьюзан и Макея как раз проходил крепко сложенный темнокожий индеец с бутылкой пива в руках. — Мистер Смит! — окликнула его Сьюзан. — Вы нам не поможете? — Конечно, — спокойным голосом ответил индеец. — Что нужно делать?             Однако дальнейший разговор Гримшо и Чарльза врач пропустил, ибо...

*

*            *

            Макей заметил, как за ним и мисс Гримшо увязался ребенок. Малец был одет скромно, его одежда была потёрта и изношена. Оставалось только гадать, в каких условиях он здесь жил. Среди постоянно работающих и пропадающих взрослых мальчугану было ужасно скучно — потому-то он быстро увязался за новым лицом в лагере. Ребенок следовал за старшими вплоть до коновязи, где доктор оставил Князя и свою крытую повозку. Мужчина в какой-то момент повернулся к мальчишке и присел перед ним на корточки: — Здравствуйте, молодой человек. — Мак любезно и серьезно обратился к мальчику, потому что помнил, как дети радуются, когда с ними обращаются, как со взрослыми. Мужчина протянул руку. — Меня зовут Макей Баумгертнер. Будем знакомы. — Здравствуйте... — Джек, мягко говоря, опешил от того, что с ним разговаривали на «Вы», да ещё так серьёзно. В то же время это ему явно нравилось — он с трудом сдерживал улыбку. — Я Джек, — он неуверенно пожал гигантскую руку. — Джек Марстон.             Когда мальчуган представился, Мак спросил, не хочет ли он погладить «того большого черного коня» — глаза ребенка округлились от восторга — а затем подсадил его себе на плечо и подошел к своему Князю, пальцем указывая шайру на мальчика: — Князь, свои.             Джек потихоньку привыкал к новому знакомому и явно смелел. Очутившись на плече у Мака, он вскрикнул от неожиданности, но и этот страх быстро испарился, и уже через пару секунд мальчик гладил могучего красивого Князя. — Князь... какое забавное у него имя, дядя Мак! — Для англоговорящих и вправду забавно звучит. Князь — так в очень давние времена называли королей на родине моей матери в Восточной Европе, это очень далеко отсюда. Князь собирал себе дружину — доверенное ему войско для защиты от нападения соседей, а за это ему платили крестьяне, ремесленники и другой рабочий люд, чем могли. А мой Князь попроще будет. — Вороной топнул исполинским копытом.             После доктор объяснил ребенку: — Без меня не подходите к этому коню, молодой человек. Он очень не любит чужих людей и больно кусается и дерется — даже мне иногда достается от него.             Макей приврал в воспитательных целях, ведь Князь ему доверяет, как больше никому на этом свете, и ни за что не проявит к хозяину агрессии, да и русский не даёт своему питомцу повода для этого. — А еще, — продолжал доктор, — ни к одной лошади нельзя подходить ни сбоку, ни сзади. Они не очень хорошо видят по сторонам. Что творится позади них, они видят еще хуже и думают, что к ним кто-то крадется, чтобы убить и съесть — и сначала выбрасывают ноги, а потом разбираются. Лошади очень сильные и тяжелые. Джек, Вы же не хотите пролежать в постели и скучать целый месяц, пока срастутся кости? — Конечно, дядя Мак! — живо отреагировал Марстон-младший на предупреждения взрослого относительно лошадей. — Нет, не хочу! — А Вы смышлёный молодой человек, мистер Марстон. Пока погодите здесь, я привез небольшой презент. — Макей бережно вернул крошку Джека на грешную землю, «взлетел» в повозку и скоро вернулся с запакованной в бумагу плиткой хорошего шоколада. — Вот, держите, сэр, и обязательно поделитесь с родителями. Это важно. — Спасибо! Я поделюсь!             И уже спустя мгновенье мальчик рванул к маме. Эбигейл ласково потрепала Джека по волосам, принимая пару кубиков шоколада и поглядывая в сторону Макея с лёгкой благодарной улыбкой. Кажется, если и были у неё сомнения относительно мужчины, который посадил себе на плечо её сына, то они быстро испарились.             Затем Джек подошёл к, видимо, отцу: это был молодой человек с черными волосами до плеч и шрамами на половину лица. Тот как раз сидел на бревне у лагерного костра. — Пап, пап! — Чего тебе парень? — Джон отшатнулся от сына. Он явно не разделял его оптимизма: ответил сдержанно и даже сухо. — Это тебе! — Джек радостно протянул ему шоколадку, будто не замечая холода отца. — Меня угостили! — Спасибо... — Джон замялся, но гостинец принял. — Ну, угостил? А теперь иди.             Улыбка медленно сползла с лица Джека. Он ещё пару секунд смотрел на папу, а затем грустно поковылял к маме.             «Какой же ты кретин, Марстон», — подумал Артур, который как раз застал этот момент со стороны, прежде чем уехать.             Сцены с наплевательским отношением взрослого к ребенку Баумгертнер не видел. Увидел бы — затрясся бы от негодования.

*

*            *

            Когда ребенок убежал, доктор познакомился с Чарльзом, а после снова обратился к женщине и, пока говорил, вместе с мистером Смитом устраивал повозку, распрягал и разнуздывал лошадей: — Мисс Гримшо, мистер Смит, не подходите к этому вороному и всем это передайте. Он правда не любит чужих людей, никого не подпускает к себе и может покалечить, защищаясь, но не враждебен. Ухаживать за ним и лечить его буду сам. Вот этих серебристых с белым шайров — это девочки — можно привлекать к любым работам. Мои кони обучены командам «ко мне», «стоять», «замри», они дают ноги и показывают зубы тоже по команде, обе девочки хорошо ладят с людьми и не боятся шума, стрельбы и второго пришествия Господня.

*

*            *

            Когда мисс Гримшо увела Баумгертнера по делам, Датч взглянул на Артура. Они вдвоём наблюдали, как новый член банды общался с Джеком. — Хороший человек, — с лёгкой улыбкой прокомментировал Датч, когда Мак посадил мальчика на плечо и понёс к своему коню. — Ага, — безразлично ответил Артур. — Когда не в ярости.             Впрочем, этот ответ вовсе не значил, что бандит имел что-то против доктора — скорее наоборот, он ему даже понравился. Но Артур особо не любил проявлять чувства у кого-то на виду. — Что будешь делать? — перевёл тему Датч. — Поброжу там, поброжу здесь... — туманно протянул Артур, разведя руками. — Ты же меня знаешь. — Конечно. Человек дела, — понимающе кивнул Датч. — Езжай, но обязательно вернись к вечеру — мы должны как следует отметить пополнение в нашей большой дружной общине!             Артур отсалютовал Датчу, направляясь к коновязи...

*

*            *

            А разговор Мака и мисс Гримшо тем временем продолжался. Чарльз сослался на какие-то дела и ушел, кивнув на прощание. — Конечно, мистер Баумгертнер. Я передам это мистеру Даффи. Он у нас конюх... Что же, — едва заметно улыбнулась мисс Гримшо. — Ваша повозка на месте, провизия разгружена. Давайте теперь пройдёмся по лагерю?             Макей кивнул мисс Гримшо и только открыл рот — из крытой повозки новоприбывшего с грохотом выпал ящичек. Наверное, при сортировке и разгрузке эти ящики беспорядочно перекладывали в повозке так и эдак, и вот один такой рухнул с края. Доктор бросил взгляд на ящик — тот завалился с ребра на бок и раскрылся. Крышка сползла, под ней виднелся кусочек нежно-розовой ткани. Мак неторопливо подошел и присел над ящиком, поставил его, как положено, и аккуратно поднял кажущееся кукольным в огромных руках русского врача женское платье цвета утренней зари. Макей с улыбкой поднес вещь к лицу, зарылся в нее носом и очень медленно вдохнул. С мечтательной улыбкой мужчина выпрямился, бережно сложил платье и уложил было в коробку... По ткани платья на землю соскользнула игрушечная куница с черными глазками-бусинами. Мак поднял мягкую игрушку, погладил пальцем бурую ткань спинки зверька... Что-то в Макее сломалось. Он уставился на игрушку во все глаза. От его добродушного спокойствия не осталось и следа. Исполина заколотило, он рухнул на колени и дрожащей рукой вернул игрушку в ящик, словно в ужасе поспешил непослушными руками накрыть ящик крышкой. Еле справившись со всем этим, немец отшатнулся от ящика, как от чего-то страшного. Он так и сидел на земле, уставившись на ящик с ужасом... или это была боль? Он ничего и никого не слышал сейчас и слепо озирался.             Мисс Гримшо стояла в ступоре. Впрочем, спустя какое-то время она решилась подойти. — Мистер Баумгертнер?.. — её голос стал мягче, чем до этого. — Вы в порядке?             Она так и не рискнула спросить у мужчины, что значат для него эти вещи — слишком неподходящий для таких разговоров момент. А потому Сьюзан предпочла тактично не заметить того, что только что произошло.             Макей так и продолжал бы сидеть с ошалелым видом, но прийти в себя помогла мисс Гримшо. Как-то заторможенно мужчина повернул голову на голос. Мак странно посмотрел на Сьюзан, будто сквозь нее. Наваждение отступало, и секунд через десять взгляд стал осмысленным. Доктор растерянно осмотрелся и густо покраснел: — Нет, не в порядке. Но в себя уже пришел, спасибо. — Русский легко поднялся и принялся приводить одежду в порядок, мечтая под землю провалиться. — Я не знаю, каким будет следующее наваждение. И, пожалуй, вещи жены и дочки я не буду разбирать. То было Lizon'ka's платье и игрушка моей младшенькой.             Мужчина с опаской бросил взгляд на ящик. Потом медленно подошел к нему, присел и положил руку на крышку, зажмурился. Но ничего не произошло. Тогда Макей поспешил вернуть ящик в повозку. — Пожалуйста, очень прошу меня простить. Сегодня я буду походить на душевнобольного...             Сьюзан взглянула на Макея, и во взгляде её промелькнуло понимание. Хоть она сама никогда не имела семьи, в памяти был свеж пример этой бедной девчонки, миссис Адлер. Да и по правде говоря, каждый в банде чего-то лишился в свое время — все же на кривую дорожку становишься явно не от хорошей жизни.             Впрочем, женщина предпочла не развивать тему. — Что Вы. Каждый из нас... — ...Я совсем забыл! Она же умирает от голода! — Она?.. Что?.. О чём Вы...             Макей пулей умчался к повозке, а сошел с нее с каким-то большим свертком. На вершине завернутого в черную ткань нечто было кольцо, за которое полунемец и держал эту вещь. Он поставил на землю странный сверток, принялся разворачивать его, аккуратно снимая покрывающую его плотную ткань. — Ничего не бойтесь, она хорошенькая... Особенно, когда поест. Здравствуй, Артемида.             Сьюзан аж раскрыла рот от удивления. В примерно таком же виде она и наблюдала за дальнейшей «светской беседой»...             Ткань, что служила пологом для большой клетки, убрана. Белая с бежевым сипуха, как пшеничный хлеб, что только начал румяниться в печи, расправила округлые крылья и широко раскрыла клювик, тараща сливово-черные глазки-бездны. Макей положил руку на сердце и с легким полупоклоном пролепетал: — Нижайше прошу прощения, дорогая фрау Артемида, я немедленно заглажу свою вину. — Здоровяк открыл клетку, достал из кармана сверточек поменьше и скормил мгновенно оказавшейся на его плече совушке заранее нарезанные для нее кусочки мяса из свертка. Сова перед тем, как приняться чинно употреблять свою провизию, нахохлилась и просипела-прошипела на Макея. — Простите, мадам.             После, когда сова покушала, она лениво осматривала окружающую обстановку, неторопливо поворачивая голову и не мигая. Птица важно кивнула мисс Гримшо и какому-то пока незнакомому для врача человеку, который взглянул на нее. В какой-то момент птица застыла с раскрытым клювиком. — Vodichki izvolite-s, boyarynya? — Макей ссадил сову на клетку, а сам снова ушел к повозке в поисках его личного запаса питьевой воды.             Русский не успел сделать и трёх шагов — сипуха бесшумно упорхнула к какому-то мужчине, что мирно пил из дешёвой походной кружки. Мисс Гримшо пришла в себя и как раз вспомнила, что пора бы и закрыть, наконец, рот. Человек только поднял к лицу руку — птица мягко приземлилась на запястье и беспардонно сунула голову в кружку. Она скоренько поглощала воду, поднимая головку и беззвучно щелкая клювиком, пока мужчина застыл в немом удивлении. Незнакомец вскоре сумел отойти от шока и с иронией обратился к сипухе: — Прошу прощения, мадам, мы пьём на брудершафт? — Усмехнулся седовласый мужчина.             Пернатая нахалка обернулась, нахохлилась и негодующе просипела на него: мол, не перечь мне, холоп. — Боюсь, я уже слишком стар для подобного рода авантюр. Кроме того, скажу по секрету, я был женат, — проследив за реакцией птицы, Хозия тихо рассмеялся, и этот смех перешёл в болезненный кашель. — Впрочем, Вы, я смотрю, леди настойчивая... Как я могу Вам отказать?

*

*            *

            Чей-то нездоровый кашель и обрывки фраз Макей услышал, пока возился в повозке в глубокой задумчивости. Мужчина почувствовал, как ком в горле и нечто где-то в недрах грудной клетки зудят и мучительно щекочут, вызывая позывы кашлять и мешая ровно дышать, как липкий шматок страха — чужого страха — шлепается куда-то в душу — «вдруг я задохнусь именно сейчас?» —, как порожденная вспышкой страха слабость от рук и ног устремляется с гадким покалыванием и холодком к низу живота... нет, нельзя погружаться в это, не следует отдавать этой «телесной эмпатии» всего себя: эта ошибка заставляет переживать чужие боль и смерть, как собственную. А сильная боль, хлеща отчаянием, сводит с ума и мешает бороться с болезнью. До Макея долетели чьи-то слова: «Впрочем, Вы, я смотрю, леди настойчивая...»             «Вы правы, мистер», — подумал доктор в ответ. «Смерть — леди настойчивая. Она в конечном итоге отбивает кавалеров у любых болезней, какой бы цепкой ни была у хворей хватка». Макей постарался не дать волю своему раздражению: на проявления болезней он сердился, как на дебоширов и хулиганов. Это придавало сил — сейчас лишь наполняло горечью.

*

*            *

            Напившись, сова чинно кивнула Хозии и вернулась к своей клетке. Вернувшийся с бурдюком и малой деревянной пиалой Макей не видел всей этой сцены и даже не заметил, что Артемида отлучалась. Мак налил в пиалку воды, жестом подозвал к себе сову — та демонстративно отвернулась, переступая нежными когтистыми лапками. Медик сощурился, выпил из пиалки сам и аккуратно сграбастал сипуху в ладони. Заметив на светлом птичьем лике капельки воды, полунемец пожурил наглую птицу: — Бессовестная!             ...А потом принялся искать глазами того, кого могла обидеть его питомица. Видимо, такое уже неоднократно случалось.             Встретившись взглядом с, очевидно, хозяином сипухи, Хозия вновь рассмеялся и встал, чтобы его поприветствовать: — Хозия Мэттьюз, — представился он, улыбнувшись и тихо прокашлявшись. — Добрый день, сэр!             Макей посадил сову на плечо и виновато посмотрел на мужчину, который приближался. Русский не успел раскрыть рта, чтобы попросить прощения за выходку своей подопечной — человек из банды ван дер Линде снова начал кашлять. Макей внутренне напрягся и прислушался к себе. Слава всему святому, собственный организм не транслировал состояние чужого. Совушка склонила голову набок, ткнула лбом в щеку Макея, как кошка, и этим вызвала улыбку на его усталом лице. Доктор учтиво пожелал доброго дня немолодому джентльмену, протянул руку и...             Стоило рассмотреть этого стареющего мужчину как следует — снова обрывки воспоминаний о том дне захватили разум русского эмигранта.             Палящий зной не властен над мясницкой лавкой Баумгертнера. Но царившая в лавке прохлада не спасала — Макея все равно вогнало в пот: двое посетителей вытащили ножи, а третий — револьвер. До этого они по-хозяйски расхаживали по лавке с дикими глазами. «Как вороватые бродячие шавки». Они не нравились хозяину лавки с самого начала, и полунемец, борясь с волнением и прислушиваясь к дурному предчувствию, положил ладонь на рукоять поварского ножа...             Картина сменилась. Троица с позором убежала зализывать раны. Мак чувствовал, как остывает кровь на его скуле и стекает на воротник тонкой струйкой. Бывший доктор не успел надеть перчатки до прихода тройки буйных и начала их неудавшегося разбоя, и теперь руки лавочника были запачканы кровью... и хорошо еще, что не его. Макей с благодарностью смотрел на двоих мужчин, которые заступились за него и прогнали бандитов. В одном русский узнал Датча — тот стоял поодаль — и ко второму Баумгертнер уже тянул руку, чтобы пожать... но остановился: лавочник только сейчас заметил, что его руки в чужой крови, и смутился, начал лепетать извинения и неловко убирать свои лапищи. Тогда спутник Датча сделал шаг поближе и сам взялся за испачканную красным кисть. Мак смутился еще больше, заглянул человеку в глаза и тогда с облегчением пожал руку спасителя своими обеими, выражая уважение. В тот миг произошло нечто, что отец Макея назвал бы «ваши демоны договорились между собой». Мак чувствовал, что его вспышка симпатии к этому спокойному улыбчивому джентльмену взаимна. Это и поддержка жены — те немногие вещи, которые согревали его в тот страшный день.             ...Все эти картины пронеслись в голове бывшего лавочника за какое-то мгновение. Макей с детским восторгом шагнул к случайному знакомцу, тепло и почтительно пожал ему руку своими двумя, как в тот далекий день: — Очень приятно наконец-то познакомиться. Счастлив увидеть Вас снова. Меня зовут Макей Баумгертнер. В день нашей первой встречи я обрадовался Вам, как мальчишка. И сейчас я тоже рад. — А! Бостон, восемьдесят шестой? Припоминаю, — оживился Хозия, пожимая руку старому-новому знакомому.             На стареющем лице мелькнула искренняя, добрая улыбка, какую Макей вряд ли ожидал увидеть здесь, в бандитском лагере. Мак же выпустил руку Мэттьюза и вздохнул: — А вот чему я не рад... мои руки снова в крови, а этот Ваш кашель мне не нравится от слова «совсем». Нужно Вас осмотреть и послушать. Все хорошо, моя дорогая, — улыбнулся доктор сипухе, которая ласково пощипывала ему ухо клювом, будто утешая или успокаивая.             Когда Макей обратил внимание на недуг Мэттьюза и предложил провести осмотр, тот снова слегка улыбнулся: — Боюсь, моя жизнь клонится к закату. С этим уже ничего не поделаешь. Перед визитом в ад остаётся лишь одно — вытащить всех этих остолопов из того дерьма, в которое мы влипли в Блэкуотере, — скороговоркой проговорил мужчина, обведя рукой весь лагерь. — Впрочем, если Вы настаиваете...             Доктор Баумгертнер тоже чувствовал, что солнце мистера Мэттьюза идет на закат. Хозия был не так далек от Порога, как хотелось бы русскому. Но доктор еще до полной проверки состояния собеседника почему-то был уверен, что не будь этого недуга (и чего-то ещё, но чего?), Хозия прожил бы еще не один десяток лет. — А я, знаете ли, латал тех людей, которые от вас пострадали, в том числе и тех, кто стремились вас убить. Очень неожиданно перешагнуть на эту сторону баррикад. Жизнь не в первый раз преподносит мне сюрпризы... А ведь моя жена неоднократно говорила мне следить за языком: я ляпнул Артуру, что не отказался бы и в бандитском лагере переночевать — и вот я оказался здесь. — Макей расхохотался. — Я все-таки настаиваю на осмотре, герр Мэттьюз. Это важно. И простите, пожалуйста, мою нахалку, я все еще борюсь с ее, скажем так, излишними раскрепощенностью и самостоятельностью. Но Артемида в остальном послушна, умна и сообразительна. — Сипуха нахохлилась на какие-то секунды и снова пригладила перышки, став походить на точеную фигурку. — Отучу ее угощаться из чужой посуды — будет золото, а не птица. — Против Вашей сипухи я ничего не имею — у нас тут есть люди и понаглее, — хохотнул Хозия.

*

*            *

            И вот доктор уже увлек за собой больного. Укрывшись от посторонних глаз — вдруг обнаружится еще симптом, и для выяснения понадобится раздеться? — сначала Мак достал стетоскоп и прослушал работу сердца, других органов, дыхание. Он не позабыл опросить больного на предмет наличия других жалоб.             Мангуст и куница, незримые человеческому глазу и крупнее своих собратьев из материального мира, шевельнулись, повернули ушки и повели носами в сторону стареющего мужчины, выискивая источники «запаха порчи» и уязвимость. Доктор же искал проявление всякой болезни, чтобы распознать ее и разработать план лечения. К этим двоим, к их шепотку и жестам он тоже прислушивался и присматривался. Как эти двое нематериальных явились, док не уследил, но сейчас это и не было нужно. Нет никого более чуткого к чужой слабости, чем тот, кто, можно сказать, специализируется на нанесении ударов именно по болевым точкам и другим уязвимым местам — а Куница и Мангуст являлись как раз такими «специалистами». Оба, а в особенности Мангуст — непримиримые борцы с тлетворным воздействием порчи. Носители глубоких познаний в искусстве выживать, они способны спастись сами и спасти подопечного даже от превосходящих сил противника, при этом ставку они делали не на силу, а на ловкость, хитрость и выносливость. Друг от друга они отличались границами допустимого в своих методах борьбы, причем Куница применяла более «грязные» приемчики.             Не меняя добродушного выражения лица, Макей аккуратно взял Хозию за запястье, пояснив: — Меня учили определять состояние организма и по пульсу. Он способен многое рассказать земскому врачу о пациенте и том, что с ним происходит. Самые лучшие из нас могут ставить верные диагнозы, опираясь исключительно на этот показатель. Я же предпочитаю проверять все, что мне на данный момент доступно.             Мак проверил глазные яблоки, попросил также вывалить язык, проверил горло, сощурился и, наконец, оставил человека в покое. Доктор снял очки, почистил их и водрузил на место. Только после этого он начал вещать: — Начну с хорошего. Это не туберкулез, с чем и поздравляю. Скорее всего, герр Мэттьюз, Вы — астматик. Вам стоит беречься и не впрягаться в тяжелый физический труд. К тому же возраст почтенный — пусть молодые и сильные обгоняют ветер, нам же с Вами незачем с ними соревноваться. Со стороны понаблюдаем, как набивают шишки... Идеальный вариант для Вас — переехать в более теплый регион. Воздействие холода может усугублять ситуацию... Все для приготовления лекарства у меня есть. Будете носить с собой флакон, если почувствуете малейший дискомфорт при дыхании — брызните поглубже в горло на вдохе, и так дважды. Получите лекарство, и я расскажу подробнее. Если поможет, то мы действительно имеем дело именно с астмой.             Спустя какое-то время Макей сумел разыскать флакон от духов жены и скляночку, куда перелил содержимое флакона, а сам флакон и распыляющее устройство тщательно промыл. Все эти манипуляции дались ему с трудом из-за кратких, но ярких наваждений. В конечном итоге доктор пусть и медленнее обычного, но справился с задачей. Помогало ощущение, что мисс Гримшо не сводит с него глаз, это и удерживало рассудок доктора Баумгертнера, словно ниточка — бумажного змея. Готовый флакон с лекарством Макей передал подошедшему Хозии. Мак подробно описал, как правильно применять, и показал.             Хозия сам вернулся к прерванному разговору: — Мы превращаемся в банду убийц, герр Баумгертнер. Вы намекаете на это между строк, и Вы абсолютно правы, — в своей привычной манере быстро выпалил Хозия. — Я не буду оправдываться, потому что я тоже это вижу и сам не могу с этим смириться.             Кажется, Мак надавил Хозии на больное, на то, что беспокоит его не один день. Мужчина едва слышно вздохнул. Темп речи стал более спокойным, более медленным. — Раньше банда была другой. Мы были аферистами, оставляли с носом богатых и раздавали их деньги бедным. Это было в какой-то степени весело и почти что безобидно, да и в процессе редко кто-то погибал — как с нашей, так и с другой стороны. А теперь... Датч изменился. Он уверен, что ведёт какую-то игру против пинкертонов и обязан в ней победить.             Мэттьюз замолк и опустил взгляд. На его лице читалось много эмоций: Датчу теперь безразлично, сколько человек они убьют. Лучший друг перестал слышать Хозию и прислушиваться к его советам. Но мужчина предпочёл не вываливать всю эту информацию на человека, который в лагере первый день. — Простите. Пожалуйста, простите...             Куница торжествующе проскрипела, указывая на... Макей закрыл на секунду глаза и мысленным усилием повелел ей проваливать. Он не был намерен упиваться слабостью и болью другого, чем грешил разрушительный аспект Куницы, покровительницы рода его матери. Иногда эта сущность заигрывалась, напоминая ребенка, хоть в ней и не было ничего человеческого. — ...Я не хотел причинять Вам боль, — тихо проговорил Макей. Он положил на плечо собеседника свою ладонь. — Мы поговорим об этом позже, когда вы будете готовы, Хозия.