Убийство - не помеха романтике

Яков просидел в отделении до позднего вечера, составляя отчёт о раскрытом деле и разбирая почту. Закончив, он все же решил навестить Анну и справиться о ее здоровье (если не у самой девушки, то хотя бы у Марии Тимофеевны или прислуги). *** Ане не спалось. Она надеялась, что Штольман навестит ее, но было уже довольно поздно для таких визитов... И все же ее ожидания не были напрасны: с улицы послышались топот копыт и стук колёс. Девушка вскочила с постели и выглянула в окно: к их дому направлялся Яков Платонович. Засуетившись, Анна успела надеть на ночную рубашку домашнее платье-халат, слегка расчисать длинные кудрявые локоны и пощипать пальчиками кожу щёк для естественного румянца. В дверь постучали. - Войдите! - голос не выдал волнения девушки. В комнату вошла горничная. - Анна Викторовна, к Вам господин Штольман. Говорит, у него есть к Вам очень важное дело, - сказала она, догадываясь, о чем на самом деле речь. Аня лишь кивнула ей в ответ, и тогда горничная знаком пригласила Штольмана войти. Увидев друг друга, девушка и следователь нежно улыбнулись. - Добрый вечер, Анна…Викторовна, - запнувшись поздоровался Штольман. Взяв ее руки в свои, он хотел их поцеловать, но девушка, остановила мужчину, сжав его ладони. Аня посмотрела на прислугу. - Ступай отдыхать, я сама провожу господина следователя и запру двери. Горничная хотела было возразить, но не посмела. Присев в легком поклоне, она вышла из комнаты, закрыла дверь, а Яков наконец припал к рукам Анны. - Я ждала Вас, - прошептала девушка, снимая с мужчины шляпу и помогая снять пальто, которые после перенесла на кресло у туалетного столика. Оказавшись таким образом перед зеркалом и подняв взгляд, Аня увидела в отражении себя, в за своей спиной - Якова. Мужчина аккуратно сжал ее плечи, медленно убрал волосы с шеи и обнажил все ещё алую рану. - Доктор Миллц написал мне записку, в которой уверил, что нож был чистым, - предугадав возможный вопрос, сказала Анна. - Моему здоровью ничего не грозит, но шрам все же останется. Штольман молчал. Девушка, видя в отражении его тяжёлый взгляд, направленный на ее шею, уже хотела развернуться к нему, но не успела: Яков, как и тогда, в больнице, начал целовать нежную покалеченную кожу, но сейчас в его поцелуях было больше жара, напора и собственничества. От неожиданного горячего прикосновения, Анна тяжело задышала, но продолжала смотреть в зеркало: Яков убрал руки с плеч и обнял девушку за талию, крепко прижав к себе. Видеть в зеркале отражение их тел, стоящих так близко друг к другу, видеть, как Яков безуспешно старается вернуть контроль над своими руками и губами и как она сама все больше распаляется в его объятиях, было так будоражаще, что Анна не могла оторвать взгляд от этого зрелища, которому ещё большую пикантность придавал свет от одной единственной в комнате горящей свечи. Она хотела, чтобы он остался с ней; он хотел этого ещё больше, но совесть не позволила Штольману так нагло воспользоваться положением. Он насильно ослабил свои объятья, и хотел было попрощаться с Анной до завтра, но та все же повернулась к нему лицом и, наплевав на последние приличия, глубоко поцеловала Якова. В таких случаях мужчины бессильны. - Анна, прошу, сжальтесь… - наконец прошептал он, когда девушка, покрывая поцелуями его щеки, подбородок и шею, ослабила узел галстука и расстегнула верхние пуговицы белой рубашки. - И не подумаю, - ответила та. - Я слишком долго была одна, не зная где ты и что с тобой. Но сейчас ты наконец здесь и будешь только моим… Теперь уже Яков накрыл ее губы своими и сам начал расстёгивать пуговицы платья. Вскоре, Анна вновь была в одной тонкой ночной рубашке, а Яков избавился от галстука и жилета, однако не спеша снимать полностью расстегнутую рубашку. - Мы с тобой одни; кроме горничной в доме никого нет… - прошептала Аня и провела ладонями по обнаженному торсу мужчины. Признаться, этот довод был основным, мешавшим Якову полностью отдаться чувству, а нежные руки на его горячей коже окончательно заставили следователя вернуться к реальности только на утро.