Космополит

      Боргов привык к небольшим уютным номерам. Семь лет как уже мотается по миру, громя в шахматы разных гроссмейстеров и мастеров. В этом номере он останавливается уже в пятый раз. Глеб Кравцов, приставленый к Василию переводчик, сотрудник КГБ и просто отличный мужик знал привязанность Боргова к мелочам, потому и бронировал каждый раз один и тот же номер. Василий опустился в плетеное кресло, открыв книгу. "Мужество" - не самая интерсная книга, скучный в своей банальности производственный роман, Но Василию нужно было убить день. Завтра ему понадобится свежая голова, поэтому сегодня в ней будет лишь бескрайняя восточная тайга.       Глеб залетел в номер без стука. Да оно и понятно, неудобно стучать с ящиком в руках. Традиционно уже из Парижа они привозили вино. Кравцов аккуратно задвинул ящик под кровать, бутылки жалобно звякнули. Боргов отложил книгу и уставился на товарища. Гэбист упал во второе кресло, вытянул ноги, прикрыл глаза. Буквально на секунду, вспоминая, что и зачем он хотел рассказать. - Дело на Хармон у тебя?       Дело - это слишком сильно сказано. Просто Боргов старался изучать соперников. Собирал самые важные матчи, какие-то особенности поведения, формирования стратегий. И, как бы подло это ни было, во многом Боргов переигрывал своих противников психологически. Если скорчить достаточно надменное лицо и держать его весь матч, большинство соперников начинают сдавать. Психологический портрет Хармон он выучил еще неделю назад. Да и портрета там всего ничего - молодая, рисковая, напористая. Слишком привыкшая выигрывать. Слишком гордая, чтобы допустить лишь возможность поражения. Василий выразительно стукнул себя по виску. - Тогда нет смысла рассказывать. В общем, все куда хуже. Наркотики, алкоголь, наркотики и алкоголь одновременно. - И? - Боргов запрокинул голову. Зависимости Хармон интересовали его сейчас меньше всего. - Не жалко девчонку? - Жалко. Но это не мое дело и не в моих силах. И вообще, разве кровавым чекистам положено волноваться о состоянии здоровья вероятных противников? - А в глаз? - Глеб нервно реагировал на подначки касательно его места работы, и потому Василию так нравилось его дразнить. Не по-злому, а именно по-дружески подзуживая. - Я все согласовал, проведем как операцию по вербовке. Это ж какая победа для советского строя, если главная амерская шахматистка... - Меня-то не лечи. Тебе на кой черт она? - Боргов ляпнул а потом задумался. Глеб был немногим старше его. Вдовец. Сложить два и два не составило труда. - Дочь? - Сам все понял. Я слишком сентиментален? - Да нет. Просто ты еще человек. Что уже достижение в наш жестокий век.       Жестокий и жесткий. Боргов загрубел за четыре проклятых года. Научился прятать эмоции за железным занавесом воли. Научился настолько хорошо, что сам уже забыл, мог ли он когда-то искренне сопереживать. Он продолжал любить Катерину, не зная - это любовь или привычка? Он продолжал дружить с Глебом. Продолжал играть в шахматы. Глеб был лучше него. Он не сломался, он не превратился в машину, он по-прежнему был человеком. Может быть, потому они и держались друг за друга - железная рациональность - рыцарская честь и совесть. - Что ты от меня хочешь? - А вот это самое сложное. - Глеб поднялся, рассегнул свой строгий пиджак, стандартный для всего КГБ. Кобура вывались на всеобщее обозрение. Задумчиво посмотрел в окно. - У тебя будет немного времени. Во время матча говорить бессмысленно, до матча тоже. Ты уверен, что сможешь взять партию? - Гарантию дает только страховой полис - отшутился Василий, наливая в граненый стакан холодную, чуть горьковатую воду. - Значит сможешь. когда будете жать руки, скажешь ей пару слов. Вот, на, держи - тут на английском и транскрипция.       Боргов взял протянутую записку. Там знакомыми закорючками латиницы на совершенно незнакомом языке была написана гениальная в своей баннальности фраза. Эта дрянь вас убивает.

***

      Глядя на улетающий "Конкорд", Василий внезапно понял, что он снова стал чувствовать. Легкую грусть, капельку самодовольства, и сильную тоску. Он хотел домой, в родную Москву. У Глеба на глазах навернулись слезы. - Моей был год. Эвакуация. Эшелон не дошел.       Василий сделал вид, что не услышал. Почему-то ему сделалось мерзко. Будто подслушал метания мятежной души. Он тряхнул седой головой. - Пойдем домой, Андреич. Ветер северный, холодный.