***
pov АлександрКто пойдёт по следу одинокому Сильные да смелые головы сложили в поле, в бою! * Солнце моё,... Взгляни на меня
Египет – жемчужина, опутанная нитями дельты Нила, – являл собой последний оставшийся бастион Ближнего востока, что мог оказать значимое сопротивление. Место столь же великое, сколь и опасное… Даже персам не удавалось подчинить эту часть древнего мира до конца, как не удавалось и удерживать слишком долго. Мятежный Египет, оставшийся зажатым в тылу, представлял собой опасность не менее острую, чем собиравшийся с силами Дарий на востоке. Александр взирал на простирающиеся перед ним просторы плодородных земель, возвышавшиеся строения великой цивилизации, что была древнее многих, вызывая в душе любого эллина особый трепет и интерес. Идти войной, разрушительной и страшной – в самой глубине души все поднималось против этого. Но и оставить Египет без внимания он не мог. Признаться честно, Александр давно задумывал поход на Нил, и ни один из его планов не виделся легкой стремительной победой, с минимальными потерями и разрушениями. Гордый и своенравный народ потомков Ра всегда сопротивлялся до конца. И вот теперь, стоя на подходе к Пелузии, он чувствовал, как сердце сковывают сомнения. Египет был важнейшим стратегическим партнером Греции, без их зерна вся империя просто падет из-за недостатка продовольствия, а города, выгодно расположенные по побережью, могли бы стать прекрасными опорными пунктами на море в империи, которую собирался строить Александр. Подгоняемый странным рвением подчинить себе весь мир, он вступил в город… но еще у самых его стен понял. Слава, что бежала впереди него, и незавидная доля покоренных Тира и Газы, не могли не дойти до разливов голубых вод. Никто и не собирается с ним воевать. Полученные дары – серебром и остальным царским имуществом, – оказались достойной платой, и тогда Александр принял решение отправиться в Мемфис. Уставший правитель и его войско после долгих изматывающих сражений нуждались в отдыхе, нуждались в достойном празднестве в свою честь, а также в пополнении продовольствием и оружием. Оттого Египет виделся сейчас таким умиротворяющим и богатым. Солнце, стоявшее высоко в небе, опаляло лицо и плечи, непривычно ласково, словно приветствуя славных воинов и их царя в древних землях, заставляя мысли становиться немного ленивее, вино более пьянящим, а планы отложить на пару дней. Мемфис встречал Александра… с радостью. Наряжённые в лучшие одежды люди, украшенные улицы. Уставшие от нашествия персов, чуждой агрессивной культуры, египтяне приветствовали великого царя, о чьих завоеваниях уже слагали легенды, а планы о покорении всего мира виделись лишь вопросом времени, и во всем этом Египет мог стать посреди мира одной из главных территорий. Это понимали жрицы, понимал и Александр, а значит, передача ему власти и наречение фараоном, приравнивавшимся к божеству – все это не могло не тешить пыл молодого царя, не могло не раздувать в нем жажду большего, когда целого мира станет мало, и тогда даже боги будут вынуждены признать его равным себе. Глаза Александра искрились, когда он вступал в столицу, но еще больше он покорялся глубиной и древностью страны, что усталым мулом разлеглась вдоль полноводной реки. Страны, о которой он столько слышал, столько прекрасных легенд и историй, что дуновением горячего ветра дурманили головы мальчишек, грезивших о дальних странствиях и желавших заглянуть за край моря, туда, где боги больше похожи на животных, в своей непоколебимой силе и мудрости, будто дарованной самой природой. Александр не собирался навязывать свои правила местной знати и жрецам, как не собирался оспаривать и их верования, скорее наоборот, он желал приумножать богатства этого чудесного знойного края, тем самым укрепляя и свою империю. Боги заправляли на этих землях всем, испокон веков, и кто, как не он, имел право стать милостивым правителем, избавителем от персидского нашествия и порабощения. Как же желал молодой царь приблизиться в своем могуществе к тем далеким великим порождениям, стать правителем по праву, а не брать власть силой, принуждая жрецов к ритуалам... Но даже получение титула фараона казалось Александру недостаточным, он хотел большего, как и всегда, гонимый вперед горячим ветром, что раздувает искры костра, вознося их к самим звездам. Так и он должен был стать, если не богом, то уж следующим после них. Без этого быть уверенным в своих позициях здесь будет сложно… Чувствуя это удивительное ощущение от того, что так легко удалось взять Египет вместе со всеми его богатствами, и получить в нем власть, Александру сложно было сдержаться и не отблагодарить народ и жрецов широким празднеством и устроением состязаний. Словно тяжелый груз наконец-то был снят с его плеч, и теперь можно было взять передышку. Омыть вином изгнание неприятеля с великих земель и воцарение долгожданного мира и процветания, а также заручиться поддержкой самих богов… Боги. Огненный всегда стремился заручаться их поддержкой, прекрасно осознавая, где заканчивались его человеческие силы, и даже порой сила огня не могла даровать нужного везения или благосклонности самих звезд. Но боги – могли. Александр принес жертвы в главном храме столицы, открывая большой праздник. Песчаные улицы наполнились счастливыми жителями, вино лилось рекой, смешиваясь с прозрачными водами Нила, а сам Александр вновь был погружен в размышления, прогуливаясь по дворцу, погруженному в странную негу плавящегося под темнеющим небом веселья. Горячий ветер, дунувший с балкона, нес собой будто весь жар пустыни, что начиналась прямо за границей розлива великого Нила. Раскаленный воздух ударил в нос царя, заставляя вспомнить каждую битву и каждую свою победу, а еще больше о неудачах, которые тоже порой случались с ним на поле брани. Он испил из кубка вино, и среди колонн, что венчали выход на балкон, заприметил фигуру. Это была девушка в легких светлых одеждах, что укутывали ее, словно разлитый на тканом станке солнечный свет, переплетенный с нитями тончайшего льна. Темно-оливковый цвет кожи выдавал в ней египтянку, а густо подведенные черным глаза, когда она бросила мимолетный скользящий по новому правителю взгляд чуть исподлобья, настороженный, острый и в чем-то даже пренебрежительный, говорил, что гостья была непроста. Да и не было такой красавицы среди тех, кому было позволено войти во дворец. Величественный наклон шеи, с сомкнутой позади перевязью украшений, и слишком прямая спина, грация в чем-то больше звериная… Македонский царь позволил себе лишь мимолетную улыбку, чуть приподнимая брови, выходя на балкон. Здесь пахло жаром пустыни и раскаленной на солнце смуглой кожей, запутавшимися в гриве львов лучами солнца. А еще здесь было что-то неуловимое, как шепот звезд, шорох песчинок под натиском дыхания той, что могла обречь на вечную славу, или же отнять ее навек. - Здесь столько гостей, но предпочитаешь компанию ночи? – спросил огненный, не приближаясь к незнакомке, с плохо скрываемым чувством легкого трепета внутри, чувство, что порой вызывали при своем появлении боги, но все боги праздновали вместе с ним, так или иначе. Гомон зала остался позади, первые сумерки укутывали спокойствием, Александр замер с кубком в руке, даже не подозревая, кто мог быть перед ним. – Может быть, хотя бы вино скрасит задумчивость дочери великих земель?***
pov Сехмет Великие цивилизации рождаются и умирают, даже если кажутся непоколебимыми. Теперь Сехмет это точно знала. Когда-то Та-Кемет мнилась вечной. Шли годы, затем столетия; Нил разливался и пересыхал, даровал жизнь и забирал ее. Молодые боги создали свою историю на этих землях, а затем ушли, передав бразды правления над плодородной долиной людям. Они принимали жертвы, одаривали своей милостью и насылали наказания. Боги могли все... Долгие тысячи лет они были великими, и Сехмет казалось, что так будет всегда. Но уже много веков Египет умирал. Фараоны впадали в распри и междоусобицы, бросали богам вызов, теряли веру и обретали ее вновь. Чья была вина в том, что они раз за разом не смогли противостоять натиску более сильных захватчиков? Храмы разорялись или пустели, люди голодали, и жертвы им приносить было нечем... А в опустошенных, выжженных дотла городах - порой, и некому. Божественная защитница фараона так и не могла укрыть его от бед, Сехмет помнила позор и скорбь Псамметиха*, на глазах которого персы убили его собственных детей, "милостиво" сохранив фараону жизнь - что это за жизнь, если не можешь отомстить своим врагам? В глазах фараона с тех пор пылала лишь ненависть, и она же его погубила - его восстание, как и более поздние, закончилось ничем, лишь озлобив персов, и храмы стали разрушаться чаще, и боги стали слабеть быстрее. Персидские владыки звали себя фараонами и проводили праздники - но новым фараонам Сехмет не служила. Так продолжалось многие годы, но... великие цивилизации обречены умирать. И когда пришел час персидской, на египетские земли ступила нога чужестранца. Македонца. На этого-то македонца Сехмет и смотрела сейчас - с пренебрежением, сквозившем в каждом ее взгляде, в угольной черноте густо, по египетской моде, подведенных глаз, в постукивании золотых браслетов, плотно охватывавших предплечья, в игре света на камнях, составлявших ее богатый усех, в отблесках, которые опускавшееся за горизонт солнце оставляло в ее тщательно уложенных волосах. - Так вот каков он, великий Александр, слава о котором опережает даже его безмерное... войско, - произнесла Сехмет негромко. Голос у нее был низковатый, с едва заметной хрипотцой - так шуршат пески, раскаленные полуденным зноем, - и звучал он сейчас куда более дерзко, чем полагалось бы, будь она даже дочерью фараона. Словно несмотря на все почести и титулы, на восторги и радость, с которыми его встретили египтяне, равным себе она его не считала и считать не собиралась. Да и разве должна была? Сехмет смотрела на этого царя царей, с кубком в руке, в светлых одеждах, с чистым, открытым лицом, с непокорными светлыми прядями, взлохмаченными чужим ветром, поцелованными чужим солнцем. Он был много моложе Дария, много красивее, да и смелее, должно быть, раз не побоялся зайти так далеко, тогда как перс постыдно бежал, пытаясь собраться с силами. Но Александр все еще был всего лишь человеком, как бы ни старался убедить свой народ в обратном. Человеком смертным и уязвимым. А еще он не был фараоном по праву; он был чужеземцем. Сейчас он был щедрым и добрым, устроил празднества, принял титул в знак уважения к их традициям. Но он был всего лишь заезжим гостем в их древних землях. И когда Александр покинет Египет, его интерес к нему иссякнет, и снова будут разрушаться храмы, и предаваться забвению боги и герои. И оттого Сехмет досадовала лишь от одного взгляда на этого мальчишку, считавшего почему-то, что всему миру предназначено оказаться у его ног. И чувствовала разочарованность - не только в нем, но и в себе. Она пришла в этот дворец, чтобы взглянуть на него, отчего же ожидала, что увидит кого-то другого? - Должна ли дочь великих земель поздравить тебя с титулом? - произнесла она с горькой издевкой, отворачиваясь и словно позабыв о своем собеседнике, неспешно зашагала прочь по балкону, касаясь кончиками пальцев широких перил из песчаника. - Истинный фараон в былые времена почел бы за честь видеть меня на своем празднике. Преклонился бы перед покровительницей Мемфиса. А что этот титул для тебя, Александр? Она развернулась к нему, глядя горделиво, свысока, высоко подняв подбородок. Люди во все времена искали того, кому можно поклоняться. И пусть страх перед богами был еще велик, пусть в храме Амона сегодня весь пол был устлан цветами, и снова, как и раньше, всю ночь будут возноситься хвалы и молитвы... Это не могло возродить некогда великую цивилизацию. Для персов Египет был лишь одной из сатрапий, провинцией, дойной коровой, источником зерна и рабов, таким же он станет и для Александра, она в том не сомневалась. И поэтому слова ее, обращенные к молодому царю, были резки. - Пустой звук, не так ли? Дополнительная строчка в списке завоеваний - впрочем, как и для твоего предшественника. Люди могут признать тебя своим фараоном, Александр, служить тебе по доброй воле или без нее... Но я не человек. Я пришла взглянуть на тебя. И взглянув, говорю - от меня ты такого признания не дождешься, и служить тебе я не стану. И она отвернулась, глядя на раскинувшийся у дворца город, на медленно влачивший свои воды Нил.***
pov Александр: - Должна ли дочь великих земель поздравить тебя с титулом? Александр проводил взглядом шлейф ее платья, что мягко стелился по полу балкона, лишь легонько касаясь камней, по которым она ступала. Подхваченный горячим ветром отрез ткани, словно не позволял ему приблизиться к ней, рассмотреть ближе, понять какую желчь она прячет за так густо подведенными глазами и кем является на самом деле. И чем дольше взгляд Александра задерживался на смуглых плечах, опаленных солнцем, и смоли волос, уложенных в тугую прическу, тем расплывчатее становился образ девушки. Она как мираж на горизонте, была неуловима, стоило подойти ближе. Будто не было ее здесь на самом деле, а воспаленное воображение македонского царя, напитавшееся вином и всем увиденным на чудесных берегах Нила, играло с ним злые шутки. Дурман, что наслал, возможно, сам Дионис, благословивший это вино и само празднество, ради веселья, ради потехи над мальчишкой. Македонянин сделал глоток из кубка, маленький, освежающий, и со всей дерзостью, что может быть присущей совсем юному правителю, что в полной мере вкусил величие, но еще не обрамил его дисциплиной. Озорство Александра не всегда играло ему на руку. - Только если ты не собираешься возблагодарить меня иначе, - лицо его озарилось такой неподдельной радостью, которую можно простить, лишь детям, увидевшим более дозволенного. - Истинный фараон в былые времена…. Поклонился бы перед покровительницей Мемфиса. А что этот титул для тебя, Александр? Его имя гремело в ее устах звоном тысячи ударов копий и щитов. Как сама битва в самом своем разгаре, ее речь была чистой, и все же язык на котором она говорила с ним, ни был ей родным, он слышал искаженные звуки, как с трудом дается произнести его имя с должным выговором. Она говорила с ним на его языке, выказывая тем самым почтение, которого он едва ли заслуживал. - Будь я фараоном, поклонился бы перед покровительницей, но я царь своей империи, впрочем… - Александр чуть изогнул брови, он не собирался нарушать местных укладов, подминая под себя и изменяя привычное течение жизни. – Если уж сама Сехмет снизошла, чтобы удостовериться в моем достоинстве, спорить с богами бессмысленно, даже царю, - Александр чуть развел руки и картинно поклонился, едва ли наклонив корпус более чем на тридцать градусов, и тут же выпрямился. – Вот только, как же покровительница допустила такую разруху на собственных землях, что какой-то «варвар с севера» пришел и захватил землю, людей… даже богов, посулил богатства на восстановление храмов и принес жертвы, - Александр усмехнулся, но вдруг стал серьезнее, не перешагнул ли он невидимую грань в своих речах, заигравшись во всемогущество. – Богиня сама пришла ко мне, так должен ли я ей кланяться? Сехмет, а это точно была она, если Александр не ошибся, не перепутал эту звериную царскую грацию, что могла принадлежать, лишь великой львице песков, той, что имела могущество, но как и любое божество не могла обойтись без обычной людской веры и жертв. Она выглядела гордо и независимо, наверное, раньше могла даже указывать самому фараону, вот только сейчас была слаба, какая-то странная искорка недоверия промелькнула в глубине ее глаз. Новый правитель не отличался для нее ни чем от старого, однажды уйдет он и придет на его место другой, но вот только не знала она о планах Александра, не видела в нем того самого предназначение в кое верил он сам. - Я распоряжусь сейчас же, чтобы и в храме великой богини Сехмет принесли жертвы… Вихрастый дерзкий мальчишка, не более… что растворится на ветру в песках быстрее, чем богиня сомкнет веки, чтобы еще раз взглянуть на него. Она не дает ему договорить, обрывая горделивым тоном каждый его выпад. - … служить тебе я не стану. Александр делает несколько шагов вперед, чтобы, наконец, разглядеть ее лучше, понять от чего заслужил такое недоверие, когда весь Египет буквально воспевал и благословил его появление в их землях. Век персов прошел, а он не посмеет допустить их ошибок… Он замирает подле неё, стоя совсем близко, опираясь спиной на резные перила, открыто глядя на нее, будто невозможно было усомниться в его словах и обещаниях. - Служить мне? Должна ли богиня прислуживать царю… – пространно заметил он, - мне кажется, это я должен служить тебе, ты единственная набралась смелости, чтобы спуститься ко мне. И, наверное, ты думаешь, что я просто мальчишка неспособный возродить Египет в зенит его расцвета? Думаешь, слова мои пусты. Но только этот мальчишка и способен на подобное, великая Сехмет, - он отвернулся от нее, глядя в проем меж колонн, оттуда лилась музыка и песни, звуки праздника разливались загустевая над городом, будто предвещая великое будущее. От Сехмет веяло солнцем, чем-то неуловимо сладким и самую малость горьким, и пусть сейчас её свет скорее был губительным, но ему под силу изменить это. Даже солнце пустыни будет на его стороне. – Я потомок великих героев и отцом моим был сам верховный бог, так что я ближе к тебе, чем кто-либо из иных правителей… мой народ почитает Зевса-Амона, и когда я посещу великий оракул в Сиву, не останется сомнений в моем происхождении и том, что я способен объединить весь мир. Он улыбнулся, словно выдал какой-то важный секрет, поделился планами настолько невероятными, как и то, что весь египетский народ склонился перед пришедшим с севера эллином. - Завтра двинусь на север, мне видится там город богатый и цветущий, а три дня после отправлюсь через пустыню в Сиву, хочу совершить паломничество, и если пророчество будет добрым, я стану служить тебе,… ведь разве ни за этим ты здесь? Богам тоже нужна сила, - он отделился от балконных перил, делая несколько шагов прочь, словно боясь остаться в такой немыслимой близости от своенравной богини, что своими словами заставила его сердце взволноваться, заставила осыпанного славой царя усомниться в своих силах. Боялся остаться в этом странном притяжении, что так неистово поманило его сквозь сухую звездную ночь, покидая праздник и оказавшись именно на этом балконе. – Захочешь ли ты разделить с нами вино и присоединиться к празднику? – бросил он у самых узорчатых дверей.***
pov Сехмет Александр был... дерзок. И неважно, пьянило молодого царя вино, виноград для которого бережно взращивался на плодородных, но чересчур жарких землях Нила, и оттого вкус становился крепче и сильнее, чем у греческого вина; или же голову ему кружила власть, почти всеобъемлющая, вседозволенная, та власть, которая, однажды попав в руки к смертному, даже богов заставляет спускаться, сгорая от любопытства узнать, кто же осмелился бросить им вызов. За меньшую дерзость по отношению к богине можно было когда-то поплатиться жизнью... Но для Александра будто и впрямь не существовало ни границ, ни пределов. И нисколько его речь не изменилась, когда понял он, кто перед ним. Напротив, слова его обернулись откровенностью вместо лести, шутливой дерзостью вместо угождения. Нет, кажется, ошиблась дочь солнечноликого Ра... Не во всем похож был на персов новый фараон египетский. И все же Сехмет была задета, и выше вскинула горделивый подбородок, резко сводя подкрашенные брови, когда увидела, как насмешливо кланяется ей царь царей, и мысленно пообещала себе, что поплатится за это Александр. Что заставит она его склониться перед собой, по его собственной воле. - Вот только как же покровительница допустила такую разруху на собственных землях... Богиня сама пришла ко мне, так должен ли я ей кланяться? Его слова отозвались болью для нее, но Сехмет лишь сжала побелевшие губы, ничем более не выдавая, как глубоко ранил ее снискавший столько славы молодой полководец. Верно, и впрямь он был хорошим воином, раз так точно знал, куда разить, чтобы даже бога заставить содрогнуться. Только вот прожил он так мало лет, разве мог он понять, что чувствовала богиня, когда понимала, что сил ее недостаточно, что даже сражаясь бок о бок с последним фараоном, она сохранила ему жизнь в бою лишь для того, чтобы позже персы эту жизнь отняли, разгневанные египетским восстанием... Она, которая когда-то слыла столь кровожадной, что была послана Ра наказать род человеческий за грехи, оказалась бессильной перед завоевателями. Народ и его боги... одно не могло существовать без другого. Крепкий народ поддерживал верой богов своих. А пока боги обладали силой, процветал и их народ. Когда-нибудь Александр поймет это, если слишком рано не будет сражен шальной стрелой или мечом, заигравшись в повелителя всего мира. Империя всегда создает собственного бога, но и бог, исчезнув бесследно, приведет к разрушению своей империи. Но не ей учить его подобному, думала Сехмет, вслушиваясь в речи молодого царя, которые против воли вдруг затронули что-то в ее сердце. Он так смело говорил о своем будущем, о величии, которое ему уготовано, таким невидящим взглядом смотрел в зал, где, должно быть, веселились его друзья и союзники, словно и вправду куда ближе чувствовал себя к ней, бессмертной богине, в чьих жилах тек мед и расплавленное золото, чье дыхание порождало пустыню, чем к своим смертным наперсникам. Он так ясно словно бы видел перед собой все это, так отчаянно верил в собственные слова, что Сехмет едва заметно улыбнулась, как ребенку, который от всего сердца, искренне желает несбыточного. Впервые за многие годы смертный заставил ее улыбнуться. - Я потомок великих героев и отцом моим был сам верховный бог, так что я ближе к тебе, чем кто-либо из иных правителей… И когда я посещу великий оракул в Сиву, не останется сомнений в моем происхождении и том, что я способен объединить весь мир. - Оракул? - повторила Сехмет, вмиг перестав улыбаться. Голос ее зазвучал недоверчиво, утратив даже язвительные нотки. - Ты, должно быть, не знаешь, что до оракула не менее недели пути по безводной пустыне - и это лишь в одну сторону. Ты умрешь, не пройдя и половины дороги... Ты можешь думать, что многое повидал в своих завоеваниях, но с песком нельзя сражаться. Палящее солнце нельзя поразить стрелами, от дыхания пустыни не укрыться... и благодатный дождь не прольется просто потому, что ты об этом попросишь. - Если пророчество будет добрым, я стану служить тебе… ведь разве не за этим ты здесь? Богам тоже нужна сила. - Ты что же, пытаешься договориться с богами, юный царь? - проговорила Сехмет, вновь насмешливо и надменно, складывая руки на груди. - Что ж, если гибель в бою тебя уже не прельщает и ты отчаянно ищешь смерти в пустыне - попробуй, отыщи дорогу к оракулу. Я буду наблюдать за тобой, царь царей. Александр оглянулся вновь на празднующих, но только уже не так, как смотрел на них минуту назад. В его глазах теперь было больше человеческого, больше желания вернуться, больше стремления к наслаждениям, которые делают век смертного немного приятнее. - Захочешь ли ты разделить с нами вино и присоединиться к празднику? - Нет, юный царь, но спасибо за приглашение, - ответила она, недолго помолчав - столько, чтобы полумрак еще чуть сгустился, еще больше заставил Александра щуриться, стараясь разглядеть ее силуэт между колонн. - Но я разделю с тобой вино, если сможешь пересечь пустыню и получишь от оракула доброе пророчество. И не забудь про свое обещание... Я буду ждать твоих подношений в храме великой богини Сехмет. И она осталась стоять у перил - так могло показаться, если отводить от нее взгляд, силуэт в белых льняных одеждах не пропадал с периферии зрения, как дрожащий мираж в раскаленной пустыне, но стоило сморгнуть... И на погрузившемся в темноту балконе словно никогда и не было никакой богини. Лишь аромат благовоний, раскаленного песка да теплой львиной шерстки.***
pov Александр Одно упоминание о планах заставило богиню измениться в лице, сбавить тон их беседы. Теперь он представал перед ней скорее безумцем, чем великим полководцем, который взял эти земли, не уронив ни капли крови. Оракул был священным местом, и старейший из жрецов, будто бы и сам бессмертный, порой мог и богов заставить замолчать силой своего пророчества. Иногда Александр даже думал, что оракул куда более важная цель его захвата Египта, чем сама территория, ресурсы, земли, люди… Сехмет не была благосклонна к его затее, обещая бесславную смерть македонскому царю от жара пустыни и ужасных суховеев, что могут сдвинуть с места гору и переместить ее на многие километры. - Что ж, только если эта пустыне будет жарче твоей ко мне неприязни, тогда и вправду есть шанс, что я не вернусь, - Александр не отводил взора от богини, - но если я отыщу оракул, тебе придется признать меня правителем. Жизнь за признание, признание за жизнь, это казалось достойным предметом их маленького, будто шутливого уговора. Вот только Александр даже не думал о том, что может сгинуть в пустыне, как всегда упорно и бесстрашно он собирался пересечь очередное препятствие напрямик и выйти к небольшому поселению в кратчайшие дни. - Я буду наблюдать за тобой, царь царей, - отреагировала богиня на его слова в своей величественной манере, как бы говоря, что она не собирается препятствовать ему, но и помогать не станет. Но нуждался ли он в божественной помощи, если так сильно верил в свои силы, верил в то, что пересечет пустыню, докажет богине силу человеческого стремления. Удивить богиню казалось ему затеей не менее славной, чем любое завоевание. Все это распаляло молодого царя, даруя лишь больше решительности и сил. - Смотри внимательно, великая Сехмет, - кивнул он, - смотри на меня, как солнце с небес наблюдает за жизнью на земле. Её облик вновь стал больше походить на пестрое расплывчатое пятно краски, что завел художник на своей палитре для росписи прекрасной амфоры, стремясь запечатлеть внезапную встречу. Её фигура была окутана звездным сиянием, таким же холодным и безучастным, как взор любого бога. Александр прищурился, улавливая последние слова богини и стараясь разглядеть исчезающий лик в пьянящей неге ночи: ее тонкие строгие черты, красоту густо подведенных глаз, кожу цвета разогретого на солнце песка. Звоном золотых браслетов окончился их диалог, и Сехмет исчезла, стоило Александру на секунду отвернуться, а когда он вновь взглянул на место у перил, где стояла богиня – никого там не было. Александр вернулся в зал, окидывая его беглым взглядом, видя, как весело его товарищам, тем, кто прошел с ним весь нелегкий путь. Он махнул Гефестиону, своему верному другу, лукаво улыбаясь, будто увидевший чудо и желающий скорее поделиться новостью. - Ты видел здесь девушку… красоты неописуемой, словно расплавленное золото солнечного света и натиск бушующего сражения? - Александр взирал на друга, словно надеясь, что встреча на балконе не была шуткой Диониса. - Ты явно стал жертвой потехи винного бога, - усмехнулся Гефестион, остужая пыл царя. – Такой девушки не может быть ни здесь, ни на краю земли. - Нет-нет, друг мой, неужели ты не веришь мне, - покачал головой Александр раздосадовано. – Клянусь Зевсом и Амоном, я видел ее, и… - он вдруг широко улыбнулся, - идем, ты должен пойти со мной… - Александр, но праздник … и разве ты не хочешь разделить его со всеми, прошу тебя… - Ну же, пойдем… - заупрямился Александр. - Парменион не одобрил бы самовольного бегства, да еще и без охраны. - Неужели ты - великий воин Гефестион - не сможешь защитить своего царя? - с усмешкой и чуть наклонив голову, спросил Александр, перехватывая друга за запястье и уводя прочь из дворца. - Царя, может, и не смогу, а вот за верного друга – жизнь отдам, - улыбнулся тот Александру, почти даже не сопротивляясь очередной взбалмошной затее - ни препятствуя, ни останавливая, но оставаясь рядом, чтобы в последний момент сберечь светловолосую голову. Добравшись до края города, где начиналась пустыня, Александр спешился, оглаживая и успокаивая коня. Они остановились чуть поодаль от безлюдного храма богини Сехмет. Здесь было так тихо, будто сам храм и его владычица спали вечным сном, от которого невозможно было пробудиться. Темнеющий вход зиял бездонной пропастью, но стоило Александру приблизиться, как огнем наполнились чаши, и осветили путь к алтарю в глубине песчаной усыпальницы. У самого входа непрошеных гостей поджидали львы, большие статные животные, являвшиеся символами богини войны и песка. Александр оглянулся на Гефестиона, замирая и выставляя руку вперед, чтобы преградить путь друга. Но львы вели себя смирно за своими решетками, даже не пытаясь скалиться или рычать – Александр принял сие за добрый знак. Он достал несколько кусков мяса из сумки, что нес Гефестион и бросил животным, те наблюдали за царем внимательно и огни его пламени отражались в глянцевой поверхности желтых глаз, хищных и гордых. - Зачем мы здесь, что ты опять задумал? – почти шепотом спросил Гефестион над самым ухом. - Девушка неземной красоты, мне кажется, это была Сехмет. Мы должны лично отблагодарить ее за такое легкое присоединение Египта к моей империи. Я ей обещал… Они прошли внутрь, и стоило Александру сделать шаг, как загорались все новые и новые чаши и факелы, будто по мановению его воли, огонь сам разжигался, наливая и согревая стены теплым оранжевым светом, почти таким же, какими бывали закаты в пустыне. Пламя мерно билось ясными всполохами, львы, усмиренные подношением и самим огнем, продолжали безмолвно наблюдать, прохаживаясь в просторных вольерах. Сам же храм выглядел запущенным, здесь было полно нанесенного из пустыни песка, алтари выглядели так, будто не омывались жертвенной кровью несколько столетий, а запах благовоний давно вытеснил запах звериного мускуса и пыльной шкуры, солнца, запутавшегося в гриве. Перед ними в свете огней очертилась величественная фигура богини с головой льва и символами ее неоспоримой власти в перекрещенных на груди руках. Взгляд владычицы был остёр, как и ее язык. Угли в жертвеннике давно остыли, тогда Александр поднял руку, заставляя те затлеть в одно мгновение и взяв фимиам, сам лично, возложил его на них. После на алтаре оказалось разлито вино вместо жертвенной крови, и возложены фрукты и зерна пшеницы. Гефестион наблюдал за действиями друга с присущим ему спокойствием, выходки Александра не всегда поддавались объяснению или пониманию, но что взять с того, в чьих жилах бился божественный огонь. - Смотри внимательно, Сехмет, смотри только на меня, - улыбнулся Александр в конце, когда все приготовления были закончены. Но ничто не потревожило наполнившийся прекрасным благовонием воздух, не затушило огонь, что он принес сюда на своих руках, да и сама богиня больше не посчитала нужным явиться ему. - Видимо, твоя богиня привиделась тебе, друг мой, - Гефестион легко сжал плечо друга, вздыхая, - либо у нее есть дела куда важнее, чем говорить с тобой. Но значит ли это, что ты все же преисполнен решимости найти оазис Сива в пустыне и не отступишь, как не отступал при осаде Тира или в битве при Гранике? - Не отступлю, - взгляд, обращенный на друга, был красноречивее любых слов. - Тогда нам стоит скорее вернуться, иначе Парменион будет недоволен нашим бегством, ты же знаешь, какой он невыносимый, когда выпьет… смеет делать выговор даже царю. А если завтра мы проспим, то и вовсе решит, что мы забыли учение о дисциплине… Александр, улыбаясь, кивнув, и бросил последний взгляд на статую Сехмет. Ему всего на секунду привиделись белые льняные одежды, так ярко контрастирующие с солодом чужой кожи, и рассыпанные по пестрым подушкам пряди, холод браслетов на предплечьях, взгляд, что был острее пики сариссы**, и горячее дыхание, обжигающее кожу сильнее любого огня.