Параллельные миры Тэ

Возвращаться в одну комнату на семерых было странно. Как будто домом, за три ночи, стала та комната в отеле, а не общежитие, в котором они жили несколько лет. Почти всю дорогу обратно они с Тэхёном молчали. Держались за руки, где можно. Где нельзя – соприкасались локтями, плечами, чем угодно, чем могут соприкасаться «друзья» – и молчали. Хёны тоже – удивительно – на обратной дороге поумерили свои шуточки и взгляды. Оживились только в общежитии. Сразу же загомонили. Зашуршали по привычным бытовым делам. Чонгук с Тэхёном, не разнимая рук, ушли в спальню, кинули сумки, и, не сговариваясь, упали на кровать, сплетаясь в объятьях. То ли утешаясь, то ли расслабляясь. Возвращаясь в реальность. Их не трогали. Дали ещё немного время. Чонгук лежал с закрытыми глазами и дышал, ровно и почти спокойно, с силой прижимал и так льнущего к нему Тэхёна; слушал его дыхание, шорох покрывала под ними, шум из общей комнаты, гул воды в душе, стук перекладываемых предметов, голоса хёнов. Вдыхал запахи – ещё немного не местные из поездки, и старый местный знакомый, запах кофе и каких-то снеков в ожидании нормальной еды; запах шампуня от волос Тэхёна и запах его кожи. Чувствовал, как знакомо отзывается на двойной вес его кровать, как затейливо длинные пальцы выводят узоры на изгибе его шеи. Он вернулся мыслями к прошедшим дням, перекатывая в памяти ещё обжигающе свежие события. И поразился тому, насколько быстро меркнут подробности окружавшего их тогда пространства. Он уже не мог вспомнить, какого цвета был пол в номере, что висело на стенах, и были ли там стулья. Конечно, были, не могли не быть, но он их не помнил. Не помнил, уже почти ничего не помнил, кроме того, что было напрямую связано с Тэхёном. Белый махровый халат, переживший не одно их грехопадение. Хотя может и не один халат, их наверняка меняли в их отсутствие. Но халат именно Тэхёна, свой Чонгук после самой первой ночи так ни разу больше и не надел. Вытирался полотенцем и всё, необходимости сокрыться или согреться у него не было. Угол шкафа, оставивший синяк на бедре. Сам шкаф не помнил, а его угол – да. Звуки, с которыми кровать и матрас принимали на себя всю их энергию. Не сама кровать, и, конечно же, не матрас, Чонгук не мог вспомнить даже цвет постельного белья, кажется, тоже белый, но это не точно. Он помнил звуки – шуршание этого самого белья, продавливаемого матраса, поскрипывания не известно точно чего, даже визг сдвигаемых по полу ножек был – Чонгук покраснел, вспоминая это. Розетка сбоку рядом с кроватью, и две зарядки в ней. И всё. Тэхён, Тэхён, Тэхён, розетка для зарядки телефонов и Тэхён. И всё перестало быть странным. Всё стало правильным и милым. Настолько, что Чонгук улыбнулся и, честно не вкладывая ничего особо сакрального в эти слова, доверительно известил макушку Тэхёна: - Прикинь, мой дом – это ты. Но вышло сакрально. Когда вот так, вслух – очень. Тэхён замер, а Чонгук даже испугался. Но смяли друг друга одновременно. И даже урчание живота Чонгука не нарушило момента. * * * Дни покатились дальше. Перед агентством они всё-таки спалились. Был локальный внутренний скандал, но последствия были минимальны. Контракт не разорвали, самого страшного условия не поставили. Это, разумеется, не был карт-бланш, это была доверенность с ограничениями. Под ответственность всех семерых. Но в чём-то стало проще. Потому что стафф теперь тоже прикрывал. Многие из лиц которого уже тоже давно были почти родными. * * * Тэхён, обнаруживший повышенную чувствительность ушей Чонгука, долго восторженно изумлялся: - И ты всегда давал мне их тебе трогать! И покатывался со смеха от взглядов: от пышущих неискренней обидой «тебе попробуй не дай!» и от дерзких «вот именно!» И неистово этим злоупотреблял, заставляя волноваться. И окружающих и Чонгука, хоть и по разным причинам. Откровенно нарываясь. - Мы тренируем твою сдержанность, – радостно объяснял он своё возмутительное поведение. И снова смеялся на экспрессивное: - Мы!? Его раскрепощённость не переставала бодрить. Чонгук мстил, как мог, определённо со временем начиная делать успехи. В конце концов, у Тэхёна тоже были чувствительные и не запрещаемые к публичным касаниям места. Один затылок чего стоил. И шея. И там, где ключицы и немного под ними. Или много… Там было уже сложно определить границы одних и начало других. Зон, ага. Далеко не всех доступных для «невинных» прикосновений. В общем, месть Чонгука тоже всегда заканчивалась тренировкой сдержанности. У него самого в том числе. До уровня Ви по части сокрытия реакции ему было бесконечно далеко. Но реакция Тэхёна наедине после таких «тренировок» была просто бальзамом. Так что игры не прекращались. * * * Хоби, увлёкшийся отслеживанием того самого ролика, обнаружил много интересных мест в интернете с куда менее цензурированным общением. Много смеялся и много думал. Старших бодрить не стал, но с тэкуками эмоциями поделился. Залип в одном групповом чате: небольшом, но активном и весёлом, и очень живо реагирующем на все новости BTS, и официальные и не очень. Залип не только за скорость реагирования и широту взглядов, но и за аккуратность по отношению к самим мемберам. За непривычную адекватность. Эмоции, шутки и фантазии там лились через край, но оставались именно тем, чем они и являлись. Без искажения реальности и ненужных проекций. В одно из особо весёлых обсуждений последнего выпуска RUN, Хосок не выдержал и, зарегистрировавшись, влез в общение. Ему определённо было что сказать там по поводу одного момента в шоу! И это определённо было смешно! * * * Намджун проспорил Джину. Юнги они так и не включили в свой букмекерский междусобойчик. Лидер упёрся, обговаривая это заранее: - Больше никого! Соврали, что «да никогда!» и «вы тоже чтобы даже не думали!» глядя прямо в прищуренные глаза Мина. Точнее, Джин глядел. Смешно моргая своими красивыми. А Намджун рядом закатывал свои, официально подразумевая – «какие ставки, вы с ума посходили?», а на самом деле пряча «за что мне это?» Юнги, конечно, не поверил, но почему-то вроде не обиделся. Только ещё сильнее сощурился, окатывая этих двоих подозрением. Так и не поняв, как вообще на это согласился, Намджун в итоге долго препирался с Джином по поводу результатов спора. Как будто их вообще можно было определить! Не подойдёшь ведь спросить напрямую! … Вот ему не всё ли равно!? Это всё Джин! Обведённый вокруг пальца лидер строго наблюдал за мелкими нарушителями его спокойствия, не подозревающими о том, что вот конкретно сейчас они что-то там нарушают. Только отзывались на его суровый своими вопросительными – «мы что? мы вроде сейчас ничего» – и косились на ржущего в стороне Сокджина. - Намджун, прекращай, ты их смущаешь! – через день после возвращения придержал его старший хён. Ухмыляясь на молчаливое возмущение в ответ. Ведь возразил бы, ага, их морально устойчивый лидер, да не на что. Вообще Джин сам не ожидал – ни того, что раскрутит его на спор, ни того, что Джун так ответственно отнесётся к его результатам, ни того, что – серьёзно!? – как вообще можно не понять, кто из них победил! Разве не Намджун из них двоих самый внимательный и умный? - Это же очевидно! – Джин не мог поверить в слепоту друга. - По-моему, вообще ничего особо не изменилось! Ходят так же липнут друг к другу! – адски краснел тот, позорно сдавая свою мораль на утеху жестокому любопытству, распалённому хёном. - Ну смотри, – щебетал Джин ему на ухо, тыча пальцем в бок и незаметно показывая на собственнический захват Чонгука, – раньше чаще Тэхён закидывал руку ему на плечо, а теперь наоборот! - Ну… наверное. Ну и что? - Аааа! Ну ты что! Вспомни, как раньше Тэхён с Гуком носился! Помнишь? А что теперь – видишь? - Теперь разве не носится? - Теперь не взваливает, а обвивает! – торжественность Джина не имела границ. Лицо Намджуна сейчас никак не соответствовало его хвалёному IQ. Но Джин не сдавался. - А Гук ходит, грудь раздувает, права заявляет, о бабочках его сумасшедших заботится! Намджун моргнул и приоткрыл рот, пялясь на мелких. Его IQ сейчас тихо рыдал в закоулке не готового ко всей этой ситуации разума. Не готового, если честно, ни к внезапной глубине отношений этих двух макнэ, ни к спору, ни к выяснению результатов этого спора, ни к тому, что никто другой, кроме Сокджина, не смог бы его на это раскрутить. - Я понял, – неожиданно спокойно сказал вдруг Джин, – ты не глупый, и не невнимательный. Но это и так было понятно. Я сначала решил, что ты не хочешь проигрывать. Но теперь думаю, что ты просто… – он замолчал. - Что? Я – что? – отвлёкся от тэкуков Намджун, в своей растерянности выглядящий сейчас чуть ли не младше них. - Невинный, – улыбнулся Джин и, предупреждая протест, коснулся пальцем виска лидера, – вот тут, – а потом шлёпнул его ниже пояса, – а не вот тут, – и нагло покинул вконец онемевшего друга. Намджун, конечно же, был вынужден признать, что проиграл. Причём не только деньги, но и, как минимум, мораль. И ему только оставалось надеяться, что ничего больше. * * * Чонгук и Тэхён чувствовали себя в сплошном выигрыше. Не то чтобы ничего не хотелось изменить, но в тех условиях, которые они годами привыкли считать данностью, которые въелись в них, как нечто «по умолчанию», не подразумевающее смены настроек… в этих условиях они забирали себе всё, что могли. В целом, они не просто «справлялись», они нашли и обжили свою маленькую лазейку между «нельзя» и «мы не можем уже иначе». Свой маленький параллельный мир. В границах которого было хорошо без всяких условностей. Где был сплошной выигрыш, где вместо камер слепили звёзды. Но жить только в этом мире для них тоже было – не жить. И без срывов не обходилось. * * * Однажды у Чонгука просто стало всё валиться из рук. Так ему казалось. Не получалось вообще ничего. Голос во время записи бесил и местами царапал – хотя отмашка «ок, всё хорошо» из-за стекла прозвучала уже давно. Тело отказывалось повторять все нюансы постановщиков; пара элементов у Чимина получались просто крышесносными, а у Чонгука – «всего лишь» отличными, но не такими, и довод, что у каждого из них в танце свои способы крышесноса – не успокаивали. Ему требовалось так, чтобы лучше было уже невозможно! Голос, тело, движения, визуал. Всё. Но у всех в чём-то было лучше, чем у него. Как всегда, ок? Каждый из них в чём-то был лучше других. Но его давно уже не закручивало в таком крутом приступе перфекционизма. И впервые – не в состоянии «я маленький макнэ, простите меня, хёны, я просто хочу быть лучше», а в состоянии – «я сам знаю, не мешайте мне стремиться к идеалу». Не замечая, как его «не мешайте мне» стало мешать другим. И впервые не только «хочу быть лучше для себя, для других и для сцены», а ещё и «хочу быть лучше для Тэхёна». Зачем-то впустив в себя абсолютно бессмысленное «а вот если бы» о «нормальных» отношениях – где не надо прятаться, актёрствовать перед камерами, выискивать в расписании окна и выбирать моменты и углы порой даже для того, чтобы просто побыть рядом. Не говоря уже о большем. Не замечая, что бесцельность этих мыслей умаляет то, что было у них сейчас. Они не ссорились из-за этого. Тэхёна тоже иногда кололи такие мысли. Когда они смотрели, как студия монтирует нарезку из нескольких дней в один, так, чтобы преуменьшить для зрителей их близость, стрёмно было обоим. Когда стафф из-за периметра сигналил о прекращении между ними контакта – тоже. Всё было понятно… Но стрёмно… Но Тэхён обнимал потом Чонгука и с ещё большей готовностью – наперекор – принимал то, что у них всё-таки было. Очень много, откровенно говоря, было. А Чонгук – в эти дни – ещё долго ворочал в себе невозможное «а если бы». Его заносило. Он утомил всех своими «давай ещё раз» и «можно же лучше», и если поначалу он цеплялся только к себе, то потом начал подгонять и других, обесценивая то, что, по его мнению, не было существенным. Честно, он уже сам себя утомил, но остановиться было так сложно. Его закрутило в «хочу сделать, как лучше, а получается какая-то лажа, но я буду пытаться ещё и ещё». Понятно, что долго такое продолжаться не могло. Рвануло как-то вечером, в общежитии. Когда все, на удивление, не поздно оказались дома в полном составе. Мемберы пытались расслабиться, и Чонгук тоже. Но не мог. Даже привалившись под боком у Тэхёна напряжённым солдатиком. Даже встав размять мышцы, доведённые взвинченным разумом до спазмов. Сыпал словесным порохом и чиркался обо всех спичкой. И дочиркался. Ничего особенного, но просто уже достал. Последнего, самого устойчивого.