Ты мог все изменить: Счастливые и Отчаянные дни

«Работа уже давно на втором плане, знаешь.»  — Лука, тут дверь скрипит, не помешало бы смазать… — Эндрю закрыл за собой дверь, проходя вглубь скудно освещенного помещения.  — И так ты со мной здороваешься, Кресс? — не отрывая взгляда от чертежа шутливо пробурчал Лука. Рукой он беспомощно пытался нащупать одну из чашек с кофе, стоявших на рабочем столе, и, все же найдя оную, приложил ее к губам, желая выпить содержимое. К огромному несчастью Бальсы, в чашке уже давным давно ничего не было. Как и в других чашках. Да уж, инженер являлся изрядным кофеманом: он предпочитал качественный кофе, но в силу собственной лени и вечной нехватки времени довольствовался дешевым молотым кофейком в банках. Тяжелый недовольный вздох, и чашка отправилась на место, а Лука, таки закончивший старательно выводить что-то на чертеже, отбросил карандаш и поднял голову, посмотрев на гостя. Эндрю, встретившись взглядом с возлюбленным, как-то смутился:  — Я… я тебе тут кофе принёс… Хотя пить его в таких количествах очень и очень вредно! — альбинос уж было собрался прочитать нотацию своему парню, но вовремя остановил себя, лишь забавно улыбнувшись. — Если и пьёшь столько кофе, то пей хотя бы качественный. Прокатившись на стуле, изобретатель оказался возле Эндрю и выхватил из его рук банку. Щуря глаза, Бальса стал разглядывать банку: действительно, Эндрю купил очень хороший кофе и, по совместительству, один из любимых сортов Луки.  — Может, свет вклю… — Кресс не успел договорить; инженер ловко притянул его к себе, усадив на колени. Эндрю смог лишь охнуть, прежде чем его губы сомкнулись с губами Луки в жадном поцелуе. Что ж, сопротивляться было глупо и бесполезно, а потому альбинос, закрыв глаза, полностью подчинился своему любимому Луке, чувствуя, как собственное сердцебиение ускоряется, а по всему телу, будто магма, разливается тепло. Манящий запах Луки, его действия и незаметные в полумраке, но такие ощущаемые движения… Всего минута, но эмоций оказалось достаточно на целую вечность.  — Вот как надо здороваться, солнышко. — Бальса мягко потрепал щеку Эндрю; тот, в свою очередь, тыкнул Луку в нос, тихонько хихикая. Усмехнулся и Лука. В мастерской царила атмосфера умиротворения и уюта.  — Так ты пришёл помочь мне с чертежами? — Лука покосился на Эндрю, закрывая уже смазанную дверь на ключ.  — Ну… да. Также я хотел проверить, не помер ли ты от истощения. — уже сидевший за другим столом Эндрю наклонил голову, печально вздыхая, — Хорошо, конечно, что ты любишь свою работу, но такое ее количество до добра не доведёт.  — Как видишь, не помер, но благодарю за заботу, золотце. L'homme naquit pour travailler, comme l'oiseau pour voler.* Эндрю усмехнулся, достав из папки свежие рукописи:  — Не могу не согласиться. Как красив французский язык, особенно из уст человека, превосходно владеющего им.  — Это не более, чем эхо прошлого, но… я могу научить тебя правильному произношению, если хочешь, Эндрю. — сказав это, шатен уселся неподалёку от своего парня. В тот же момент Кресс засиял: его любовь к французским поэмам была сравнима чуть ли не с любовью к Луке; парень неплохо знал сам язык, лелеял и уважал его, наслаждался чтением, но вслух, к сожалению, читать не мог из-за отвратительного произношения. В Бальсе он видел шанс подтянуть произношение и попасть на один из литературных вечеров, о котором так мечтал.  — Кажется, я только что влюбился в тебя ещё сильнее. — альбинос подтверждал свои слова собственным видом: его алые, словно летний закат, глаза так влюблённо глядели на Луку, что тот начинал таять, не в силах устоять под напором этой неумолимой любви.  — Эхех, ну что ты, Кресс, — Бальса отвернулся в попытке скрыть стремительно краснеющие щеки, — давай приступим к работе, раз уж ты пришёл. Быстрее начнём — быстрее закончим. Работа закипела, словно кофе в старой турке: парни чудненько ладили, понимали друг друга с полуслова или вовсе без слов. Пока изобретатель Лука ловко расчерчивал схемы новой машины, напевая какую-то только ему известную мелодию, его милейший помощник Эндрю превращал хаотичные, едва разборчивые записи в аккуратные и красивые документы. Такое было не стыдно показать заказчику! По всей мастерской распространился нежный аромат дорогого кофе, добавляя и без того прекрасному вечеру нотку компанейского уюта. Через некоторое время Эндрю вздохнул, недовольно качнув головой:  — Можешь дать мне резинку для волос, пожалуйста? Мои патлы очень мешаются. — альбинос безуспешно пытался как-то уложить копну свои непослушных белых волос, пока Лука, наблюдавший за этим, не прервал его.  — Волосы, а не патлы. Не говори так о себе, булочка. — он одарил любимого мягкой улыбкой и открыл ящик стола, — Один момент, резинка должна быть где-то здесь… Покопавшись в захламлённом ящичке, шатен наконец выудил почти новехонькую резинку для волос, протянув ее парню:  — Мне даже интересно, как ты будешь выглядеть с хвостиком… — Бальса захихикал, в его глазах мелькнул хитрый огонёк.  — Ох… — уныло отрезал Эндрю, собрав волосы назад и завязав их. Этим действием альбинос обнажил свою щеку. Казалось, его смертельно бледная кожа начала сиять под светом луны, а и без того заметные капилляры стали только ярче. Кресс закрыл глаза, сделав глоток остывающего кофе.  — Эндрю… — Лука в привычной ему манере вскочил со стула, подошёл к возлюбленному, наклонился к его лицу и провёл рукою по щеке. — Что это?.. Его тёплые пальцы водили по полосе на щеке, осязая ее, пытаясь исследовать, изучить.  — Шрам. Из детства. — тяжелый вздох раздался эхом по маленькой комнате. — Я расскажу тебе когда-нибудь, ладно?  — Меня не интересует шрам, дорогуша, — рассмеялся инженер, наклонившись ещё ближе к своему парню, — все, что мне интересно — почему ты скрывал его от меня? Ты правда подумал, что я разлюблю тебя, если увижу его? Глупость!  — Лука… — алые глаза Эндрю распахнулись; в них мгновенно отразилась луна, сделав алый цвет ещё более манящим и восхитительным. Эндрю притянул к себе парня, обняв его так крепко, что тот раскашлялся, но, осознавая собственное счастье, начинал смеяться громко и весело.  — Я знаю, милый. Я тоже тебя люблю. И… я так рад, что наконец могу увидеть твои глаза без всяких челок. Они манят меня, Эндрю. Я хочу смотреть в них вечно. — глаза обоих стали влажными; широкая улыбка так идёт что Луке, что Эндрю… Настольная лампа погасла, инструменты сложены, и лишь старый граммофон начинает свой концерт. Лука — незаурядный коллекционер пластинок; в его коробках хранятся пластинки с самой разнообразной музыкой из самых разных времён, но ни одна песня любого исполнителя 20 века не заменит ему вечно живой классики. Польки, вальсы, полонезы, жиги… Ах, как хорошо быть с парнем, который идеально танцует все эти танцы! Вот и сейчас пара отдыхала после трудной рабочей ночи, выплясывая очередную мазурку. Да, места в мастерской было не совсем достаточно, но разве теснота может помешать приятно провести время вместе? Эндрю и Лука считали, что нет, и прижимались друг к другу, чувствуя тёплое дыхание, ловя каждый взгляд, каждое движение рук и ног, каждый поворот и наклон… Раз, два, три… раз, два, три… раз, два, три… Вдох, выдох. Танец кружит голову, дурманит, заставляет сближаться все сильнее и сильнее. Наконец, выдохшиеся, покрасневшие парни упали на пол мастерской; им было совершенно плевать, насколько пыльным или грязным был этот самый пол. Из тугого хвостика Луки выбилось несколько прядей, которые он пытался сдуть с лица, не желая использовать руки. Эндрю лежал с закрытыми глазами, умиротворенно и широко улыбаясь. Утро вступало в свои права, пускай и без солнца… Эти парни станут друг для друга солнцем.