Ты мог все изменить: Счастливые и Отчаянные дни

«Сигарета растворяет боль, но никак не может растворить воспоминания о тебе.» Утро, хотя, лучше сказать, вечер Луки начался отнюдь не радостно. Не успев открыть глаза, парень обнаружил себя в сырой, облитой водой постели. Сам он тоже промок до нитки. Над душой стоял хозяин съемной однушки, презрительно смотрящий Бальсе прямо в глаза и отбивающий какой-то нервный ритм ногой.  — Фух… я уж было подумал, что ты тут умер. Ты знаешь, с какой целью я пришёл. С трудом приподнявшись на локтях, Лука пустым взглядом осмотрел свою комнатку и ее хозяина, а затем будто автоматически отчеканил:  — Деньги… в мастерской. Схожу туда и заберу, потом отдам.  — Это твоё «потом», длится уже неделю. Еще хотя бы три дня неуплаты, и я тебя отсюда выпну.  — Ага… — не удержавшись, Лука просто упал обратно в твёрдую постель. Ему было совершенно наплевать, что она была влажной и оттого мерзкой. Все, что хотелось Бальсе — закурить дешевенькую сигарету и попытаться заглушить горечь утраты водкой или виски. В полуотключке бывший заключённый слышал лишь отдаляющийся топот арендодателя; повернувшись к стене, Лука, так долго сдерживающий себя, заревел от боли. Слёзы текли из его покрасневших глаз: он плакал, погружаясь в безумие своей больной головы; он закрылся от всего мира, удалил все номера, отверг всех и каждого, кто пытался вмешаться в его жизнь. Эндрю… Самое важное и ценное сокровище, которое только довелось получить Луке, исчезло. Осознание только приходило к парню, но уже доставляла невообразимую боль, ломало кости, а главное — разум. Болящие ссадины на руках и опухшая гематома под глазом напоминали о недавней драке. Лука уже особо и не помнил, как в неё ввязался: помнил только, что случилось это на ночь глядя возле какого-то магазинчика. Прикусив губу, шатен тут же зашипел от боли. «Ах, совсем забыл…», — плавно пронеслось в голове, когда парень аккуратно прикоснулся и ране на губе, тоже оставшейся после злосчастной потасовки. Пытаясь стерпеть боль, Бальса вновь провалился в сон. За окном медленно темнело, а небо затягивали густые непрозрачные тучи, намекая на скорый ливень, что обрушится на город. Стрелки старых настенных часов отсчитали 60 минут, прежде чем подавленный Лука нашёл в себе силы проснуться и встать с кровати. Накинув на себя рубашку, шатен устало побрел в сторону ванной, дабы обработать царапины и ссадины. Щелкнул выключатель, и вот парень уже перед пыльным зеркалом у раковины. Лука смотрел на себя, не до конца понимая, как только сумел он довести себя до такого состояния. Несчастный, избитый, с израненой душой — точно ли в зеркале был Лука Бальса?.. Или это было то, что от него осталось?.. Жалкая, никому не нужная оболочка человека, некогда бывшего любимым каждым… Лука обмотал исполосованное запястье бинтом; после, едва сдерживая слезы, обработал и другие раны зеленкой. Он внимательно разглядывал не только свежие травмы, но и старые, иногда почти незаметные шрамы, вспоминая, как получил их. Рваные, мутные воспоминания проносились в голове; Лука опустился на пол, закрыв лицо руками. Все мысли, все чувства, все воспоминания оканчивались на одном человеке — Эндрю. Его должны были похоронить вчера, не так ли? По крайней мере, так сказал Гранц…  — К черту. — сказал куда-то в пустоту Лука, со всей дури стукнув кулаком об пол, да так, что настенное зеркало тихонько пошатнулось. Он не был готов приходить на могилу Эндрю; не мог смириться со своей участью, не мог принять смерть Кресса. Не сегодня. Не сейчас. Одевшись, и даже не причесываясь, Бальса накинул на плечи прохудившееся пальто и, нащупав в кармане зажигалку и пачку сигарет, выбежал из дома. С трудом он закрыл квартиру на замок: тревожность брала своё, и руки инженера начали трястись практически постоянно. Это и стало причиной, по которой Лука больше не сможет работать. От его прежней уверенности в себе не осталось и следа; так и его детище — маленькая, но чудесная мастерская начала сгнивать изнутри. Луке чертовски не хотелось идти в сторону мастерской, с которой было связано невероятное количество воспоминаний об Эндрю, режущих душу, но остатки человечности парня изо всех сил твердили, что арендодателя подводить — это подло, а посему Бальса переборол себя и решился отправиться в свою бывшую обитель. В спешке спускаясь на первый этаж подъезда, парень закуривал сигарету: в своём старом доме он бы наверняка уже словил волну недовольства среди соседей, которые терпеть не могли куряг; да и сам Лука в прошлом воротил нос лишь от одного запаха табачного дыма, несмотря на то, что в его тюрьме курение было довольно популярным развлечением. Теперь же, в нынешнем положении дел, Бальса устало смотрел прямо в лица таким же усталым соседям, что не выказывали никаких эмоций и сами пытались прикурить. А чем ещё заниматься людям, падшим на дно жизни? Темнеющие от грозовых туч улочки Бруклина встречали заключённого холодно и недружелюбно: уже начинало моросить, на что, впрочем, Луке было совершенно плевать; быть может, единственное чувство, жалко вспыхивающее в его сердце из-за грядущего дождя — грусть. Ему вспоминалось, как Эндрю рассуждал о своей любимой погоде, сидя на смотровой площадке торгового центра с чашечкой зелёного чая в ладонях. Тогда он сказал, что дождь — неплохой вид погоды, и в ту же минуту неожиданно полил тёплый весенний дождик. А Лука с Эндрю смотрели вдаль, на необъятный Бруклин, попивая любимые напитки. Тяжелый печальный смех сорвался с уст Луки, растворившись в автомобильном гуле. Он шагал сквозь увядающие августовские сады и парки, намокая под громадой холодных дождевых капель. Этот дождь совсем отличается от того, под которым инженер сидел когда-то вместе со своим возлюбленным. Кажется, с уходом Эндрю краски ушли не только из жизни Луки, но и из всего мира: сама природа будто бы скорбела об утрате такого прекрасного человека, поникая и теряя сознание… Слеза скатилась с щеки Бальсы, падая ему под ноги. У грехов длинные тени, и ноша, взвалившаяся на давно уже не хрупкие плечи Луки, была невыносима. Убийство за убийством. Чистым разум, замутнённый внезапной яростью — все это о Луке. Опустив голову, шатен позволил ледяному дождю, переросшему в ливень, намочить себя. «Хоть пол в мастерской помою своим шмотьем. Хотя, какая, черт возьми, разница…». Шаг за шагом, хлюпающие от влаги берцы Луки портились. Ему, впрочем, было все равно. Из депрессивных раздумий заключённый вышел лишь тогда, когда нашёл себя стоящим перед тяжелой дверью мастерской. Из глубин кармана изобретатель вынул полуржавый ключ, которым и открыл дверь. В пыльную мастерскую парень вошёл в полной тишине: дверь была идеально смазана, как и всегда, после замечания Эндрю о том, что она скрипит. И стоило лишь щелкнуть внутреннему замку, как тут же несчастный припал спиной к двери, медленно сползая вниз. Казалось, будто каждый предмет, от мала до велика — это один большой мемориал памяти Эндрю. Помещение, как думалось Луке, полностью пропахло его милым солнышком, которого уже нет в этом бренном мире. Ну а мир… мир стал бренным в тот самый день. Лампочка лопнула, когда Бальса нажал кнопку выключателя, дабы включить ее. Сотни осколков стекла разлетелись по полу мастерской: они валялись по углам, воткнулись в стены, но парня не ранили. В прошлом Лука бы уже давно покраснел от ярости и нежелания отрываться от любимого дела по такому бестолковому поводу, но теперь… Нынешний Лука оглядел эту печальную картину унылым безучастным взглядом, после чего, пройдя вглубь комнаты, пододвинул своё кресло и уселся за рабочий стол. Краем глаза заключённый заметил верстак — слой пыли толщиной со спичку ясно говорил о ненужности предмета. В глубине черствой души Луки мелькала некая жалость и грусть, желание сдуть всю эту чёртову пыль и грязь и с усердием взяться за работу, но… И грянул гром в сумрачном небе, когда Бальса, боровшийся сам с собой, с размаху снес со стола все вещи: лампу, кипу бумаг, карандашницу, кружку с недопитым, испарившимся кофе… Из стопки ныне бесполезных документов вылетел один листок, упавший у ног Луки. Шатен поднял его, посмотрев на содержимое. Формулы, расчеты, описания… типичный документ из мастерской. Но все же он имел одно явное отличие — написан он был идеальным, ровным почерком. Почерком Эндрю. Дыхание Луки стало тяжелее: ноша была не менее тяжелой.  — Забудь, прошу тебя, забудь! Забудь! ЗАБУДЬ!!! — схватившись за голову орал инженер, заливаясь слезами горя. Дождь заглушал вой отчаяния, что сходил с уст Бальсы. Документ, написанный рукою Кресса, превратился в скомканную бумажку, не несущую смысла, после чего отправился в мусорное ведро. Из ящика стола шатен вынул небольшую пачку денег и тут же запихнул ее в свой карман. «С арендодателем вопрос закрыт…» — подумалось Луке, — «Теперь самое важное.». Из все того же ящика парень достал листок бумаги, на этот раз чистый. С пола была подобрана простецкая ручка. Удивительно, но в этот миг настроение Луки кардинально изменилось: он закурил очередную сигару и нежно, местами трепетно, стал выводить на листе буквы, складывая их в слова и предложения. Дождь перестал раздражать, а скорее начал успокаивать своим негромким постукиванием по карнизу. Писалось под такой аккомпанемент даже проще, чем ожидал Лука. Окончив выводить письмо, Бальса подписал сверху дату. 26.08.ХХ. Листок стал единственным, что осталось на письменном столе. И последним. Выходя из мастерской, Лука ещё раз проверил наличие денег в кармане пальто. Убедившись, что деньги на месте, парень легонько улыбнулся. «Хоть что-то хорошее сделаю напоследок» — пронеслось в голове. Капельки утихающего ливня капали на волосы и лицо Бальсы. Вскинув голову, он посмотрел на синеющее небо, где мирным рядом шли белеющие тучки:  — И все же, как давно я не видел небо! А ведь нужно было просто посмотреть наверх.