Солнечный свет в моей голове

8 Глава. Ещё раз боль — И позже хозяин даст тебе новое имя, и ты сам почувствуешь связь между вами. Я постараюсь сделать всё правильно и аккуратно. Конечно, наш батюшка в церкви тот ещё садист, но я верю, что ты не попадёшь в его загребущие руки. — Бисмут, зачем ты мне это говоришь, нет гарантии что я смогу всё это вынести. — раздраженно говорю, явно не слышащему мои доводы лекарю. Тот вообще делает вид что его не заботят мои слова и пытается вливать в меня всё новую и новую информацию. Вообще хотелось спросить про того психа в рясе, про кровавый камень, про многое и многое, но был ли смысл спрашивать, возможно, иногда лучше и не знать. — После этого тебя не будут держать ни на цепях, ни прикованным, только ошейник, который ты и так носишь будет находиться на тебе, но, конечно, на обряд его нужно будет снять. Плюс, другие слуги и охранники не будут тебя обижать, хотя бы физически, если, господин этого не прикажет. Я лишь закатываю глаза, и глубоко вздыхаю, пока Бисмут старается давать мне какие-то странные настойки, к которым я даже привык за дни, проведённые здесь. — Почему ты так веришь в то, что я буду и дальше жить, ведь такая жизнь, будет лишь подобием, это будет сущим кошмаром. Врачеватель задумывается и мягко улыбаясь тянет за чёрное ухо, вынуждая меня ершиться и отталкивать лезущие ко мне руки. — Ты не заслуживаешь смерти, я бы этого не хотел, Мансель. — вдруг серьёзно говорит лекарь. — Я насмотрелся на многие безумства в этих стенах и не хочу, чтобы произошло ещё одно. Я вижу твои шансы, они довольно высоки, важно уметь приспосабливаться… Я бы хотел помочь хотя бы тебе. Грусть в голосе была еле уловима, но быстро оборвалась с покашливанием. — Да и к тому же, не такое плохое будущие у тебя будет, просто будь спокоен и учтив, большего и не требуется, выполняй всё что говорит господин и всё будет в порядке. Хотелось перевести тему с этого моего «прекрасного» будущего и поболтать о цветах или погоде, не хотелось думать, что моя жизнь может продолжиться дальше, только в качестве пса этого наглого идиота. Запах Бисмута прекрасно подходил к его профессии, не давящий, он просто кружил в пространстве различными травами. — А чем я пахну? — внезапно спросил Мани, вырываясь из своих мыслей. Врачеватель странно посмотрел на своего пациента и немного принюхался. — С чего такие расспросы? — Просто интересуюсь — с вызовом смотря на лекаря пробарабанил брюнет, отводя взгляд к своим рукам, проводя по ним носом — Клайд сказал, что я воняю, хотя я ничего не чувствую, и тогда я был чистым, может… — Никогда не называй господина по имени — отрезал мужчина. — Хорошо, что я первым услышал твою ошибку, и оставим это, между нами, если бы кто услышал, тебя бы с лёгкостью наказали, всыпали бы пару десятков плетей. — его брови нахмурились — Господина по имени называть позволено лишь тем, кто находится в ближайшем круге, он сам даёт своё позволение на это. Каждый белый волк дорожит своим именем. Стало неловко, но и приятен тот факт, что передразнивать в мыслях можно этого высокомерного придурка сколько угодно. — Но ты же назвал своё имя мне… Бисмут? Мужчина мягко улыбнулся и потрепал тёмную кучерявую шевелюру мальчишки, вырывая у него шипение. — Ну дак, а я вроде и не среднестатистический, обычный и гордый белый волк. Я тебе доверяю больше, чем некоторым моим сородичам, знаешь ли. Доктор даже развеселился видя, как Мансель старательно поправляет непослушные локоны. — Так себе комплимент, если честно. — усмехнулся по-доброму мальчишка. — Ты странно пахнешь. — неожиданно сказал лекарь. — я бы сказал необычно для слабого Альфы. Смотря на свои склянки, вновь их пересчитывает, боясь что-то пропустить. — У тебя явно проблема с комплиментами — вздохнул Мани, вызывая лёгкий смех мужчины. — Я не могу разобрать твой запах, так как я сам не доминантный, но он приятный, так что, возможно, хозяину, как более высшему Альфе, было необычно знать, что не все чёрные четырёхлапые зубастые враги пахнут чем-то омерзительным. Удивлённый взгляд впился в Бисмута, словно не понимая шутит он или нет. Осознание того, что он «приятно пахнет» совсем не обрадовало его. — Тогда лучше бы я вонял отходами, может тогда мой «любимый» господин извёлся слезами от зловония и отстал от моей тушки. Послышался ещё один всплеск смеха со стороны доктора, который пытался всё сложить в свой холщовый мешок. — Знаешь, это хорошо, что ты можешь припираться даже сейчас, когда до самого ритуала осталось так мало времени, это значит… — Мне просто всё равно, — обрывает мысли доктора мальчишка. — Какая разница? Зачем беспокоиться, когда от меня ничего не зависит. Смысл? Я надеюсь, что это меня убьёт. — Врёшь. — Нет, я действительно, предпочёл бы быструю смерть чем вот это всё, но… — Ты не прекращаешь надеяться на лучшее. Знаешь, когда-то мой друг мне говорил: «Живи, сохраняя покой. Придет время и цветы распустятся сами.», я не всегда понимал о чём он говорит, но он был очень мудр. — тяжело вздохнув, руки доктора прошлись по мешку будто боясь что-то забыть — После смерти ты ничего не сможешь сделать, всё просто закончится, так и не начавшись. — Знаешь Бисмут, люди часто говорят: "Даже если сейчас тебе тяжело, продолжай жить, и станет легче". Легко говорить. Просто жить уже больно. В комнате воцарился тихий шум, все двое прибывали в своих раздумьях, никто не хотел нарушить образовавшуюся тишину. Мансель только закусил нижнюю губу и стал собираться для ритуала. В этот раз одежда была такая же, как и в прошлый, единственный элемент, который был добавлен это красный шелковый шарф, словно кровавой рекой спускался вниз. Как его правильно надеть в голове инструкции не было, странно было даже просто ощущать такое явно дорогое и тончайшее изделие. Массивная деревянная дверь щелкнула и мучительно скрипнула, обозначая что явился тот, кого все ждали, хотя запах тёплого лимона уже за несколько секунд до щелчка двери, был разобран в обычной обстановке комнаты, поэтому Мансель не был ошарашен гостям, и даже не взглянув на вновь пришедших, теребил красную ткань. — Почему он ещё не собран? — поморщился господин Клайд, смотря на мнущуюся с шарфом фигуру. Ко мне быстро подлетела служанка, что пришла вместе с хозяином и торопливо накрыла мои плечи шарфом, который ранее лежал у меня в руках. Мои уши вздрогнули от такого близкого контакта, а тело автоматически пыталось отстраниться от назойливой служки что пыталась поправить мои непослушные волосы. «Это бесполезно, милочка, перестань меня трогать!» — кричал я в мыслях, но лишь на лице выказывал своё недовольство. Это явно веселило моего хозяина, что стоял, опёршись на дверной косяк и оглядывал помещение. — Бисмут, у тебя всё готово? — Да, господин, всё при мне. — показывая собранный мешок хозяину, решительно глянул на меня. Его взгляд будто поддерживал, успокаивал, говорил: «Всё будет хорошо, всё будет в порядке.» Это в какой-то мере успокаивало меня и дарило чувство что я не один среди всех. — «Спасибо Бисмут, даже если меня не станет сегодня, ты многое сделал для меня. Не думал я что могу сказать о белом волке столь большое множество лестных комментариев.» Я подошёл к господину, тот лишь опалил меня взглядом, оценивая мой внешний вид. Смахнул, пыль словно с вещи, принюхался и в ту же секунду сморщился, хмуря своё белоснежное лицо. Хотел бы я что б как от запаха лука, фекалий и гноя, ты тут же заплакал и убежал прочь, не вернувшись уже никогда. Но мы лишь по очереди стали выходить из комнаты, в которой я провёл дней пять от силы, но к которой я могу признаться, даже немного прикипел, словно последний раз давая попрощаться с тем самым окном, с паутиной в углу, старой тумбочкой, я осмотрел и отвернулся что бы идти теперь вперёд, возможно, на свою смерть. И опять эти бесцветные коридоры, голоса, запахи. Я не запоминал куда мы идём, просто следовал за девушкой, которая была в таком же сковывающем напряжении, кажется всегда, то ли из-за того, что около неё тот самый жестокий хозяин или же из-за того, что знала куда ведёт, может сама плохо ориентируется здесь, чему я совсем не удивлён. Кажется, внешне я не выказывал никаких эмоций, наоборот хотелось рассмеяться и упасть в судорогах и боли в животе. В сердце же была неразбериха, оно то стучало набатным колоколом, то быстро-быстро словно вот-вот сбежит в тот лес и зароется где-нибудь под сугробом. Вдох-выдох. Единственное что мне помогало. Вдох и выдох. Я вторил себе внутри: «Какая разница? Какая разница? Всё зависит не от меня. Не от меня.» Меня вели в тот же храм, опять те же стены и стая колышущихся свеч, давящие гобелены со странными мотивами, множество пришедших людей, смотрящих на меня и моего будущего хозяина. Шепот расходится словно мурашки по спине, оглушая своим шумом мои опущенные в ожидании опасности уши, не хватает только моего оскала и вот он - жертва сегодняшнего дня. Запахи смешиваются, ослепляя и дезориентируя, паника поднимается. Дак вот что это за чувство - паника, теперь понятно. Вдох-выдох. Всё равно надоевший запах мёда и лимона кружит и не отпускает, но даже он в этой суматохе становится неким якорем для сознания, которое не знает, боится и бунтует. Люди, наблюдающие отовсюду, были в красивых одеждах, со своими различными разномастными слугами, некоторые из которых так же по-разному смотрели на меня. Кто-то с явным сожалением, кто-то с радостью, гордостью в поблескивающих глазах, прожигающим ненавистным взглядом, будто хотели сделать во мне огромную зияющую дыру. Мне не было до их отношения ко мне никакого дела, но мне было жаль их. Раздалась грубая молитва и знакомый уже старик, белым невидящим взглядом смотрел сквозь нас с господином. Слова переплетались в грубую песню, иногда прерываясь и звуча вновь, погружая в какое-то странное состояние и, если бы не ставшим острым запах лимон, моё сознание бы уже уплыло куда-то в другую сторону света. Стало дурно, то ли воздуха мало, толи свет стал играть в причудливую игру. Слишком шумно, слишком тихо. Раздражает. Мотнув головой несколько раз, избавляясь от морока, хотелось бежать, я только заметил единственное, одиноко приоткрытое, узкое окно, где небо ещё было освещено приветливым свободным солнцем, где-то виднелись облака, а я вспоминал своё желание стать облачком и легко уплыть в другие дали и миры. Молитва оборвалась, толстая книга в руках священника громко закрылась, так что по высоченным потолкам прошлась вибрация и гул. Гости замерли в ожидании, будто сами отходили от монотонного гипноза. — Сие творение безбожия и греха, сегодня решится судьба твоя, да пусть велико солнце рассудит жизнь и волю нашу. Пламя свечей вторило старцу и будто вспыхивало на каждом слове, ярче горя. Бисмут смиренно подошёл ко мне, предавая в мои дрожащие пальцы чашу с чем-то чёрным… Живым. Только губами говоря и вторя: «Выпей.» Мои руки сами по себе осторожно поднесли содержимое к губам, а рот открылся, принимая мою, возможно, как говорил хозяин «Нелегкую смерть». Первый глоток. Прожигает горло, сознание пустеет и простреливает жуткой болью. Второй глоток и в животе будто разрывается желудок со всеми рядом находящимися органами. Мои руки отбрасывают чашку, а тело безвольно падает на колени сжимая когтистые руки до пронзающей боли в кулаки. Глаза наполняются чернотой, из рта не выходит ни крика, ни мольбы, только яростное рычание. Я чувствую, что живая чёрная субстанция будто вибрирует, соединяясь с каждой клеточкой моего тела, в агонии моё тело мечется, пытаясь толи напасть на всех близ находящихся, толи скрутиться в комок боли. Через гул слышу странные слова, из-за которых что-то внутри меняется и перемешивается, вырывается. Тошнит кровью, на языке ощущаю её вкус. Вижу того, кто произносит такие терзающие, словно заклятия речи. Срываюсь, хочу впиться зубами, разорвать, но чувствую лишь чью-то сильную руку, что сильно сжимает горло, мешая дышать. — Чудовище! — кричит кто-то. — Убейте его! Это просто монстр! — расходится гул по помещению. Меня прижимают к такой холодной белой плитке, всё тело вырывается и рычит по-звериному. Боль. Везде боль, она поглощает и распаляет, весь мир мелькает черно-кровавыми красками. Насколько он ужасен, кажется, хочется не дышать, хочется уйти, оставив эту ужасающую боль и страх. Укус пронзает шею, добавляя ещё больше агонии к всему что меня съедает. Хрип вырывается, острые клыки держат, оставляя глубокую, кровоточащую, горячую рану. Только запах острого мёда и лимона забивает ноздри. Воздуха, вздохнуть, просто дышать. Хватка зубов не пропадает, но чернота и мучения будто отходят на второе место, затмевая странным болезненным чувством всю кожу. Шея будто горит, жар проносится по всему телу, разъедая, кажется, кожу, оставляя только куски кровоточащей плоти. Клыки разжимаются, кто-то переворачивает моё онемевшее тело на спину и опять монотонные молитвы и заклинания. Опять боль и чернота. Сколько можно… Я так устал… Хочу закрыть глаза и избавиться от всего этого. Мой взгляд улавливает кровавые губы, язык, который слизывает мою тёплую кровь и горящие зрачки, что впиваются мне в тело, будто пронзая острым холодным клинком. Вот губы что-то говорят, но в ушах так шумит что ещё немного, и голова взорвётся. Образы мешаются, вот соседские мальчишки что бросались в меня камнями, тыкают на меня пальцем, Шона положила свою ручку мне на живот и плачет, хочется успокоить и сказать простое «Прости.», но она исчезает и появляется рыцарь в серебренных доспехах что пронзает моё тело своим мечом, я лишь вздрагиваю и молчу, тот самый что убил моих родителей, подмечаю я, так хорошо, значит скоро мы встретимся, золотистый камушек что горит вод толщей воды, горит и пульсирует, разрастаясь языками пламени. Вот-вот и я загорюсь от его искр. Голоса, лица, люди всё появляется и исчезает. Непонятные слова, звучащие со всех сторон, выбрасывают тонну гнева, тонну печали. Я просто смотрю. Не двигаюсь. Даже закрывая веки чувствую, вижу образы, чувствую, как из уголка рта вырывается струя крови, а внутренности сводит от боли. Зал замер в ожидании, смотря на кровавую лужу что продолжает увеличиваться. Священник проводит когтистыми пальцами по шее брюнета, говорит пару неизвестных слов, Бисмут беспокойно подходит и выливает целую склянку с лекарством на укус, пытаясь бессознательному телу влить несколько лекарств и в рот, но всё мешается с кровью, большая часть выливается по шее. Лёгкие постукивания по щеке и грустный взгляд устремляется на дрожащие ресницы. — Свет показал и покарал чернь за грехи рода, и отрёк во служение данное тело. По всему залу пронеслись шёпотки. Бисмут не веряще смотрел то на старца, то на медленно дышавшее тело. — Это не правда, отец света, он будет жить, свет его принял, позвольте ещё раз изучить его сущность. Старик в рясе со скрытой злостью повернулся к лекарю. — Я никогда не делаю ошибок, поэтому тело будет ценно для последующего окропления и жертвенного ритуала. — Нет же, но… Бисмут быстро стал перебирать имеющееся у него склянки и с надеждой смотреть на тело что даже сейчас боролось за жизнь. «Я смогу ему помочь, но времени мало, нужно увести его.» — лишь губами произносит он господину, пока тот стирает кровь от укуса с губ и щек. — Перестань или я возликую тебя как перешедшего. Доктор так и остался сидеть в разливающейся крови, около тела, сжимая мешок, осознавая, что он не может более ничем помочь. Тихие шаги раздались по помещению, беловолосый Альфа сел рядом с доктором, пачкая свои колени и руки в крови, притронулся к холодной шее, легко оглаживая, ощущая бьющуюся венку и видя дрожащие тёмные, густые ресницы. Контраст температур тела был велик, даже сквозь сон ошпаривающее прикосновение чувствовалось и отдавалась через укус биением сердца. Из рта вышел первый более свободный вдох, от которого всё в теле вновь отдалось болью. — Отец света, его тело выдержало, это значит свет определил его существование и дал волю нашим нуждам. Старик быстро прошёл к Альфе и сам увидел, как тело, лежащее в луже собственной крови стало делать осторожные рваные вдохи. — Хорошо, свет отпустил грех сия черни. Теперь он раб слова твоего, пусть лишь от твоей руки и сыщет он смерть.