Blacker than midnight / Темнее полночи

      Нет, совсем не хорошо.              Галф стонет, потому что его мутит, пока Мью тащит его обессиленное тело к себе домой, придерживая входную дверь.              — Ну и зачем ты так напился, скажи мне. Знал же, что будет плохо, — тот показательно бурчит, но продолжает удерживать парня.              — Потому что болит, — он пьян, поэтому слова так и льются из него.              — Что болит? Где? — Мью с волнением осматривает его. — Мне вызвать скорую? Отвезти тебя в больницу?              — Тут болит, — он стучит себя кулаком в грудь. — Понимаешь? Так болит, что невозможно терпеть!              — Понимаю, — а вот это было неожиданно, — прекрасно понимаю, но это не повод так напиваться.              — Да что ты понимаешь? — Галф с неожиданной для самого себя яростью отталкивает мужчину. — Это невозможно терпеть, когда эти когти полосуют все изнутри! Видеть, как…              Он умолкает, потому что задыхается от эмоций, которые распирают его. Но его обхватывают самые уверенные руки в мире и притягивают в объятия:              — Тише, мой хороший, тише…              Даже сквозь туман алкоголя он понимает, что у него катятся пьяные слезы обиды: на себя, на жизнь, на несправедливость этого мира, в котором существует такая болезненная штука, как неразделенная любовь. Но Галф все равно цепляется за того человека, который стал причиной его страданий — потому что не может не.              — Тшшш, все хорошо, все хорошо, — тот словно баюкает его в своих объятиях, утешая. — Не должны такие милые мальчики так горько плакать.              — Я — твой мальчик? — он поднимает голову, чтобы удостовериться в ответе.              — Конечно, Галф. Ты — самый хороший и самый милый мальчик в мире, — Мью оставляет легкие поцелуи на его мокром лице. — Но давай он сейчас пойдет в душ, чтобы немного освежиться и прийти в себя.              Галф покорно кивает и позволяет отвести себя в ванную комнату, где совершенно безвольно стоит, пока с него стягивают одежду и за руку заводят в душевую кабину:              — Вот так, тебе надо согреться — ты весь дрожишь. Я пока схожу за чистой одеждой, а ты…              Но он цепляется за Мью со всем отчаянием, что скопилось внутри:              — Не уходи!              — Галф, я буквально на минуту же. Ты как раз помоешься…              — Пожалуйста, — остатки гордости растворились, когда он выдавил из себя это слово.              Но эти ошметки, что разнесло ветром безнадежности по его душе, уже ничего не стоят, поэтому он так легко от них отказывается, умоляя Мью остаться. Тот, наверное, что-то видит на его лице, потому что через несколько безумно длинных секунд кивает:              — Хорошо. Мне помочь тебе помыться?              Теперь его черед кивать и наблюдать, как мужчина стягивает с себя одежду и делает шаг по направлению к нему. Его руки трясутся, когда касаются роскошной обнаженной плоти, которая этой ночью принадлежит только ему — и никому больше.              Галф на ощупь берет какой-то гель для душа, выдавливает нужное количество и тут же жадно приникает ладонями к широкой груди, намыливая. Руки голодно ощупывают каждый сантиметр тела перед ними, потому что их обладатель не может поверить, что это все его — по крайней мере на эти несколько часов.              — Галф, дай я…              Но он не дает закончить фразу, приникая поцелуем к этим желанным губам. Пусть они целуют не только его, но сегодня он оставит свои следы на них. Сегодня он вытравит все чужие отметки своими прикосновениями, он выжжет раскаленным желанием присутствие других людей в жизни его любимого.              Мью на какое-то время замирает, позволяя делать с собой все, что ему хочется, но потом стон разрезает равномерный шум льющейся воды, и вот уже Галфа вжимают в холод кафеля, целуя так яростно, что не остается дыхания. А он и рад такой экспрессии, потому что отчаянно зарывается руками во влажные спутанные волосы и отвечает со всей страстью, что бурлит внутри.              Ему не нужно открывать глаза, чтобы увидеть, как возбужден его партнер — он чувствует это бедром, к которому прижимается уже стоящий член — ровно как и его собственный. И алкоголь в организме только усиливает их желание, делая его поистине безумным и крышесносным.              А еще когти, что все так же полосуют его изнутри, добавляя к наслаждению свою толику боли и требуя большего.       Требуя свидетельства, что он и правда нужен Мью.              Поэтому он все-таки открывает глаза, чтобы видеть, как расширяются зрачки напротив, когда он опускает руку и сжимает возбужденную плоть партнера, проходясь по ней вверх и вниз. Он с восторгом ловит шипение и сдавленное “Галф!”, потому что может ответить абсолютно искреннее и полыхающее чувствами:              — Хочу тебя. Здесь.              Ему и правда жизненно необходимо почувствовать себя нужным и важным, здесь и сейчас.              — Но, Галф, у нас ничего нет…              — Я чист, ты же знаешь, ты мой единственный… партнер, — последнее слово он выдавливает из себя с трудом, но боится спросить, является ли он таковым для Мью.              — Я знаю, но тебе же будет больно! — Мью с хрипом выдыхает воздух и отчаянно сопротивляется уже почти неизбежному.              Галф оглядывается по сторонам, и его взгляд цепляется за масло для массажа на полке, которое он тут же жадно хватает:              — Вот, давай его!              — Галф… — мужчина все еще в сомнениях, но его руки дрожат.              — Пожалуйста, Мью, я так хочу тебя. Пожалуйста…              Чернильная решимость в глазах напротив становится ему ответом, как и рука, что берет у него заветный флакон, разливая масло на ладонь:              — Приподними ногу.              Черт, такой акробатике его не учили в школе!              Кое-как балансируя на левой ноге, он поднимает правую, но Мью тут же приходит ему на помощь, пропуская свою руку под коленом и помогая удерживаться. Теперь он цепляется за плечи партнера, пока тот размазывает масло по анальному отверстию, готовясь к растяжке.              С одной стороны, Галф даже благодарен алкоголю, потому что тот делает ощущения от первых проникновений пальцев более терпимыми, а с другой — ему как-то мазохистически хочется чувствовать весь спектр боли, что является отражением боли душевной от тех самых когтей, что продолжают раздирать его грудную клетку. Но он сам начинает насаживаться на распирающие его изнутри пальцы, впиваясь ногтями в плечи и откидывая голову назад на стену душевой кабины.              Это больно и приятно одновременно.       Это горько и сладко.       Эти противоречия рвут его на части, как и любовь, что поселилась в сердце и не дает спокойно дышать при взгляде на этого человека.              Три пальца — вполне достаточно, достаточно для того, чтобы безумно шептать прямо в ухо:              — Пожалуйста, хочу тебя.              Мью в ответ целует его так голодно, словно хочет сожрать, но внемлет его молитве, его идеальное божество с зачесанными назад влажными волосами, открытым породистым лбом, длинными слипшимися ресницами с каплями воды и чуть приоткрытыми губами.              Это все равно больно, очень больно.              Хотя Галф знает, что Мью никогда не сделает ему плохо намеренно, но все равно не может сдержать этот вскрик, но затем тут же прикусывает нижнюю губу, чтобы больше не выдать свой дискомфорт. Но его партнер все видит и чувствует, поэтому замирает и шепчет ему прямо в губы, целуя и успокаивая:              — Прости, мой хороший, нужно немного потерпеть, потом будет легче.              Да, Галф это понимает.       Как и понимает, что в нем сейчас находится только головка члена, а Мью изо всех сил сдерживается, чтобы дать ему привыкнуть.              Поэтому несколько минут учащенно дышит, приспосабливаясь и расслабляясь, затем стискивает напряженные плечи и шепчет:              — Можно.              Но и даже сейчас Мью не срывается на какой-то бешеный ритм: крайне медленно начинает возвратно-поступательные движения, явно оберегая своего партнера от ненужной боли. И когда начинает попадать по простате, то уже Галф становится нетерпеливым и вскидывающим бедра навстречу, чтобы сделать фрикции сильнее, интенсивнее.              И при этом не может сдержаться и не шептать, целуя любимое лицо:              — Мой, мой Мью…              Тот в ответ ничего не говорит, только стонет с каждым движением бедрами, цепляется пальцами в его талию и прикрывает глаза от удовольствия. А Галф не может насмотреться на это произведение искусства, что сейчас полностью сосредоточено только на нем. Он гладит широкие плечи, проходится кончиками пальцев по линии ключиц, задевает чувствительные соски, а затем спускается на талию, чтобы потом ухватиться за ягодицы, подталкивая к себе еще ближе, еще теснее.              Член, зажатый между их телами, уже болезненно-чувствительный, с налившейся красной головкой, поэтому ему хватает буквально нескольких касаний, чтобы откинуть голову назад, излившись на их животы. В ответ глаза Мью загораются инфернальным огнем, потому что тот буквально вгрызается в его шею, оставляя там свою метку и за несколько движений бедрами догоняя Галфа на пике наслаждения.              Да, теперь Галф помечен.       Теперь Галф его целиком.              Как будто когда-то было по-другому…