***
— Говорят, бабы у нас тут по ночам стали в крепости шарахаться, — хмуро проговорил воевода Григорий, в нонешнее лето поставленный на Переславской заставе. — Да какие бабы, воевода-батюшка?! Парням, небось, до того уж невмоготу здесь, что аж девки мерещиться стали! — уверенно сказал Трофим, один из тех дозорных, что вчера встретили Забаву. — Дал бы ты ребятам вольную на пару деньков: домой съездить! — добавил второй, Егор. — Я сейчас ка-а-ак дам по ушам, будет вам вольная! — рявкнул Григорий. — Делать мне больше нечего, как вас потом по всем окрестным деревням собирать! Государь сказал сидеть на заставе, значит, сидим! Воевода отлично понимал, что Переславский гарнизон нужен в первую очередь для защиты, в случае чего, новой опричной столицы. — Не обольщайся, Фёдор Алексеич. Мы не тебя сейчас покрываем, а исключительно твою жену, — сказал потом Трофим, когда дозорные и Басманов остались одни во внутреннем дворе крепости. — Понимаю, — буркнул молодой мужчина. — Будто в первый раз такое… Сейчас он более всего походил на озлобившегося волчонка, но никак не на гордого царского сокола. В голове Федьки набатом звучала фраза, которую он так и не сказал вчера Забаве. Почто ты приехала?! Почто?! Ничего ведь не добилась этим, токмо душу больше растравила. Хоть и была в словах жены доля правда: сейчас лезть к царю с мольбой и нытьём было совершенно бессмысленным, признавать её правоту Фёдору ой как не хотелось. Выходка женина выбесила донельзя: ну куда лезет, глупая?! Не умеет — так пущай не берётся! А коли умеет слова по-красивому складывать, на милость государеву выпрашивать — так занималась бы этим, а не каталась туда-сюда… Тоже мне, опричница… — Я, Федя, тоже женат. Десять лет как женат, — произнёс Егор. — И не могу сказать, что мы с женой живём худо, нет. И дом есть свой небольшой, и трое ребятишек. Но что б моя Марфа ломанулась ко мне на заставу, случись чего?! Да ни в жисть. А уж из опалы… не то что не стала бы вытаскивать, ещё бы и открестилась от меня всеми правдами и неправдами, чтоб моим позором детей не зацепило. И я б её ни капли не осудил. Но твоя зазноба… — Забава, — неосознанно поправил Федька. — Твоя Забава из другого теста, мальчик. Эта за тобой и в огонь, и в воду пойдёт. Небось из самого Переславля прискакала вчера? Врать не было смысла, и Басманову пришлось проворчать: — Нет. Не из Переславля. Из Александрова. — Ох, стервец, Фёдор Алексеич, ох, стервец! Это ж как надо было девку приворожить, а? — воскликнул Трофим, прекрасно понимая, какое расстояние проделала ночью хрупкая девушка. — Сам не знаю, — отвёл глаза Басманов. — Да будет врать-то! — махнул на него рукой Егор. — А то, Трофим, не видишь, чем. Моська-то у царёва кравчего баская, кто б спорил. Ну да не об том речь ведь. Ты, Федька, жену б берёг вместо того, чтоб на ней зло срывать. — С утра уезжала — так лица на девке не было, — посетовал второй дозорный. — Мы-то видели: ворота ведь ей открывали. Бледная, как смерть, намаялась с тобой, небось. А ты, спесивец, чай, слова ласкового жене не молвил? Оба дозорных были куда старше и опытнее Фёдора, а потому ему ничего не оставалось, кроме как молчать и слушать, раз уж мужчины его насквозь видели. — Крепко любит, раз приехала, Федя. Помяни моё слово, месяца не минет, как тебя из опалы вернут. — Ой ли, — скривился Фёдор. — Вид прими человеческий, Басманов. Меньше скалься да больше об жене беспокойся. Коли ты ей своими выкрутасами горделивыми мешать не будешь, то она тебя непременно вызволит.***
Зело быстро заскучал государь Иван Васильевич без любимого кравчего. И в трапезной бардак пошёл, и застолья большого не устроишь. Как воротились с охоты, пожелал царь пира, да верный оружничий Афанасий отговорил: — Как же это мы без Федьки пир править будем, царь-батюшка? Не можно. И устроить это всё по уму, кроме него, некому тут: старшие стольники ни на что не годны — из Москвы надо земских кравчих везти. Но земским я б, царе, нонче не доверял бы. Опасное время, неспокойное… Вспомни Челяднина. Уж коли в своей избушке такие погремушки, что уж от земцев ждать?.. Нет, государь, без Басманова никак не выйдет. Он хоть и сволочь иной раз редкостная, да зато своя, верная. Не предаст тебя, не обманет. Яд распознать сумеет, врагов поможет убрать, измену найти. Слова князя Вяземского, как ни странно, упали государю на сердце. Увидел Иван Васильевич, что Афонька не просто дружка своего выгораживает, а в самом деле заботится об царе и государстве. Ну так за то в оружничии и расписан. Минула неделя Федькиной опалы. Царю уж совсем тошно стало без своего смышлёного верного опричника. Иван Васильевич, не желая признавать, что ему самому худо, откровенно рассчитывал на Забаву… Думал он, что разноется девка, заплачет, в ноги упадёт, будет умолять мужа воротить… Он бы поворчал для виду, конечно, и послал бы за Федькой. Да вот только проходил день за днём, а княжна своей тоски ни словами, ни слезами не выказывала. С государем и царевичами была мила, по службе прилежна. И не просит ни об чём, не плачется… Зараза, а не девка… Когда Иван Васильевич днём позвал её в свои покои, Забава сразу всё поняла. Этого-то она и ждала целую неделю, днями изо всех сил скрывая свои истинные чувства, а по ночам заливая слезами подушку. Одиноко стало в покоях, невесело. Ни служанки, ни стремянный не могли утешить молодой госпожи. Привыкла княжна, что Фёдор всегда рядом. Разбалована стала царской милостью да мужней лаской. А без Федьки и еда пресная, и солнце не светит, и сон не сладкий. Девушка с низким поклоном вошла в покои. — Видеть меня желал, царе? Кроме Ивана Васильевича сидели там и оба царевича, и Сицкий, и Афанасий Иванович. И их княжна поприветствовать не забыла. — Что, девонька, скучаешь без мужа-то? — Как не скучать, царь-батюшка?! — искренне ответила Забава. — А что ж не попросишь, чтоб я его в Слободу воротил? — Да как смею, великой государь?! Знаю ведь, что провинился пред тобой Фёдор Алексеевич. Хоть и без злого умысла он это, а всё одно: коли виноват, должен ответить. Как же это я супротив твоей воли пойду? Речь княжны царю понравилась, и он одобрительно кивнул, чтобы она не смущалась и продолжала. — Своенравен мой муж, царе, то правда. Так ведь не со зла. Помочь он хочет, как лучше сделать. Оттого и усердствует иной раз в советах, берегов не видит. Он ведь и меня иногда учит, какой стороной горшок в печь ставить. Все, включая царя, хохотнули, а Забава только мягко улыбнулась. — Нет у твоего кравчего дурных помыслов от тебя, Иван Васильевич. А что дерзок да горяч — так молод Феденька. А ты бы и научил его, как надо, подсказал. А уж приказ твой в точности он завсегда сумеет исполнить, об чём бы ты ни попросил. Княжна помолчала немного, а потом кротко добавила: — Но уж если в самом деле он так сильно ошибся в чём-то, то пущай в Переславле побудет. Может, охолонится, думать станет наперёд над словами своими. А я ни об чём просить не стану: не можно. Знала б, что ни при чём Федька — я б давно на коленях перед тобой стояла, Христом-Богом просила б его помиловать. Но ведаю, что в этот раз заслужил мой муж опалу. Повелишь, царе, и я из Слободы за ним уеду. Повелишь остаться — останусь и слова более, как и раньше, не скажу, и жалоб моих на судьбу ты не услышишь, — девушка низко-низко склонила голову, закусив губу, пристально разглядывая узор ковра, чтобы слёзы, уже скопившиеся в уголках глаз, всё-таки не пролились. — Не серчай на меня, царе, коли я что не то сказала… Однако государь подозвал её ближе к себе и ласково поцеловал в лоб. — Ты верно мне служишь, Забава. Мне не за что на тебя сердиться. Ступай теперь, девонька.***
— Что, всё в делах государственных увязаете? — весело проговорил Афанасий, входя в горницу, где за большим столом Алексей Данилович и Борис Фёдорович разбирали какие-то свитки. — Дак ведь должен кто-то работать, пока ты по Слободе скачешь, аки козёл горный, — процедил Годунов. Примириться мужчины так и не желали: в истории про Федьку, Забаву и поездку на заставу каждый из них видел только свою правду. Однако, служба не ждёт, оттого разговаривать всё же приходилось. — Знали б вы, что днём было, — протянул Вяземский. — Ну, не тяни кота за причинное место, — буркнул воевода Басманов. — Это и раньше было ясно, что наша Забава красноречием иных послов да бояр за пояс заткнёт… А вот нынче самого царя умыла, да так ловко, что он, кажется, сам того не понял. — Ты что такое говоришь, Афанасий? Об чём это ты? — взволновался Борис. — Это ж я подле царя день-деньской кручусь, особливо после того, как Федьку выслали. — Ну. — Оттого и ведаю, что давно уж он по Федьке соскучился, да не царское это дело — в слабости своей признаваться. Ждал Иван Васильевич, что Забава заскучает-заноет, а он с царского плеча возьмёт да и помилует его. Думал, сама к нему придёт за этого окаянного просить. А не пришла. Не дождался. Сегодня сам её к себе позвал: посчитал, что уж так-то точно не стерпит да прям там и расплачется по мужу, ан нет. Кремень наша девочка. Скучаю, говорит, великой государь, зело скучаю, да поделать ничего не могу; виноват Федька и наказан справделиво, а раз так, зачем же мне за него просить? — Вяземский, шутовских дел мастер, удачно передал тон Забавы. Лица Годунова и Басманова вытянулись. — Послушал это всё царь, покивал… — Ну и дальше-то что? — спросил Алексей Данилович. — Да я буду не я, коли сегодня же гонца в Переславль не отправили. — Ну, смотри, Афоня. Если что… — Вот увидите: завтра нам Федьку воротят. Будет тут с вами сидеть, как миленький!***
Забава приподнялась на локте. Глаза не могли сразу привыкнуть к ночному сумраку, оттого сперва девушка вовсе ничего не видела, только нутром чуяла что-то не то. По-детски наивно спала княжна на мужниной половине кровати, так и не позволив Аграфене переменить постельное. Подушка хранила Федькин запах, а тяжёлое одеяло на плечах отдалённо напоминало объятия. И если зажмуриться покрепче, то можно и обвести вокруг пальца усталое сознание… Но сейчас в комнате точно кто-то был. — Федя? — несмело позвала Забава. Глаза слипались. Прошедший день на государевой службе выдался непростым. По всей Слободе пришлось носиться туда-сюда. Как до кровати добралась и не помнила, думала, что в седле заснёт. И дверь, кажется, не запирала… Даже сквозь одеяло почувствовала сильную руку на своем предплечье. И теперь смогла разглядеть очертания мужчины — волевой подбородок, длинные волосы… — Ты спи, снегирёк, спи. С утра поговорим, — тёплые пальцы ласково погладили девичью щеку, Басманов поправил для жены подушку и получше укутал её в одеяло. Забава хотела, было, что-то сказать, но усталость пересилила. Наутро девушка, конечно, решила, что всё, что было ночью, ей просто-напросто приснилось. Ничего в комнате не выдавало возвращения Фёдора, да и Аграфена сказала, что никто не приходил. Забава по старой своей привычке обхватила плечи руками. Жалко, шаль позабыла в горнице — теперь без неё было зябко и тревожно. Не дай Бог, очередное холодное лето будет, вон как дожди зарядили… А коли пшеница не вызреет?.. Запутавшись в собственных мыслях, княжна и не заметила, что врезалась в кого-то в тёмном коридоре, только ойкнуть успела да раздосадованно потереть ладонью ушибленный нос. — Осторожнее, Забава! — крепкие руки легли на её плечи. — Больно? Девушка несмело подняла на мужа глаза, поджимая дрожащие губы. Одного его слова хватило, чтобы узнать родной голос. — Здравствуй, Фёдор Алексеевич, — буквально прошелестела княжна, запоздало понимая, что ночью ей ничего не приснилось, а было в самом деле. — Что ж ты в покоях не остался, коли вернулся?.. — Государь… Забава кивнула, всё понимая. — Простил? — Простил. А ты меня? — Дома поговорим, — выдавила из себя княжна. — А сейчас служба не ждёт. Штаден там меня просил… — Ты б накинула что-нибудь. Там ветер сильный, да и тучи собираются. Девушка отмахнулась: — С этим немчином так набегаешься всегда — рубашку потом хоть выжимай. Обойдусь. Фёдор покачал головой, но спорить с женой не стал: пусть поступает, как знает.***
В смешанных чувствах провела княжна целый день. И не знала толком, как вечером в опочивальню возвращаться: мылить ли Федьке уши, как хотела, плакать ли на мужниной груди али вообще не говорить ничего? Промотавшись по делам Штадена, и до трапезной так и не дошла сегодня, поела на ходу, чем Бог послал… Закончили уж когда почти совсем стемнело и стал накрапывать мелкий дождик. С государем-то как ловко вышло… И не думала, что выйдет, боялась, что не получится ничего, что ещё сильнее Иван Васильевич осерчает. А уж как тяжела рука царская княжна успела узнать… Когда Забава тихо вошла в покои, Фёдор уже был там — сидел за столом с какими-то бумагами. Девушка затворила дверь, стянула с себя сапожки и верхнюю одежду. Муж оказался прав: в тонком терлике да рубахе она полдня зябла, жарко дышала на замёрзшие руки, а уж носом шмыгать как начала с той поездки на Заставу, так и не прекратила пока. Княжна подошла к молодому мужчине, ласково обняла широкие плечи. — Над чем думу думаешь, Фёдор Алексеевич? Спорить и ругаться под вечер расхотелось вовсе, а вот прижаться к любимому, согреться в его руках желалось до отчаяния. — Пир царь-батюшка просит устроить. Вот и смотрю, как тут без меня за неделю разбазарили запасы Родины, — тепло улыбнулся Фёдор. — Ну уж Афанасий следил за ними, как мог, — фыркнула Забава. Одним движением Басманов сгрёб её в охапку, устроив на своих коленях. Дыхание у девушки перехватило, со всех сторон её обдало жаром мужского тела. Он коснулся поцелуями тонкой шеи, и княжна трепетно выдохнула, так, что выдох её перешел в тихий стон. — Ну что ты, Забава, — шутливо пожурил её кравчий, отмечая, как заалели девичьи щёки. А затем хрипло, полушёпотом произнёс: — Скучала, снегирёк? — Очень, — отозвалась девушка. Она свернулась калачиком в его руках, ткнулась в плечо мужа. Он сильнее сжал её, точно убаюкивая. — Я ещё немного тут посмотрю… А ты бы ложилась, девочка. Я скоро приду. Забава согласно кивнула. Без объятий мужа враз стало холодно. Фёдор, предвидя это, снял с себя подбитый мехом терлик. — Говорил же тебе, чтоб тепло оделась. А ты не послушала. — Совсем распоясалась без тебя, да? — шально сверкнули сине-зелёные глаза. — Иди грейся под одеяло. Войдя в спальню через четверть часа, Басманов наблюдал забавную картину. Ноги княжна до пояса укрыла одеялом, а сверху завернулась в его терлик и так и задремала, подмяв под щёку пухлую подушку. — Ну ты б хоть подвинулась что ли, — усмехнулся кравчий. Девушка что-то сонно хмыкнула, даже не открыв глаза. Тогда мужчина сам сначала легко пододвинул жену, чтобы ему было где улечься, а затем притянул её обратно, к себе на грудь. Он до одури соскучился по ощущению её близости. Так и манило перевернуть её под себя, впиться поцелуем в алые губы, но… Забава так сладко пригрелась, так тихонько сопела, что трогать её сейчас было прямо жалко. Наверстать упущенное молодые ещё успеют… За окном усилился дождь. Княжна уснула, одним ухом слушая мерное сердцебиение мужа, а другим — стук крупных капель.