Пучина: дневник погружения

Темная подворотня в типичном спальном районе. Одинокая лавочка рядом с какой-то типичной скучной хрущевкой, испачканной противным и грязным серым цветом и детской площадкой с полуразваленными качелями и горкой. Уже зажглись фонари. Рома пытается рассмотреть на часах телефона время, чтобы понять, когда же там по здравому смыслу нужно возвращаться домой. Но часы то расплываются в какую-то абстрактную картину Дали, то показывают непонятные значки, которые совершенно ничего не говорят о времени. Простое соединение пиксельных линий на экране, значение которых совершенно недостижимо и утеряно. Смысл тоже никак не может найтись. Ни здравый, ни хоть какой-то. Рома медленно поднимается с лавочки, лениво отпинывает в сторону пустую пивную банку и идет в сторону метро. Он бы примерз к этой лавочке навечно, ведь холода и пронизывающего ветра он совсем не ощущает. Если бы его спросили о температуре на улице, он бы сказал «никакая», вакуум. Но отчасти силы привычки, а отчасти небольшие остатки рассудка все же толкают его к метро. Кисель воздуха окружающего мира сковывает движения, вяжет ноги и давит на легкие. После того, как Рома вышел из яниного дома и немного привык к ослепляющему белому уличному свету, он даже не обошел его, чтобы проверить, что стало с Яной. Он знал, что не вынесет этого зрелища. Его мозг отказался смотреть на это. И вообще хоть как-то осознавать это. Он тогда на секунду представил себе янино тело на асфальте, лужу крови, растрепавшиеся грязные волосы, которые когда-то передавали красоту целой вселенной… И подобно умирающей вселенной, той самой, которая теперь лежит на асфальте, его мысли аннигилировались от одной попытки это представить. И ноги рефлекторно повернули в противоположную сторону, размеренно удаляясь это этого потерянного места. И хорошо, если бы его мысли погрузились в тишину или пустоту, как в первые секунды. Вместо этого всю голову заполняет сплошной белый шум, сквозь который острыми пиками время от времени пробиваются случайные убийственно конкретные мысли, воспоминания и ощущения. Они ранят и колют его, а затем так же быстро снова исчезают без всяких следов, не давая себя ухватить и хоть на чем-то сосредоточиться. Он спускается в метро. Шум в голове и звуки поездов, грохочущих по рельсам своими стальными колесами, сливаются в один заполняющий все гул, резонируют и раскалывают все внутри на части. Рома садиться где-то в конце вагона, растекаясь по сидению и вытянув ноги в проход. Музыки из наушников совсем не слышно, все поглощает резонирующая какофония в голове. Резонанс это не только гармония. Резонанс может быть и в абсолютной какофонии и хаосе. Теперь Рома это понимает. Поезд плывет в тоннеле, разрезая кисельное пространство и время. Здесь, внутри, как будто отдельная вселенная с замершим временем. Замершим на максимально шумном, беспорядочном и суетливом моменте. Где вечно повторяется один и тот же хаос, случайность и одиночество. Наверное, застрять в такое временной петле навечно это одно из самых худших наказаний, которые только можно придумать. Целая вечность в плену одиночества, заполненного хаосом, шумом, суетой и толкотней. В духоте, отрезанным от воздуха и живительной воды. Или вода вокруг превратится в вязкую жижу, давящую, сковывающую и мешающую дышать. Видимо, люди превращают некоторые места моря во что-то подобное, и киты больше не могут это терпеть, единственный их способ прекратить мучения – выброситься на берег и принять свою участь. Интересно, а для них это похоже на полет? Ведь в таком количестве воздуха они могут искупаться только в этот момент. Сквозь помехи прорезается знакомое название станции. Рома встает и, пошатываясь, медленно выходит из поезда. Из-за медлительности ему пришлось с трудом пробиваться через поток заходящих людей, толкающихся и пихающихся на ходу в спешке занять удобные места. Рюкзак чуть не прищемило хищными дверями. Люди вокруг кажутся страшными тенями и призраками. Каждый из них как будто окрашен в серовато-красный. И лица выглядят или сурово и сердито, угрожающе, или как будто насмехаются, смеются над миром и всеми возможными трагедиями и несчастьями. И его в том числе. Шарахаясь от людей, потеряв всякую уверенность в движениях, Рома неуверенным дерганным шагом пошел к выходу из метро. Лента эскалатора вывозит наверх, во внешний мир. Время снова потекло, ноги и все тело опять начали увязать будто бы в плохо сделанной игре. Рома, продираясь через темноту и холодный осенний ветер, идет к дому. Закуривает сигарету. Дым, извиваясь серо-серебристой ленточкой, рассеивается в сумерках. Так же, как вмиг рассеялись все надежды, долгожданные тепло и уют. Что к этому привело? Дурацкое стечение обстоятельств? Слабая психика Яны? Жестокость и черствость окружающих людей? Скорее, все вместе. Вместе с его бессилием в этих обстоятельствах. Это, пожалуй, самое страшное. Будь чуть больше времени, встреться они чуть раньше, возможно, все могло бы сложиться совсем по-другому. Но сейчас об этом уже совершенно бессмысленно думать. Случилось именно такое событие. Теперь остается понять, как жить дальше. И вот это как раз самое трудное. Трудно даже представить себе это «дальше». А ведь оно в любом случае наступит, время не спрашивает нас о том, что и как мы себе представляем. Освещенная ровным светом люстры комната. Дверь плотно закрыта. Повезло, что мама вернется поздно. Можно пока не пытаться выжать из себя улыбку или «нормальное» поведение. Последний сигаретный дым исчезает в открытом окне балкона, смешиваясь с потоками дождя. Похожая ситуация уже была. Похожая, но совсем не такая. Он снова потерял то, на что не мог уверенно претендовать. Но теперь эта потеря произошла не где-то в онлайне или его голове, а прямо перед глазами, резко, жестоко и бесповоротно. Теперь как потерянное, так и сама потеря были намного ближе к нему. Сейчас же от этого всего остался лишь летящий из окна сигаретный бычок. Рома возвращается в комнату. Бесцельно делает несколько кругов, перед глазами – лишь абстрактные цветные пятна, которые должны быть обычными предметами мебели и всякой другой бытовой всячиной. Внезапно он натыкается на что-то посреди комнаты. Рефлекторно ловит падающий предмет. Пара минут потребовалось, чтобы из странных пятен образовать хоть что-то вразумительное, составилась отчетливая картинка знакомого объекта. Оказалось, что пойманный предмет – пюпитр с нотами. Рома безразлично ставит его в сторону и идет на следующий круг по комнате. Однако еще не закончив его, он сворачивает к стоящей в углу комнаты скрипке. Вытаскивает из чехла, пару минут настраивает. Уже заносит смычок, чтобы начать играть. Но останавливается, как будто что-то забыл. Нечто очень важное. Но что это, он сам не понимает. На секунду он даже удивился, что это ему пришло в голову. Но через несколько секунд таинственное ощущение снова вернулось и стало диктовать, что делать. Неуверенными шагами, как будто его ведет некоторая сила, а не он сам, он подходит к своему рюкзаку, достает оттуда картину, взятую у Яны, и ставит ее на пюпитр рядом с нотами. И тут же, как будто испугавшись, что если он не начнет что-то делать, определенно произойдет взрыв или нечто подобное, он начинает играть. Сначала медленно, неуверенно, отчужденно. Как будто он не знает, зачем это нужно, и готов в любой момент бросить. Но через минуту-другую его пальцы начинают быстро скользить по грифу, а смычок движется то плавно, умеренно, то резко, быстро, подчеркивая ритм и расставляя акценты. Ноты окутывают его, они вытесняют шумовую какофонию из головы и остается только мелодия и странное ощущение: невероятная печаль и боль, которая после всего этого шума выглядит такой желанной и даже отчасти приятной. Потому что это хоть что-то определенное, конкретное, понятное, наконец-то осмысленное. Теперь это гармония музыки и печали, их резонанс и танец. Как странно: эту мелодию Рома сочинял для триумфального поздравления, но и в такой ситуации она звучит неповторимо подходяще. Как будто писалась именно для этого. Для этой комнаты, для вытеснения белого шума, для выражения печали и отчаяния. Как реквием нефелиму, ангелу, чьи крылья слишком слабы и ужасны, чтобы поднять его в небо. А все надежды на полет – лишь воспоминания о небесах, которые были потеряны для него задолго до его рождения. Крылья вроде есть, но они лишь оттягивают спину назад и каждую секунду напоминают о том, чего никогда не достичь. Звуки все лились по комнате, вытекали из окон и оживляли стоящую на пюпитре картину. Рома то не отрываясь и не моргая смотрит на нее, то закрывает глаза и полностью отключает свои чувства, кроме слуха и кончиков пальцев. Ему хочется остаться в этом состоянии как можно дольше. Сейчас, этой мелодией, он как будто может сказать то, чего не мог раньше, и то, чего человеческий язык даже и передать не может. И ему почему-то кажется, что этот диалог происходит не только внутри него. Его еще кто-то слышит. Может быть, Яна, может, проклятый Бог, который вечно отнимает у него небо как только ему кажется, что до него уже можно докоснуться. А может, они оба. И каждый из них помогает ему, слушает его и вносит что-то свое в его мелодию и в его чувства. Но любой диалог когда-то заканчивается. И когда Рома в третий раз доиграл мелодию, его транс был прерван стуком в дверь. Рома быстро откладывает скрипку, снимает рисунок с пюпитра, прячет его получше, подальше от глаз родителей, и спешит к двери. Нужно быстро поздороваться с мамой перекинуться несколькими фразами, после которых снова можно будет уйти в свою комнату. Это нужно сделать как можно быстрее, пока голову опять не заполнил шум и бессмысленный хаос. Пока магия мелодии на него еще действует. Пока еще во всем есть смысл. Диалог с мамой прошел на удивление просто. Роме успешно удалось натянуть на лицо и интонации свое обычное поведение и вид. Видимо, мама ничего не заподозрила. Это отлично: она искренне попыталась бы ему помочь, но с такой ситуации от ее помощи и сочувствия было бы только хуже. И пусть она часто и говорит правильные вещи, сейчас действительно необходимо совсем не это. Хотя что будет лучше, совершенно непонятно – каша она и есть каша, даже если в голове. И ее явно сейчас не сварили, а хорошенько запекли, вытянув всю живительную влагу и нагрев до предела. Теперь Рома полулежит на кровати в наушниках, полностью закрывшись в своем внутреннем мирке, который постепенно вновь заполняет и уничтожает шум хаоса. В первый раз в своей жизни Рома предпочел бы пустоту и абсолютную тишину, а не этот шум. Раньше ему казалось, что мысли, даже беспорядочные, хоть и мучительные, но не так убивают, как пустота. Теперь же он попал в кое-что похуже пустоты. Он бессильно опускает руку с мобильным телефоном. Она падает сама, как будто все силы разом ушли из нее, превратились в серый дым. Он даже не блокирует мобильник, пальцы не шевелятся, а мозг не видит смысла даже отправлять им какую-то такую команду. Видимо, если все бессмысленно, организм начинает работать по принципу сохранения энергии. Или просто серые полосы, разводы и вспышки уже заполнили каждый нейрон, других сигналов просто не осталось. Единственное конкретное, что периодически пробивалось через пелену, была прекрасная девушка с крыльями, летящая куда-то в бездонное небо. Только вот теперь было совсем непонятно: сверху, над головой это небу, или снизу, ниже самых темных и безнадежных глубин ада. Через полчаса Рома встает с кровати, медленно доходит до выключателя и тушит свет в комнате. Времени уже достаточно много, никто не удивится, если он пойдет спать. Тем более, родители уже тоже сидят в своей комнате и мило воркуют перед сном о чем-то обычном. Точнее, Рома это только подозревает. Голосов он не слышит, они становятся частью проклятого шума. Темнота в комнате не сильно помогает заснуть. И с закрытыми глазами черно-серо-абстрактная каша никуда не исчезает. Остается только ворочаться и ждать, пока механизмы привычки возьмут свое, и лежачее положение и расслабление всех мышц возьмут свое и он просто отключится. Это ожидание уже даже не кажется мучительным. Просто потому что не с чем сравнивать. Когда кругом сплошной неопределенный рой непонятно чего, невозможно определить ничего: ни что чувствуешь, ни что видишь. Рома отключает музыку. Она ничем не поможет заснуть, только помешает мозгу отреагировать на привычные обстоятельства для сна. А в такой ситуации можно рассчитывать только на физиологию, ведь все остальное уже давно смешалось в кашу. Ночной город за окном продолжает жить своей жизнью, хаотической и сумбурной. Пока Рома спит, в жизни и головах других людей происходят сотни и сотни событий. Саша хмурится, глядя на странное сообщение с неизвестного номера. Администрация из университета обдумывает ситуацию и уточняет обстоятельства, как и полиция. О родителях Яны пока не будем даже и думать. А весь остальной город и не подозревает об этом происшествии. Но у каждого из этих людей в жизни уже произошло или еще произойдет нечто похожее. И все это откликается на уже едва звучащие отголоски роминого реквиема. Это страшная, но завораживающая симфония такой повседневной и в то же время такой странной жизни.