Купидон тракториста Олега

На завалинке тракторист Олег обнаружил иностранца Томáзо; белокурого и славного, как сам Купидон. Оказалось, он мог изъясняться на ломаном русском. — Покажите мне достоизмельчательности. — выпалил Купидон, уставившись на загорелые, широкие плечи Олега. Его ресницы хлопали часто-часто. Губки зарозовели и округлились, как у сахарной цветочной феи. Он смущался. Ковырял землю длинной изящной ножкой. Олег почувствовал, что в нём самом, распирая грубые суконные штаны, пробуждается дар экскурсовода. Он распахнул дверцу трактора, но подсаживать чужестранца на высокие ступени не стал: бабы засмеют. Купидон вскарабкался сам, цепляясь за поручни худыми ручонками. Позже они уже тряслись по ухабам и кочкам. Купидон подпрыгивал так, будто коренастый Олег творил с ним немыслимые непотребные вещи, о которых срамно даже подумать, а он сам закинул ноги ему на плечи. Томазо ещё громко охал при этом. В кабинке было тесно. Они соприкасались бёдрами, плечами и коленями. Олег не выдержал такой пытки, остановил трактор, вскричал на него, закрыл его рот ладонями. — Да умолкни ты, окаянный! Иначе я тебя крапивой отхлещу. Лицо у Олега было испуганным и молящим. Томазо не сразу понял причину. Но на всякий случай охать перестал. Когда сгустились сумерки, Олег сообщил ему, жуя надломленную соломинку, что сломался трактор. — Ночью я не смогу его починить. Придётся ночевать в палатке. А на утренней заре вернёмся снова в деревню. Не робей при виде меня. Доверься. Я такой же мужчина, как и ты. Поставили палатку прямо посреди чистого поля. Первым в палатку Олег стал впускать Купидона, в смысле Томазо, пригласительно откинув перед ним полог временного жилища. Томазо на мгновение засомневался, отрицательно мотнул ангельской головой, покрытой мягкими пшеничными волосами. Олег не выдержал такой пытки, схватил его за талию и буквально внёс его внутрь. Поужинали молоком и душистым хлебом. Несколько глотков молока юный Купидон случайно пролил мимо рта, Олег беззлобно обругал его, и вытер его губы холщовой тканью. — Окаянный. — зачем-то повторил Олег, и велел ему спать. Проснулся Томазо от собственного крика: руки Олега шарили по его заднице. Он принялся убегать от него на четвереньках, и остался без штанов: в полутьме палатки они болтыхались в руке тракториста как живые змеи. Какое-то время они молча боролись, возились, сопели, перекатывались на полу. Потом Томазо обнял себя за колени, перестал трепыхаться и занял глухую оборону. Олег потирал расцарапанную и покусанную руку. — Ну чего ты как белены объелся, окаянный. Мне снилась женщина с огромным бюстом. — Правда? — недоверчиво спросил Купидон. Перевёл на него взгляд. Округлил губки. Пророс, как стебель пырея́, в его кожу, жилы и кости. Разбередил его сердце своим колокольчиковым тонким голосом. — Правда, окаянный. Спи. Позже ночью Томазо решил припугнуть Олега, и упрятался в кустах. Сон тракториста был чуток. Он проснулся минуты через две, и отправился на поиски беглеца. Поймав его за руку, он вырвал куст крапивы прямо загрубевшими руками, и беспощадно отхлестал его по голой вздрагивающей заднице, приспустив на нём штаны. И даже ни разу не обернулся к нему, когда он сидел за его спиной и вполне искренне всхлипывал. Ещё позже, когда нежный ангел почти затих, он вытащил из кармана губную гармошку, и подарил её Томазо. Купидон рассматривал её, нюхал, шевеля маленьким острым носом, и уснул почти счастливый. Проснулся Томазо от ещё более громкого крика, принадлежавшего ему самому. В этот раз рука Олега оказалась в его трусах, и разминала его яйца. Олег при этом не спал. Он сидел подле него, облитый мягким светом керосиновой лампы, и смотрел на него ласково-ласково. Предвидя его крики, заткнул его рот крепким мужицким поцелуем. — А он не так уж и плох. — подумал Купидон.