Люблю тебя и весь мир

Большую часть полета из Бангкока в Москву Сеньчик проспал, причем на моем плече. Сначала он пялился в окно, но вылетели мы ночью, а облачность была довольно плотной, и ничего интересного за окном просто не происходило. Так что Сеньчик довольно быстро уснул. И о чудо в духе яойной манги, которую так любила моя сестра: Сеньчик повернулся во сне и положил голову мне на плечо. Конечно я не стал его будить. Вместо этого позволил себе повернуть голову и вдохнуть запах его волос. Мягкие волосы защекотали мне лицо, и я тихонько поцеловал Сеньчика в макушку. — Пожалуйста, научите меня исполнять желания, — попросил я Алису. Было около трех часов. Сеньчик вместе с папой возились в ресторане, а Алиса только вышла на кухню. Она удовлетворенно потянулась, разминая затекшие от работы за компьютером мышцы и поставила вариться кофе. — Просто думай о своих желаниях, как о сбывшихся, например, представляй себя за рулем машины, которую хочешь. Можешь коллаж сделать наклей себя внутрь машины. Это работает примерно так. Если по-простому. — Нет. Мне это не подходит, — я мотнул головой. — Мое желание о другом. — О чем же? — Ну… Я безответно влюблен, — наконец подобрал я слова. — И хочу, чтобы тот человек полюбил меня в ответ. Алиса заулыбалась. И разлила кофе по двум чашкам. — Хочешь с сиропом? Есть миндальный, карамельный и мятный. — С мятным. Налив мятного сиропа, Алиса добавила сливок и поставила чашки на стол. Когда она села, ей на колени сразу вспрыгнула кошка. Маленькая кисонька с пестрой шерстью. — Как ты думаешь, она любит меня? — как-то не в тему спросила Алиса, поглаживая кошечку. Та замурчала как трактор. — Трудно сказать, — пожал я плечами, — но думаю, что скорее — да. — Я тоже так думаю. Но вот скажи мне, она, когда сейчас пришла ко мне, хотела сделать приятное кому? Себе или мне? — Думаю, все же себе. — Когда ты говоришь, что безответно влюблен, то хочешь — чего? — Хочу, чтобы меня любили в ответ. — Но что именно ты имеешь в виду? Вот, предположим, свершилось: он любит тебя в ответ. Что это значит для тебя? — Это значит, что я могу обнимать его, ходить с ним на свидание, говорить ему, что люблю его, я могу заниматься с ним сексом, наконец, — к концу фразу я уже чувствовал, что мое лицо пылает. Я ведь рассказывал сидящей напротив женщине, которая годилась мне в матери, о том, что хочу заняться сексом с ее сыном. И пусть она не догадывалась, о ком именно я говорю, но я то знал… — А теперь скажи мне, кому ты хочешь сделать приятно всем этим? — Нам обоим, — горячо уверил я ее. — Это хорошо. Именно поэтому ты человек, а не кошка. Но ты ведь понимаешь, куда я клоню? — Нет, — честно ответил я. — Когда ты сказал, что хочешь, чтобы вам обоим было хорошо, могу я сделать из этого вывод, что тебе хочется, чтобы ему было хорошо? — Конечно, мне этого хочется. — Тогда зачем что-то менять, если он не любит тебя? Ведь ему и так хорошо. — Но мне-то плохо… — сказал я и понял, куда она клонит. — То есть, получается, что я все-таки хочу сделать хорошо себе. Я взял в руки чашку с кофе и отпил. Мне стало грустно. Узнавать о себе такое совсем не приятно. — Печально все это, — протянул я. — Почему печально? — Мне так хочется заботиться о нем. Ну то есть мне всегда так казалось. А теперь получается, что я эгоист. — Дело не только в эгоизме, все люди эгоисты, просто большинство из них этого не понимают. Но дело не в этом, — повторилась она. — Просто то, что люди называют любовью как правило не имеет никакого отношения к любви. — А что же тогда есть любовь? — Не то, чтобы это было просто объяснить словами. Представь, что весь мир — это ты. Всё и все кругом — это ты. И Сеньчик тоже. А теперь люби. Я закрыл глаза. И попытался. И что-то такое случилось… что-то, невозможное описать словами… будто мое сердце вдруг стало очень горячим… Стоп! Она сказала «И Сеньчик тоже?» Она знает, что ли? — Я не могу этого представить, — наконец сказал я. Хотя и немного соврал: на миг мне показалось, что у меня получилось. — Вот то, что ты не можешь этого представить, по факту и есть эгоизм. Тебе кажется, что ты отдельный от мира. Что у тебя есть какие-то твои собственные интересы. Но на самом деле это не так. Все есть Единый. И ты есть Единый. — Почему же я не могу почувствовать это? — Ты можешь и только что чувствовал. А вообще ты просто забыл, потому что находишься во власти иллюзии разделенности. — Что это? — Иллюзия разделенности — основа нашего привычного мира. То самое, когда ты думаешь, что вот он я, а вот она — Алиса, и она — не я. А вот он шкаф, и он — не я, и так далее. На самом деле все есть Единый. И ты сам есть Единый. Когда ты поймешь это, весь мир будет любить вместе с тобой. Когда ты есть весь мир, то весь мир хочет того же, чего и ты, потому что вы с ним одно. И даже само твое желание есть часть этого одного. — Немного безумно звучит. — Это потому, что слова не сильно подходят для описания подобных штук. — Мысль, изреченная есть ложь? — процитировал я Тютчева. — Типа того. Сеньчик на моем плече заворочался, и я выплыл из воспоминаний. Он повернул голову, и его дыхание обожгло мне кожу, а губы ткнулись в шею. Я перестал дышать, боясь шевельнуться и спугнуть случайно свалившееся на меня счастье. — Макс, — прошептал Сеньчки на грани слышимости. Я бы не поверил своим ушам, если бы вдруг не почувствовал его язык на своей шее. Он скользнул мне за ухо, а потом по краю ушной раковины, а потом внутрь, а потом я потерял связь с реальностью. — Макс, — снова позвал меня Сеньчик, а я с ужасом понял, что мои штаны и рубашка расстёгнуты, живот и соски мокрые от слюны и холодные от соприкосновения с воздухом, а полностью вставший член возвышается из ширинки как башня. — Мы же в самолете, — прошептал я, оглядываясь по сторонам. — Мне все равно, — ответил Сеньчик и обнял пальцами мой член. — Молодой человек! Молодой человек! Молодой человек! — стали стыдить меня с разных сторон, а я замотал головой, мечтая лишь об одном: чтобы все исчезли, и остался только Сеньчик, ласкавший меня. Но голос все не замолкал: — Молодой человек, нужно пристегнуть ремень. Мы идем на посадку. Я распахнул глаза. Мое тело снова отказывалось подчиняться мне: сердце бешено стучало, дыхание частило как после марафона, ладони вспотели, привычка без моего согласия заставила меня вытереть руки о штаны. Соседнее кресло пустовало. Вместо Сеньчика там лежал его телефон и свернувшиеся змейкой наушники. — Пристегните, пожалуйста ремень, — повторила над моим ухом стюардесса. Я повернулся к ней, мимолетно осмотрев свою одежду: футболка чуть задралась, но ничего критичного, видимо я ворочался во сне. — А где Сеньчик? В смысле мой сосед. — Я думаю, что он отошел в туалет. Скажите ему, чтобы он пристегнулся, когда вернется. В этот момент в начале прохода показался Сеньчик. Ну и сны, блин, снятся мне на высоте в стопятьсот тысяч метров! Я поправил одежду и пристегнул ремень. Сеньчик плюхнулся на свое кресло, задев мои колени, когда проходил мимо. Я осознал, что у меня стоит со страшной силой. Каникулы закончились и все вроде вернулось в прежнее русло. Большую часть времени мы учились, играли в плойку и дули. Мне еще приходилось ходить на работу. Благо всего три раза в неделю. И все было как обычно, кроме того, что жизнь вдруг потеряла смысл. То ли сильно затянувшаяся зима так на меня действовала, то ли Сеньчик, который был близко, но все так же недоступен. А еще сны. Тот, в самолете, был, как оказалось, только первой ласточкой. Мне стали сниться эротически сны с участием Сеньчика почти каждую ночь. И всякий раз они заканчивались плохо. То, как в первый раз, в самом разгаре оказывалось, что мы в людном месте, и все смотрят на нас, то появлялась Сеньчикова мама и говорила: «Это не любовь. Нет. Ты понятия не имеешь, что такое любовь!» И если первое время у меня была надежда на ганжу, от нее я спал всегда как младенец, то быстро оказалось, что тут она мне тоже не помощник, скорее наоборот. Покурив, я вляпывался в такие загоны, что можно было лезть на стенку. Мне становилось жутко страшно, что в моей жизни неправильно буквально все: я гей, наркоман, живу по уши в бардаке и никчемен буквально во всем, что надо срочно завязывать дуть, а то не ровен час еще унюхают соседи и стуканут ментам. А от постоянных этих снов вообще скоро стоять перестанет. Я даже съехал на учебе, а весна все никак не наступала. В середине марта, когда теплее так и не стало, кое что случилось. — Прикинь, мои предки в Индию укатили. Фотки шлют. Хочешь посмотреть? — Сеньчик протянул мне телефон. — Полистай там вниз. Я чисто из вежливости перелистнул несколько фоток со счастливой Алисой в разноцветных тряпках, посмотрел за окно. Там завывала метель. А ведь где-то есть теплая Индия… И вдруг с экрана телефона мне улыбнулся Шива. На фото он сидел со скрещенными ногами, протягивая вперед открытые ладони, вокруг его шеи обвивалась змея и рудракша. У него была светло голубая кожа. Но самое главное — улыбка. Улыбка того, кому не ведом страх. — А твоя бабушка дома? — спросил я. — Не знаю, а что? — удивился Сеньчик. — Я хочу распечатать эту фотку. Пришли мне ее. Сеньчик забрал телефон и перекинул мне фотку в ватсап. — Я сейчас позвоню бабушке, узнаю, дома она или нет. Если ее нет, можешь просто ключи взять и сходить к ней. Ты тогда мне заодно один файлик распечатай. Я тебе тоже в ватсап сейчас кину. Сеньчикововй бабушки дома не оказалось, чему я был рад. Вообще-то мне не хотелось, чтобы она смотрела, как я распечатываю фото со статуей Шивы. Все-таки она и так считала меня странным. Я повесил изображение Шивы напротив кровати. Вечером мы опять накурились в хлам. Я лег на кровать и стал смотреть на Шиву. И смотрел на него так долго, что изображение индийского бога отпечаталось у меня на сетчатке. Закрыв глаза, я все так же продолжал видеть его. — Я хочу умереть, — прошептал я, поддавшись вдруг нахлынувшему отчаянью. И стал представлять, как это. Вот я покидаю тело. Оно неподвижное остается лежать на кровати. Мне стало страшно. Мое тело больше не дышит. Оно никогда больше никуда не пойдет. Я увидел, как страх изменил ритм моего дыхания. Я никогда больше не смогу пошевелить ни рукой, ни ногой. Я больше не увижу Сеньчика. Я не пойду на учебу. Я увидел, как страх заставляет мое сердце колотиться как бешеное. Я не буду больше есть, пить и дышать. Я больше не увижу солнца. Я уйду в неизвестное. А вдруг там нет ничего? Я увидел, как заработали какие-то более тонкие контуры в теле, отвечающие за самосохранение. Я услышал голос в своей голове: «После смерти такие как ты попадают в ад, ты в курсе?» ДА. Я готов. «Ты даже представить себе не можешь, что там сделают с тобой». ДА. Я готов. Каким-то шестым чувством я понимал, что этот голос не нужно слушать. «Хорошо, там уже ждут тебя. Шипящие змеи будут залезать в твое горло, раздирая тебя изнутри». Я будто со стороны увидел, как мое тело сглатывает от ужаса. ДА. Я готов. «Змеи будут залезать в твой анус, прогрызая себе дорогу наверх. Твое тело будет гореть в агонии от их яда». ДА. Я готов. «Ты думаешь, что ты храбрый? Да ты просто не понимаешь о какой боли я говорю тебе». ДА. Я готов. — Почему ты так хочешь умереть? — вдруг спросил меня совсем другой голос. — Потому что я не понимаю, зачем жить. — Но теперь ты знаешь, что после смерти будет еще хуже. — Нет. Я не верю в это. — Хорошо. Это достойно похвалы. И тогда я увидел того, кто говорит со мной. Это была какая-то мультяшная нелепая фигурка с множеством рук и перекошенной физиономией. Фигурка переминалась с одной кривой ноги на другую в каком-то странном ритме и шевелила тонкими ручками, будто паучок лапками. — Узнаешь меня? — Господь Шива?! — прошептал я. Фигурка кивнула и продолжила танцевать свой странный танец. — Я исполню твое желание. Чего ты хочешь? Я уже открыл было рот, чтобы высказать свое желание, но не смог. — Наверное я схожу с ума, — то ли сказал, то ли подумал я. — Как Господь Шива может выглядеть так? Да и вообще, разве так бывает, чтобы Бог отвечал человеку? А если это правда Бог, как я могу просить его, чтобы Сеньчик полюбил меня? — Ты очень смелый, — вдруг сказал мне Господь. — Смелый? — не поверил я своим ушам. — Ты способен преодолевать страх. Кстати, какая разница, как я выгляжу? Здесь никого нет, кроме тебя. Кто оценит, правильно ты видишь меня или нет. Никого нет, кроме тебя. — Ты говоришь, как человек, — вдруг ошарашено понял я. — А ты кто? Как мне еще с тобой говорить? — Я могу загадать, что угодно? Даже то, что… грешно? — Нет никого, кроме тебя. Некому оценивать твое желание, как грешное. И вдруг я понял. Или точнее, как бы увидел. Или узнал. Или вдруг стал этим знанием. Нет никого кроме меня. Ну то есть вообще нет никого, кроме меня. Весь мир — это я. И Господь Шива — это я. И весь мир — это я. И Сеньчик — это я. — Я хочу, чтобы Сеньчик любил меня! — выкрикнул я свое желание самому себе. И Шива заплясал. Утром закончилась метель и выглянуло солнце. Его косые лучи осветили портрет Шивы. В Москву наконец пришла весна. Что-то такое случилось со мной ночью. Я не помнил. Под портретом Шивы прямо на обоях маркером было написано «Нет никого, кроме меня». Судя по почерку написал это я, только совсем не помнил, когда… Начался тот особенный вечер вполне обыденно. Я вышел с работы, усталый и погруженный в мысли об ужине. Наверняка Сеньчик уже приготовил что-то вкусное, но до этого вкусного еще надо было доехать. До Щелковской полчаса на метро в вечерней давке, потом еще очередь на маршрутку, хорошо если минут пять-десять, а не пятнадцать-двадцать, и все это на пронизывающем весеннем ветру. А потом еще до дома минут сорок в лучшем случае. Чертовы вечерние пробки! А ведь ехать всего пятнадцать километров. На машине по свободной дороге за десять минут можно добраться. В общем, по самым оптимистичным подсчетам меня отделяло от ужина полтора часа. Я направился в магазин. Хоть чипсов куплю. Все веселее ехать будет. Но до магазина я не дошел. На полпути меня настигло сообщение от Сеньчика: «Макс! Ты когда будешь? Спасай». Я развернулся на сто восемьдесят и быстро зашагал в сторону метро, одновременно набирая Сеньчика. Но он не взял трубку. «Что-то случилось?», — написал я. «Да», — пришел мне короткий ответ. Вот же засранец! Я еще ускорил шаг. «Что?», — я писал это уже несясь вниз по эскалатору. Весь путь до перрона я не сводил глаз с экрана телефона. Но Сеньчик молчал. Поезд закрыл двери прямо перед моим носом и умчался в черноту тоннеля. Да что там у него случилось?! Сложно что ли написать по-человечески? Я посмотрел на табло, где медленно и размеренно менялись цифры, отсчитывая секунды промежутка между двумя поездами. 0:36 Может у него что-то болит? О: 38 Может соседи стуканули ментам? Но у нас дома сейчас и нет почти ничего, максимум на административку потянет… 0:42 Да почему он не отвечает то? Я снова глянул на экран телефона. Может мое сообщение не дошло? Метро все-таки. Но сообщение было не просто доставлено, а даже прочитано. 0: 49 Пипец просто. Я огляделся по сторонам. Люди заполняли перрон. Пацан лет восьми тер нос бронзовой собаке. Его мама стояла рядом, что-то набирая в телефоне. Дедок с огромной клетчатой сумкой топтался слева от меня, поглядывая в сторону, откуда должен был прийти поезд. Дредастый парень обнимал миниатюрную девушку с зелеными волосами и обилием пирсинга на лице. «Вот повезло же чувакам», — подумал я привычную в такой ситуации мысль. — «Мне вряд ли когда-нибудь удастся обнимать Сеньчика в метро. Да и вообще где бы то ни было». Поезд наконец пришел. Я, вместе с толпой народа, ввалился внутрь. Все места естественно были заняты. В универе сегодня была военная кафедра, а после еще беготня на работе. Ноги гудели от усталости. Я привалился к двери с надписью «Не прислоняться» и глянул на телефон. Сеньчик молчал. Может, у нас просто инет кончился, а я забыл заплатить? Я попытался загрузить приложение нашего провайдера, но в тоннеле не ловило. А на следующей станции от Сеньчика наконец пришел ответ: «Приезжай, увидишь». Тоже мне приколист. Мне все сразу стало ясно, яга. Загрузилось приложение провайдера. Я на всякий случай проверил расчетный период, но до дня списания было еще больше недели. Слева от меня вдруг освободилось место, и я сел. Чувство тревоги все не покидало меня, но я взял себя в руки. Алиса как-то учила меня дыхательному упражнению. Очень простое: садишься с прямой спиной, закрываешь глаза и начинаешь следить за дыханием. Просто сосредотачиваешь внимание на области вокруг и внутри носа и наблюдаешь, за любыми ощущениями, которые в этом месте возникают. Воздух холодит правую ноздрю, когда проходит внутрь. И согревает ее, когда выходит обратно. Прямо под носом ощущается зуд. Воздух из ноздри проходит в носоглотку. Пока я не начал делать это упражнение, я и понятия не имел, что ноздри работают по очереди. Хорошо, что Сеньчикова мама мне о нем рассказала. Что же там все-таки у Сеньчика случилось? Он просто не может мне ничего написать, или там нет ничего страшного, и я распереживался на пустом месте? Следить за дыханием! Я вернул внимание к носу. Пока я отвлекся дыхание успело переключиться на левую ноздрю. Какое-то название у этого упражнения было. Что-то там на Анапу похоже. Я открыл глаза и решил погуглить. Санаторий в Анапе… Хатха-йога в Анапе… Скандинавская ходьба в Анапе… Все это было не то. Ладно, спрошу у Алисы. Я опять забыл про наблюдение за дыханием. Воздух все еще проходил через левую ноздрю. Я проследил несколько вдохов-выдохов. Однако, это очень тяжело следить за дыханием. Но польза от упражнения была очевидна: я успокоился. Панические мысли перестали биться в моей голове. Выйдя на Щелковской, я позвонил Сеньчику снова. На это раз он взял трубку: — Привет. Ты где? — На Щелчке маршрутку жду. — Хочешь, я приеду за тобой? — С ума сошел, вечером в Москву пилить? Пробки в обе стороны соберешь. Так что случилось? — У нас тут гости, — загадочно ответил Сеньчик. — Кто? — О! Ты очень хорошо с этим человеком знаком, — продолжил терзать меня загадками этот придурок. Я понял, что ничего путного от него не добьюсь, поэтому решил спросить самое важное: — Ты в порядке? — Ну как сказать… Кое-кто выносит мне мозг, — на слове «мне» Сеньчик сделал ударение. — А должен бы выносить тебе. Звучало не слишком обнадеживающе, но по крайней мере я понял, что его жизни, здоровью и безопасности ничего не угрожает. И успокоился окончательно. — Ладно, давай. Я уже в маршрутку сажусь. Скоро буду. Доехали мы на удивление быстро. Интересно, почему так? Когда ты торопишься, то мир кругом будто щетинится всем, чем только может, с единственной целью задержать тебя. Время становится медленным и бесяче тягучим. А когда ты спокоен, то и мир вроде как расслабляется вместе с тобой. Может тут есть какая-то связь? «И весь мир — это я», — всплыло внезапно в моей голове. Дома пахло странно: вкусной едой и женскими духами. А еще совсем не пахло ганжей. В первый миг мое сердце екнуло, я всегда боялся, что Сеньчик однажды приведет девушку, но быстро вспомнил его же фразу, что мозг должны были выносить мне, а не ему, и слегка успокоился. На кухне мне предстала умильная картина. Милка, моя сестра, уплетала за обе щеки спагетти, тушь вокруг ее глаз размазалась, под левым глазом вообще красовалась черная растертая полоса. Сеньчик с усталым видом сидел рядом. — Наконец-то, — одними губами сказал он мне и с чувством выполненного долга ушел в комнату. — Привет, — сказала она с полным ртом. — Привет. Зачем ты здесь? — прозвучало конечно чуть лучше, чем «зачем приперлась?», но видимо не сильно, потому что Милка скривилась. — Хотела с тобой увидеться. — Стопятьсот лет не хотела, а тут захотела? — не поверил я. — Что произошло? — Я поругалась с мамой, — наконец выдала она. — То же мне, пипец, необычная ситуация. Вы с ней каждый день ругаетесь. — Ты не понял. Совсем поругалась. Я ушла из дома, — тихо закончила она. —Что?! Нет. Даже не думай. — Но мне больше некуда идти, — жалобно почти пискнула она и заплакала. Крупные слезы срывались с кончика ее носа и капали в недоеденные спагетти. Мне захотелось обнять ее, но вместо этого я встал и вышел из кухни. Переоделся в своей комнате. Сеньчик валялся у себя и смотрел «Гинтаму». Я бесцеремонно плюхнулся на кровать рядом с ним. Он удивленно приподнял бровь, но ничего не сказал, только подвинулся, освобождая мне больше места. — Что будешь делать? — спросил он. — А чего тут можно делать? Пусть валит домой, да и все. На хрен она тут сдалась? — Макс, — укоризненно протянул Сеньчик, склонив голову вправо. — А что? Хочешь, чтобы она с нами жила? Может еще скажешь, что она тебе нравится? — я сам не понял, как эти слова вылетели из моего рта. Сеньчик кинул на меня удивленный взгляд: — У тебя что, комплекс старшего брата? Поверить не могу. — Нет у меня никакого комплекса, — буркнул я и повернулся к телеку. На экране Гинтоки ел шоколадное парфе. Я вспомнил, что жутко голоден. — Может, ты просто скажешь ей, чтобы она выметалась? Это же все-таки твоя квартира. — А это твоя сестра. Очевидно, что разбираться с ней должен ты. К тому же ей действительно плохо. Я закатил глаза. — С чего ей должно быть плохо то? — Ты на удивление бесчувственный, — сказал Сеньчик, и я прикусил язык. Вообще-то мне совсем не хотелось, чтобы Сеньчик считал меня бесчувственным. — Поговори с ней. Ваша мама против того, чтобы она поступала в педагогический. — Милка собралась в педагогический? — не поверил я своим ушам. — Она хочет на художественный факультет, а в педе, как я понял, конкурс гораздо меньше. — Ясно. Ладно. Пойду поговорю с ней. Но вместо кухни я малодушно свернул на балкон. Вышел как был: в домашней футболке и шортах. Закурил. Над балконом на весеннем небе горели далекие и холодные звезды. Я стал рассматривать их. Если глядеть пристально, то можно увидеть, что небо — это не просто черное покрывало с малюсенькими дырочками, за которым включен яркий свет, можно увидеть, что звезды действительно находятся на разном расстоянии от Земли. Когда я пытался представить себе расстояние даже до само близкой звезды, фантазия начинала буксовать. Хорошо устроились эти звезды: они так далеко, что мы никогда ничего про них достоверно не узнаем. У меня забурчало в животе. Я затушил окурок, подавил в себе малодушное желание закурить новую сигарету и пошел на кухню. Милка нашлась под столом, откуда пыталась выковырять шипящего Янчика. Кот забился в угол и попадаться в руки моей сестры категорически не хотел. Я его понимал. — Оставь кота в покое, — включил я тон старшего брата. Милка выбралась из-под стола. — Хочу кофе, — потребовала она. — Какой еще кофе на ночь глядя? — спросил я, накладывая себе спагетти. — Я все равно не собираюсь спать. Свари мне кофе. У тебя вкусный получается. — Нет. Кофе на ночь вредно. — Но я не собираюсь спать, — повторила она. — И что же ты собираешься всю ночь делать? Мозг нам с Сеньчиком выносить? — Нам с Сеньчиком? — многозначительно протянула она. — А вы, я смотрю, спелись, сладкая парочка. У меня внутри все похолодело. Если Милка скажет Сеньчику, что я гей, то даже боюсь представить, что может произойти. По ее торжествующему взгляду я понял, что она поняла… Я сделал морду кирпичом: — Пойдем ко мне в комнату, расскажешь, что случилось. Мы переместились в комнату, и она плюхнулась на мою кровать. — Я поссорилась с мамой, — начала Милка издалека, — и не вернусь домой. Я сел прямо на пол напротив кровати и наконец добрался до спагетти. Мама в детстве готовила что-то очень похожее и называла это «макароны по-флотски»: спагетти, фарш, лук, томатная паста. Только Сеньчик добавил еще какие-то специи. В общем, Сеньчиковы макароны были гораздо вкуснее. Как же здоров жить с человеком, который так отменно готовит! Я перевел взгляд на сестру. — Почему бы тебе не пойти жить к своему парню? У тебя же есть парень? — Мой парень живет с родителями. Как я приду к нему жить? — Обычно сначала идут в ЗАГС, — подсказал я. — Макс, скажи мне честно, ты офигел? Мне пару месяцев назад исполнилось 18. А Нику, кстати, даже еще не исполнилось. У него в апреле день рождения. Кто женится, не окончив школу? — А кто сбегает из дома, не окончив школу? — передразнил я ее. — Не могу поверить, что ты такой бесчувственный! Я вздрогнул. Меня обвиняли в бесчувственности второй раз за полчаса. Наверное, был смысл прислушаться. Тяжело вздохнув, я встал, отнес пустую тарелку на кухню и вернулся в комнату. Милка сидела, поджав ноги, на моей разобранной постели и казалась очень одинокой. Я сел рядом и обнял ее. Конечно она сразу ткнулась носом мне в шею и заплакала: — Я очень хочу рисовать, — зачастила она сквозь всхлипы. — Я люблю рисовать. Я ничего так не хочу, как рисовать. Я хочу рисовать комиксы всю оставшуюся жизнь. Ты видел мою страничку в Инсте? — Нет, — я качнул головой. — А вот Арсений видел. Он сказал, что ему нравятся мои комиксы. Знаешь, сколько у меня там подписчиков? Больше двухсот тысяч! А мой «Увядающий цветок» вообще пятьдесят тысяч лайков набрал. — Да ты че? — поразился я. — И что ты там рисуешь? — В основном яой, — гордо ответила она. — Сеньчик, ты что яойную мангу читаешь? — крикнул я в стороны его комнаты. — И что такого? — совершенно не смутился он. — Тем более, это же комиксы, которые твоя сестра рисует. Мне было интересно. — Я не только яой рисую, — вдруг стала оправдываться Милка. — Но в основном его, — Сенчик зашел к нам в комнату. — Зашибись. А почему ты мне никогда не рассказывал? — спросил я его. — Про что именно? Что читаю яойные комиксы твоей сестры? — Ну хотя бы. — Да как-то к слову не пришлось, — Сеньчик пожал плечами и сел на мою кровать рядом с нами. — Офигеть! Моя сестра — звезда Инстаграмма, и все кругом в курсе, кроме меня. — Это потому что тебе, как и маме, наплевать на меня, — обиженно сказала Милка. Ее глаза в очередной раз наполнились слезами. Господи, неужели запас слез у женщин вообще неисчерпаем? Сеньчик многозначительно посмотрел н меня, похоже, он был с ней согласен. — Конечно это не так, — поспешил заверить я ее. — И мама тебя любит. — Так любит, что запрещает рисовать, а требует, чтобы я готовилась к гребаному ЕГЭ! — Это похоже на нее, — я вынужден был согласиться. И пока придумывал, чтобы еще сказать, мне на помощь пришел Сеньчик: — Просто она по-другому не умеет выражать свою любовь. Она хочет для тебя самого лучшего, а что может быть лучше стабильного будущего? Логично, что чтобы его обеспечить, нужно сдать ЕГЭ и закончить институт. Вот она и заставляет тебя. Старшее поколение часто так делает. Такая у них странная забота. Сеньчик погладил мою сестру по голове. — Но тебя то эта чаша миновала. Жаль, не всем же везет с родителями, — я не хотел, чтобы мои слова прозвучали, как обвинения, но видимо они прозвучали именно так. Я обнял сестру и придвинул ее ближе к себе и подальше от него. — А ты пробовала распределять время? — Сеньчик проигнорировал мой наезд. — Если ты докажешь маме, что рисование не вредит подготовке к ЕГЭ, то она может отстать от тебя. — Что ты имеешь в виду? — сразу заинтересовалась Милка, вывернулась из моих рук и уставилась на Сеньчика. — Нужно составить план, режим дня, если хочешь, причем такой, чтобы устраивало это и тебя, и маму. Подумай, сколько времени тебе ежедневно нужно на рисование, как на самое приоритетное для тебя. И составь распорядок своего дня с этим учетом. Причем составить его можно хитро. Обязательно включи в него время на выполнение домашних заданий и подготовку к ЕГЭ, тебе же маме его показывать, помнишь? Чтобы подготовка к ЕГЭ не занимала больше времени, чем нужно, изучи СанПин. Это такие нормы, где написано, сколько ребенок должен тратить в день времени на учебу. Против документа твоей маме сложно будет выступать. К тому же нормальному человеку нужен отдых и смена деятельности. Ты можешь написать «отдых», а сама в это время будешь рисовать. Или «подготовка к поступлению», вроде звучит прилично, а в это время тоже можно рисовать. Ты же в художественный собираешься. Я залюбовался Сеньчиком. Все-таки голова у него варила, что надо. Но я сделал серьезное лицо и заметил: — Я правильно понимаю, что ты учишь мою сестру обманывать маму? — Нет! Я учу твою сестру делать так, как она считает нужной. А еще распределять время. — Звучит сложно, но классно, — воодушевилась Милка. — Только что будет, если мама права, и я не сдам ЕГЭ? — Конечно сдашь, — сказал я. — Миллионы школьников по всей стране сдали ЕГЭ, чем ты хуже? — Учителя только и талдычат, что про ЕГЭ! Что сдавать его очень сложно, — Милка явно не поверила мне. Но Сеньчик удивил нас обоих: — Вот не сдашь ты ЕГЭ и что? — В смысле что? Я не смогу поступить в универ. — Никогда? — Ну вроде бы через год ЕГЭ можно пересдать. — Так в чем тогда проблема? — То есть мои друзья поступят, а я нет, так что ли? — почти взвизгнула она. — Да. Так что ли. Твои друзья будут задрачиваться в универе, а ты сможешь целый год рисовать мангу и спокойно готовиться к пересдаче ЕГЭ. Разве это не то, чего ты хотела? Рисовать мангу всю оставшуюся жизнь. Тем более ты девушка, и в армию тебя не заберут. — Ну, если посмотреть с такой стороны… — неуверенно протянула Милка. — При этом мама будет выносить тебе мозг, — встрял я и уже через секунду пожалел о том, что сказал. Милка снова скуксилась и заплакала. Сеньчик посмотрел на меня укоризненно. И кто тянул меня за язык? Надо было срочно исправлять ситуацию: — Кстати, есть и другие варианты развития событий. Например, можно поступить в другой стране. Там не нужно ЕГЭ. Вот в Германии, кстати все высшее образование бесплатное. Надо только экзамены сдать. — Вот! Видишь, — поддержал меня Сеньчик. — К тому же, есть еще вариант без поездок в заграницу. Я заулыбался. Сеньчик со своей этой боязнью чужих языков был очень милым. — Какой? — спросила Милка. — У тебя же есть аттестат за 9 классов. Можешь поступить в какой-нибудь колледж. Закончишь его, а после колледжа уже в универ пойдешь по соответствующему профилю. Кстати, не знаю, как сейчас, но раньше на Курской Анимационный лицей был. Можешь туда попробовать поступить. — Хорошая идея, — оживилась Милка. — Сеньчик ты гений! И на моих расширившихся от удивления пополам с шоком глазах, она чмокнула Сеньчика прямо в губы. Он деликатно отодвинул ее и пафосно изрек: — Это твоя жизнь, Мила. Живи ее так, как считаешь нужным. А теперь пойдемте и дунем. — Ты с ума сошел? — почти зашипел я на Сеньчика. — А что такого? У меня правило: не накуривать несовершеннолетних. Милке уже есть восемнадцать, так что можно. Если ты, конечно, хочешь, — Сеньчик повернулся к моей сестре. — Я буду, — сразу сказала она. — Выйдем на пару слов? — я цапнул Сеньчика за шкирку и потащил в кухню. — Мне кажется, что твоя сестра уже большая и может сама решить, хочет она или нет. Или ты думаешь, что «дудка» — это что-то плохое? Как по мне, так сигареты и бухло гораздо вреднее. К тому же твоя сестра художник. А художникам точно не повредит. — Нет, я не думаю, что «дудка» — это плохое. Просто, она же моя младшая сестра… — И она уже выросла. — Похоже на то, — вынужден был признать я. — А вдруг ей понравится? — Вообще-то я надеюсь, что ей понравится, иначе зачем бы я вообще стал предлагать, — резонно заметил Сеньчик и достал для такого дела красивый бонг. — Будет к нам бегать без конца. — Тебе для сестры жалко, что ли? — Ладно. Все. Курим. Милка, иди сюда, если еще не передумала. Сестра не заставила себя ждать и вмиг объявилась на кухне. — Но завтра возвращаешься домой, — поставил я условие. — Хорошо, — сразу согласилась успокоившаяся и повеселевшая Милка. — Ты когда-нибудь пробовала ганжу? — спросил ее Сеньчик. Она опасливо покосилась на меня, но потом перевела взгляд на заманчиво улыбающегося Сеньчика и осмелела: — Да, было дело пару раз, только меня не вставило. — Не вставило ее, — передразнил Сеньчик. — Курили, небось, сушеную петрушку. Ну ничего, сейчас тебя вставит, обещаю. Через десять минут мы все втроем накурились от души. Я ушел на балкон, выкурить сигарету, а когда вернулся, застал свою сестру, сидящую на табуретке и глядящую в никуда. Сеньчик наливал воду в чайник. Я поводил перед лицом сестры ладонью, но она не отреагировала. Тогда я наклонился к ней и прошептал в макушку: — Закрой глаза. Милка послушалась. — Ууу… Кто-то потерян для общества, — протянул коварный ганжа-искуситель. — Пойдем в Street Fighter погоняем. — А с ней что делать? — я кивнул в сторону сестры. — Ну пусть тут сидит. Или отведи ее в комнату. Мне кажется ей сейчас все равно, где быть. Засвистел чайник, и Милка вздрогнула. Я потянул ее за плечо: — Пойдем, ляжешь. С тем же успехом можно было обращаться к кукле. Милка стала заваливаться на меня. Я еле успел ее поймать. — Не могу встать, — покачала она головой. — Ладно. Но это первый и последний раз в жизни, — предупредил я и поднял ее на руки. Я отнес сестру в комнату и положил на свою кровать. — Включи ей музыку, — донесся до меня из кухни голос Сеньчика. Я взял ноут, открыл поисковик и завис в раздумьях. Что бы могло понравиться моей сестре? Я был совершенно не в курсе ее музыкальных пристрастий. — Вруби ей аниме-радио, — высказал идею Сеньчик. Он зашел в комнату с двумя дымящимися чашками. — Точно. Хорошая идея. Думаю, ей зайдет. Из колонок внезапно раздалась песня из опенинга к «Shiki». Обожаю эту анимеху. И песню эту тоже обожаю. Она даже какое-то время у меня на звонке стояла. — Если тебе вдруг что-то не в кайф будет, ты зови, — сказал я сестре и взял одну чашку у Сеньчика. Милка промычала что-то утвердительное. — Ты прямо сама забота, — с издевкой протянул Сеньчик. Я пожал плечами, и мы ушли в его комнату, где был телек с подключенной к нему плойкой. Мы сгоняли восемь раундов, пять из которых я выиграл, и явно выигрывал девятый, когда Сеньчик вдруг спросил: — А ты правда гей? — Что? — я ошарашено уставился на своего противника, чем тот не преминул воспользоваться. «К.О.» — появилась надпись на экране. Я проиграл. — Мне твоя сестра сказала. — И я эту заразу на руках нес! — я набрал полную грудь воздуха, и, как ныряя в воду, выпалил: — Я правда гей. — Понятно. Хочешь в Mortal Combat? Или спать? — Сеньчик глянул на часы. Те показывали полвторого ночи. Понятно ему. Вот так просто. — Если хочешь, можешь переночевать тут, — он похлопал по кровати рядом с собой. — Вы там с Милой вдвоем не поместитесь. Конечно, в этом был резон. Сеньчик спал на двуспальной кровати родителей, в моей же комнате была узенькая кушетка. Только как было объяснить это моему глупому сердцу, а еще дурацким бабочкам в животе? — Хорошо, — только и смог выдавить я. — Только музыку пойду выключу. В темноте своей комнаты я нашарил ноут, открыл его и остановил радио. Милка что-то протестующе замычала. — Оставить? — спросил я. — Да. — Хорошо, только я тише сделаю. — Можешь просто дверь закрыть, — сказал из своей комнаты Сеньчик. Я закрыл к нему дверь и пошел в туалет, потом в душ. Под горячими струями, льющимися на голову, меня никак не покидала мысль, что вот сейчас, буквально через пять минут, мы с Сеньчиком будем лежать в одной кровати, под одним одеялом, да еще и дверь в комнату будет закрыта. Я тщательно потер мочалкой подмышки, помыл волосы, почистил зубы. Выключив воду, сделал пару глубоких вдохов-выдохов, чтобы упокоиться. — Анапана, не Анапа, — внезапно всплыло в моей голове название дыхательного упражнения, которому меня научила Алиса. Уже выйдя из ванны и вытершись, я вдруг понял, что не взял чистую одежду с собой. Пришлось, замотавшись в полотенце, идти в комнату и в темноте, подсвечивая себе телефоном, рыться в шкафу. На глаза попадались только всякие старые трусы, которые совершенно не хотелось надевать, укладываясь в постель со своим любимым в первый, а может и единственный раз. Наконец я нашел новые черные боксеры и черную же майку. В комнате было темно, а Милка валялась практически в отключке, но я все равно вернулся в ванную и оделся там. Когда я зашел в комнату к Сеньчику, тот уже погасил свет, чему я был несказанно рад: мое лицо пылало. Добравшись на ощупь до постели и откинув край одеяла, я невольно потревожил Иньку. Та недовольно мяукнула и улеглась мне на подушку. — Ну ты наглая! — почти восхитился я. — Она всегда там спит, — раздался в темноте голос Сеньчика. — Сейчас еще и Ян припрется. Хочешь, я заберу ее? — Да пусть лежит, если это ее место. Оказывается, Сеньчик еще не спал. И это делало ситуацию в сто раз более волнительной. Я поерзал, устраиваясь удобней. Сеньчки погладил кошку, лежащую в нескольких сантиметрах от моего лица, а потом коснулся моей щеки, придвинулся ближе и погладил большим пальцем губы. — Что ты делаешь? — выдохнул я. — А на что похоже? — Просто теряюсь в догадках. Его палец все так же касался моих губ. — Раздумываю, как это целовать парня. — Хочешь попробовать? Вместо ответа он придвинулся ко мне. Инька обижено мякнула и спрыгнула с кровати, не оставив между нами никаких преград. Сеньчик приподнялся на локте, нависая сверху, а потом поцеловал меня. Вы когда-нибудь целовались, накурившись ганжи? Это очень прикольно. Просто невозможно остановиться. Сеньчик зарылся пальцами в мои влажные волосы. Он явно и не собирался останавливаться. — Ну и как оно? — спросил я, когда мы спустя несколько минут наконец оторвались друг от друга. — Что-то я не разобрал. Думаю, стоит еще раз попробовать. Представь, что весь мир — это ты. Всё и все кругом — это ты. И Сеньчик тоже. А теперь люби. — Люблю, — прошептал я ему в губы. — Меня любишь? — Тебя люблю. И весь мир люблю. Я курил, стряхивая пепел в распахнутое окно. На балкон идти не хотелось, тем более, что в той комнате спала Милка. Одеваться было лень. Так что я стоял голышом на весеннем ветру, а из-под одеяла на меня сверкал глазами Сеньчик: — Докуривай быстрее. Я замерз. — А мне не холодно. У меня тут озарение случилось. — Какое? — Религиозное. Или философское. — Ты прямо как моя мама, — закатил глаза Сеньчик. — Ладно, тогда я расскажу ей, раз тебе не интересно. — Хорошо, мне интересно. — Знаменитая фраза Христа «Возлюби ближнего, как самого себя», ее ведь совсем не так трактуют, как надо. — В смысле? — Я вдруг понял, что «как самого себя» значит, как часть самого себя. Нет не так. Вроде как я и ближний — едины. В смысле все есть Единый, и он любит сам себя, потому что кроме него никого нет. Он же Единый. И я есть Он… — я затушил окурок и покачал головой. — Твоя мама была права. Слова совсем не поддаются, когда говоришь о Любви. — Ты прямо после одного раза экспертом стал, я смотрю, — подначил меня Сеньчик. У него видимо был большой опыт съезжания с неудобных тем, с его-то мамой. — Сейчас я устрою тебе второй раз, — пообещал я и двинулся в сторону кровати. Сеньчик замотался в одеяло: — То есть ты на полном серьезе считаешь, что я пущу тебя ледяного под одеяло после того, как ты торчал там на морозе? У меня нашлись способы его убедить. Утром мы пили кофе на кухне, а сестра смотрела на нас масляными глазами: — Вы такие милые, — протянула она. — Мила! — предупредил я ее. — Еще слово, и мы тебя больше сюда не пустим. — И накуривать тоже не будем, — поддержал меня Сеньчик. — О! Это прекрасное «мы»! Ночь, проведенная вместе, пошла вам на пользу, — не унималась Милка. — Какая еще ночь? Ты бредишь? — отрезал я. — А вот и не брежу. Отрицать бессмысленно, — сестра подвигала бровями. — И у меня есть доказательства. Она победно посмотрела на нас и убежала в комнату. А через минуту вернулась с блокнотом, бережно прижатым к груди. — Все ходу записаны, точнее зарисованы, — гордо сказала Милка и повернула к нам блокнот. Ну что я мог сказать? Теперь стало понятно, почему у моей сестры столько подписчиков. Она оказалась отличным художником: мы оба были очень хорошо узнаваемы. Сеньчик вышел очень красивым, да и я тоже. — Спасибо, хоть под одеялом нарисовала, — буркнул покрасневший Сеньчик и ушел в комнату. — Может попозируете мне голышом? — крикнула ему в след Милка. — Выметайся отсюда, или я убью тебя сейчас, — зашипел я на сестру. — А что такого? Я зашла зарядку попросить, а вы там спите голые в обнимку. Ну я и… не смогла удержаться, прости. Впрочем, раскаянья в ее голосе не было ни на грош. — Милка, вали домой. И чтобы духу твоего здесь не было. — Вообще нельзя приходить? А я хотела про вас мангу нарисовать. — Нарисуешь, когда в институт поступишь, — крикнул из комнаты Сеньчик. — Правда? Вы не против? — Я не собираюсь позировать, если ты об этом, — отрезал я. — Ну может разочек, только на обложку? Остальное я сама насочиняю. — Сначала поступи, потом будем разговаривать, — Сеньчик оказывается собрал в рюкзак Милкины вещи и принес ей их в кухню. — Все, вали. Когда сестра ушла, мы оба вздохнули с облегчением. Было не очень пока понятно, как изменится наша жизнь после произошедшего. Сеньчик свалил грязную посуду в раковину и начал возиться с бонгом. Может и не очень изменится, ну кроме некоторых приятных моментов. Я исполню твое желание. Мне вдруг вспомнилось, что произошло той ночью. И ведь действительно исполнил. Благодарю тебя, Господь мой. На дворе была весна и суббота.