Boy, you don't wanna' mess with me, mess with me I'm a jealous, jealous, jealous girl If I can't have you baby, if I can't have you baby Jealous, jealous, jealous girl If I can't have you baby, no one else in this world can
— Я люблю Лану, — вздыхает Питер мечтательно. — А кто не любит? — усмехается Тони, глядя на него насмешливо, но сразу же обращает внимание на дорогу. — Нет, я чувствую родство с ней, — объясняется Питер, высовывая руку в окно, и задумчиво играет той с потоком воздуха, — знаешь, все эти взрослые мужчины… — Какие взрослые мужчины? — напряжённо спрашивает Тони, снова поворачиваясь к нему. — Ты же не думал, что ты один такой, — закатывает глаза Питер. — Тебе всего… Сколько тебе лет? — Семнадцать, — отвечает, до глупого обиженно, Питер, — вот и помножь на два, приблизительно столько у меня этих мужчин и было. — Это несмешно, — хмурится Тони, и Питеру становится забавно. Он что, включил строгого папашу? — Сколько их было на самом деле? — почему-то интересуется вдруг Старк. Питер задумывается. Он, на самом деле, никогда не считал. Зачем бы ему? И зачем Тони это знать? Хотя, он же его отец. Наверное, это нормально, когда отец переживает за своего ребёнка… Пусть его и не было рядом почти никогда. — Да расслабься, всего парочка, — врёт Питер, уступая, и Тони правда расслабляется. Приятно видеть. — Они тебя не обижали? — вновь странный вопрос, — Взрослые мужчины могут делать больно. О, ему ли не знать. Питер хочет сказать гадость, хочет сказать, что больнее, чем Тони, никто из них ему бы не сделал, никто не разбил бы его сердце так, как Тони, но он молчит. Ему не хочется портить всё. — Обижали, — признаёт Питер, — я сам виноват. — Нет, — Тони вдруг нежно берёт его за руку, сжимая ту в своей ладони, продолжая наблюдать за дорогой, — ты не можешь быть виноват в подобных вещах, Питер, ты же ребёнок. Виноваты они. Виноваты все, — вздыхает он тяжело, — в том числе, твоя мать. И я, потому что меня не было рядом. — Может быть и так, — неуверенно соглашается Питер. Для него ситуация выглядит иначе, он же напрашивался на проблемы, искал их и находил. Разве он не напрашивался? — Сейчас я рядом, — говорит Тони, и Питер чувствует, как его сердце разрывается на части, — тебя никто не обидит. «Это всё, чего я хотел, — воет мысленно он, сдерживая слёзы, — я так долго ждал тебя». — Хочу туда, — он тычет пальцем в какой-то полуклуб впереди, лишь бы сменить ракурс внимания, — выглядит неплохо. — «Барракуда»? — Тони подъезжает к тому ближе, останавливаясь, — Это же гей-бар, — хмыкает он. Ну конечно. Конечно это должен оказаться чёртов гей-бар. Питер стыдливо краснеет, но не хочет отказываться от своих слов и отступать. — Ты сказал, что мы пойдём туда, куда хочу я, — напоминает Питер немного капризно. По-детски капризно. Тони усмехается, но сдаётся сразу же, заезжая на парковку, без каких-либо возражений. Питер проверяет время на телефоне – восемь вечера. Неплохо для бара, вполне подходит. Он покидает машину торопливо, разглядывая неоновую вывеску. Бар, судя по всему, при отеле – здание многоэтажное и очень красивое. — У них и бассейн есть, с джакузи, — говорит Тони, блокируя машину, — ещё успеешь насмотреться. — А ты откуда знаешь, что у них есть? — издевается Питер, идя следом, — Часто тут бываешь? Тони только загадочно улыбается, придерживая для него дверь, даже чуть поклоняется, смеша Питера. «Барракуда» встречает их яркими огнями светодиодов – красными, синими и зелёными, у бара полно народу, всюду расхаживают парни с подносами, а на стене у входа висит огромный радужный флаг. На фоне играет негромкая приятная музыка. Да, довольно аутентично. — Сразу чувствуешь себя на своём месте, да? — усмехается Тони, проходя мимо застывшего юноши. — Ха-ха, — по слогам произносит Питер, спеша за ним. — А я серьёзно, — вскидывает ладони кверху он, капитулируя, — я действительно часто здесь бываю. Мы, видимо, попали на неделю кантри. Он часто здесь бывает. Питеру хочется спросить, хочется узнать – гей ли Тони, в таком случае? Такой же, как Питер? Это ведь как-то… несправедливо по отношению к Мэри и к его новой жене. Как-то неправильно. Питер не смог остаться с Мишель надолго не только потому, что встретил Рамлоу. Питер стыдился того, что обманывал её, и он поступил так правильно, как мог. Он ушёл. «Ну так, Тони тоже ушёл, — вспоминает Питер, — яблоко от яблони». — Но это секрет, — добавляет Тони, опускаясь за свободный столик, на мягкий кожаный диван. Питер садится рядом, — я бы не хотел, чтобы поползли слухи. — Почему они до сих пор не ползут? — непонимающе говорит Питер. Он оглядывается вокруг, когда к ним подходит рыжеволосый официант в коротких, до неприличия, кожаных шортах. Питер даже как-то теряется, стараясь не опускать взгляда ниже допустимого, но это… затруднительно. — Роберт, — кокетливо здоровается официант, протягивая Старку меню, и Питер мысленно отвечает на свой собственный вопрос. Возможно, плохое освещение и ослепляющие диско-шары сильно портили всем зрение, настолько сильно, что они не узнавали Тони Старка и называли того Робертом. — Привет, Терри, — улыбается мягко Тони, но Питер почему-то искренне уверен, что причина его скромности в том, что он сейчас с ним. Тони избегает даже взгляда глаза в глаза, — Как дела у Лотти, ты её стерилизовал? — Боже мой! — тянет Терри, карикатурно откидывая бедро, и выбрасывает руку вперёд, — Да, она стала такой спокойной, я в шоке, ты был прав, — затем он оценивающе скользит взглядом по Питеру, широко улыбается, — Ты сегодня счастливчик, Бобби, — говорит Терри, вгоняя Питера в краску, и спешит покинуть их, — Я вернусь, чтобы принять заказ. Питер неловко молчит, поглядывая на Тони вопросительно, а тот словно не замечает, увлечённый изучением меню. Но, столкнувшись взглядами, они оба отворачиваются, взрываясь смехом. — У них есть чизбургеры, — отсмеявшись, размышляет вслух Тони, — Ты голоден? — Роберт? — продолжает хохотать Питер, — Бобби? — Не мог же я представиться настоящим именем, — оправдывается ворчливо тот, — Да, Роберт. Как Роберт Лэнгдон из «Код да Винчи». — Всё, на что тебе хватило фантазии? — вскидывает бровь Питер, — А фамилия какая, Дарси? — «Гордость и предубеждение»? — с надеждой спрашивает Тони. — «Дневник Бриджит Джонс», — хохочет Питер. — Сейчас как никогда раньше чувствуется разница в возрасте, — вздыхает картинно тот, не сдерживая при этом улыбки. Питер резво выхватывает у него меню, в основном состоящее из алкоголя и закусок к тому, и выбирает огромное количество коктейлей, а ещё картошку фри и сырные палочки. Он не чувствует себя особенно голодным. — Решил напиться? — удивляется Тони, когда Питер радостно проводит ладонью по целой странице с напитками. — Хочешь обсудить всё на трезвую голову? — парирует Питер, и Тони снова поддаётся ему. Когда Терри приносит напитки и еду к тем, на сцену как раз выходят переодетые артисты. Питер не очень разбирается в этом, он никогда раньше не был в гей-барах, но ему нравится то, что он видит. Ему нравятся их яркие образы: пышные парики, блестящие рюшные платья и высокие каблуки. — Добрый вечер! — громко приветствует их центральный артист, темнокожий мужчина в блондинистом парике, — Друзья, как сказала Долли: «Хорошо, что я родилась девочкой, иначе стала бы дрэг-квин»… Толпа яростно поддерживает вступительную речь одобряющими возгласами, кто-то даже вскакивает с места от восторга, и Питера поглощает эта атмосфера. Так это – дрэг-квин? Питер никогда не горел желанием одеваться в женскую одежду, но сейчас, на других людях, это кажется ему невероятно красивым. Тони закидывает в рот картошку в соусе, откидываясь на спинку их диванчика, и заинтересованно наблюдает за увлечённым Питером. — Никогда не видел трансвеститов? — он опрокидывает в себя шот виски. — Я просто… Я не думал, что это может быть так, — признаётся Питер, — Нет, я и не скрывал того, что я гей, но… — Ты на своём месте, — объясняет Тони, и на этот раз Питер безропотно соглашается. Может быть, так и есть? Как ещё объяснить этот затапливающий его тело комфорт? — Здесь царит атмосфера свободы, дух захватывает, хотя танцы в юбках и не совсем то, что мне нравится. — И всё же тебя тут знают и любят, — фыркает Питер, хватая один из коктейлей – Дайкири с долькой лимона – и пробуя тот, — Зачем ты женился? — решается Питер. Тони поджимает губы, задумчиво глядя перед собой, но, подумав, поворачивается к Питеру, заранее виноватый. Грустный. Питер не хочет жалеть его, он хочет правды, но ему всё равно становится жаль Тони. — Потому что этого требовал мой статус, — когда Питер недоумённо хмурится, Тони вздыхает, — Когда мы с твоей матерью познакомились, я ещё не осознавал… себя. Я не принимал себя, боялся этого, и мне казалось, если я попробую стать нормальным, всё будет в порядке. Но я не смог с ней жить, я не смог жениться на ней и растить с ней детей, Питер, я не мог даже смотреть на тебя. Я не был готов. Ауч. Да, Питер подозревал, что всё так и есть, но слышать это вживую… Его будто бы сбили с ног этой искренностью. Возможно, Питер хотел бы, чтобы Тони сказал это как-то иначе, но… Родителей ведь не выбирают. — Ты играл в семью, — сухо шепчет Питер, даже не пытаясь скрыть разочарование, — а сейчас… Зачем тебе второй брак? — Мне было сорок, когда я женился на Пеппер, — Тони вновь опустошает шот, и Питер следует его примеру, пробуя новый коктейль, — Если бы я этого не сделал, люди стали бы подозревать что-то, строить теории, и они обязательно нашли бы подтверждение этим теориям. — Так ты всё-таки… Ты гей, — бормочет Питер неуверенно, — А те женщины, с которыми ты появлялся на разных приёмах и торжествах, до того, как женился… Их даже фотографировали папарацци, они выходили из твоего дома. — Лучше прослыть бабником, чем педиком, — невесело усмехается Тони, — Сейчас с этим гораздо проще, и я даже рад, что вас, ваше поколение воспринимают так спокойно. — А твой отец?.. — Твой дедушка? — расплывается в печальной улыбке Тони, — Он бы, чёрт возьми, лишил меня всего, даже фамилии, если бы узнал. Но он мёртв, давно мёртв, это радует. — А осадочек остался, — делает вывод Питер, и Тони смеётся, подтверждая. Получается, Тони просто страдал от внутренней гомофобии, а потом боялся этой же гомофобии со стороны общества. Он просто не может быть собой. Питер рассеяно крутит зубочистку с оливкой на самом кончике, поигрывая с мартини в своём бокале, прежде чем признаётся, — Я так злился, что тебя не было с нами. Я… Я думал, что сделал что-то не так. — Питер, конечно же нет, — Тони бросается к нему, опуская ладонь на его затылок, и мягко гладит, — Конечно нет… Боже, я… Питер, я ушёл от Мэри, а не от тебя. Я хотел помогать вам, предлагал помощь, но она требовала жениться на ней, запретила мне приезжать в противном случае, и… Мне было двадцать восемь, понимаешь? Питер неуверенно кивает. В нём просыпается детская, незрелая мысль – вот если бы я был отцом, я бы сделал всё, чтобы быть рядом со своим ребёнком. За все эти годы, за все, все годы, которые они не виделись, Тони, блять, Старк мог сделать что угодно. Но, вероятно, мама была права, и в Питере говорят лишь его детские обиды. — Я ждал каждый свой день рождения, — бормочет Питер пристыжённо, но не может себя остановить, — каждый. До тринадцати лет. Я ждал, что ты появишься, потому что ты обещал. — До тринадцати? — мягко спрашивает Тони, и Питер несдержанно всхлипывает. — Я просто устал себя обманывать. — Питер, мне… Мне так жаль. — Я знаю, — плачет Питер. Слёзы градом катятся из его глаз, и он торопливо утирает их, убирая свой бокал на стол. Он пытается успокоиться, как вдруг к их столику подходят. Питер неуверенно поднимает взгляд на одного из артистов, тот стоит, поправляя парик, и вдруг обращается к Питеру: — На наших выступлениях нельзя грустить, малыш, — тепло улыбается мужчина, и Питер робко улыбается в ответ, глядя на него во все глаза, — тем более, если ты такой милашка. Ну-ка, — он снимает пёстрое розовое боа со своих плеч и, приблизившись, накидывает то Питеру на шею. Боа пахнет сладкими духами и дорогой косметикой, — так-то лучше! Лучше ведь, милашка? Питер растроганно кивает, трепетно касаясь перьев и меха на накидке. Питер смотрит на мужчину светящимися от восхищения глазами, до ужаса благодарный, и тот только подмигивает ему, но, переведя взгляд на Тони, неприязненно морщится. Видно, подумал, что это Тони довёл Питера до слёз. Было ли это неправдой? Когда артист удаляется обратно к сцене, вместе с остальными, так же открывая рот под музыку и пританцовывая, Питер всё ещё обнимает мягкое боа, укутавшись в то, донельзя счастливый. Он даже подпевает, хлопает в ладоши, покачиваясь под музыку. — Кажется, сегодня меня будут бить трансвеститы, — шутит Тони, — поделом мне. — Согласен, — Питер довольно шмыгает носом, и Тони беззлобно усмехается. — Прелестный шарфик, — комментирует Тони, смущая Питера, — тебе очень идёт. Дальше они обсуждают отвлечённые темы – учёбу Питера, его поступление в Нью-Йоркский Технологический, его победы на декатлонах, олимпиадах, даже его глупый эксперимент с гидравлическим механизмом из картона. — Это блестяще, — искренне хвалит его Тони, и Питер расцветает изнутри, он ненавидит себя за это, но ему хочется глупо хихикать, смущаться, продолжать слушать отца, — ты молодец, Питер, ты просто… Это невероятно. Невероятно, я так горжусь тобой! «Спасибо» — неуместно думает Питер. Он так хотел услышать, что Тони доволен им. Что Тони не бросил его. — Знаешь ли, могу сказать, что знаю, откуда это в тебе. Твоя гениальность, — шутит Тони, и Питер всё-таки хихикает глупо, кутаясь плотнее в боа, краснея, как на первом свидании. Это чувство, щекотливое, греющее душу, для него в новинку. Это лучше, чем всё, что Питер когда-либо испытывал. Его отец гордится им. Питеру хочется так много спросить, задать кучу вопросов, например – почему Тони появился так поздно, почему он, в самом деле, не пытался найти с Питером связь раньше? Он ведь мог. Но Питер так слепо счастлив сейчас, сидя рядом с ним, со своим папой, что не уверен в своей жажде правды. Вдруг эта правда разобьёт ему сердце? — Терри, — вдруг кричит Тони, глядя на опустошённые бокалы Питера, и Терри тут же подбегает, как ошпаренный, — принеси самое дорогое, что есть. Мы здесь надолго. — Решил напоить меня? — Питер не чувствует себя пьяным, коктейли зашли легко и сладко, тем более, он не выпивал каждый. Он их только пробовал, да у него даже не болит голова. Наоборот, ему весело, он готов плясать, сворачивать горы. — Мне просто нравится проводить с тобой время, — говорит Тони, и Питер снова краснеет, его щёки неистово горят, — мне с тобой хорошо, Питер, — наклоняясь ближе, добавляет Тони, и это обезоруживает. — Мне с тобой тоже, — кивает он, нервно теребя ткань боа. Тони осторожно берёт то за край, распутывая, открывая его шею, и Питер встревоженно наблюдает за ним, — ты чего? — Хочу сфотографировать тебя, — объясняет ему Тони, увлечённо поправляя на нём накидку, — на память. Ты очень красивый, — уже тише произносит он, но Питер отлично слышит его. Питер думает, что сгорит от смущения, но, если Тони действительно так считает, то кто он такой, чтобы отказываться? Питер чуть отодвигается, придерживая боа на согнутых локтях, и позирует, игриво улыбаясь. Тони делает пару фотографий, со вспышкой, на фоне неприличных картин, которые висят за спиной Питера, и они долго смеются, глядя на те. — Никогда никому не показывай, — просит Питер, задыхаясь от хохота. — Как можно скрывать такое? Видишь, ты с этим шарфиком отлично вписываешься в атмосферу! Затем приносят новые коктейли. И Питер пьёт один за другим, потому что ему хорошо, он даже не замечает, как те стремительно пустеют. Тони фотографирует его снова, потом ещё и ещё, и едко комментирует всё. Со временем, Питер начинает чувствовать, что мир вокруг становится слишком медленным, нечётким, но и мысли Питера становятся вязкими, поэтому он не волнуется. О чём ему волноваться? Тони выглядит достаточно трезвым. — Взгляд настоящего хищника, посмотри на себя, ты просто соблазняешь этими глазами, — журит его Тони, листая фотографии. — Заткнись! — смеётся Питер, толкая его в плечо, ненарочно придвигаясь ближе, почти повисая на нём, — Давай вместе? — растянуто, тяжело произносит Питер. Тони смотрит на него сверху вниз, кажется, будто он намного-намного выше, чем Питер, будто он находится далеко, хотя они сидят рядом. Тони улыбается: — Ты всё же напился, — он качает головой, — молодой организм. — Хочу фотку с тобой, — капризничает уже в открытую Питер. Он бы не позволил себе такой детский, глупый тон, будь он трезв, но сейчас ему это кажется приемлемым. И Тони тоже, потому что он только смеётся, приобнимая Питера, — Ура! — Питер радостно обнимает его в ответ, широко улыбаясь в камеру. Вспышка немного слепит, но он терпит, пока картинка перед ним не начинает плыть, — Мне как-то… нехорошо, — снова этот капризный ноющий тон. Он звучит как маленький мальчик, выпрашивающий у папы железную дорогу. — Бедняжка, — Тони приподнимает его лицо за подбородок, поглаживая ласково, и Питер доверчиво льнёт к его ладони. Ему кажется, что у него нет никого ближе Старка, да и вообще, кажется, что на всём свете нет никого лучше! — Я не думаю, что могу вести машину, но… Мы могли бы переночевать в отеле? — Тони подзывает жестом Терри, обводя рукой стол, намекая на счёт, и Терри спешит к ним, — Он прямо над баром, хорошо? Питер, прижавшись к боку мужчины, наблюдает за тем, как Тони достаёт свою карточку и торопливо проводит той по терминалу в руках официанта. Затем, Тони вновь возвращается к нему, гладит его по спине, почти убаюкивая. — Хорошо, — зевает, даже не задумываясь, Питер. Это ведь здравая мысль, как Тони может сесть за руль? Он тоже пил. Не так много, как Питер, но ведь пил же! Разница в количестве выпитого ощущается остро, когда Питер поднимается и почти падает, а Тони ловит его, крепко, твёрдо, и ставит на ноги. Он придерживает его, помогая идти, и у Питера так сильно кружится голова, ему кажется, словно всё вокруг трясётся, всё колеблется, дрожит. Тони ведёт его вверх по лестнице, выводит в светлый вестибюль, где нет никакой громкой музыки, и опускает в уютное кресло, пока сам отходит к стойке регистрации. Питер практически засыпает, когда вдруг слышит удивлённый возглас сверху: — Паркер? — и, пусть видит Питер не особенно отчётливо, ему достаточно даже звука голоса, чтобы узнать Квентина. Это кажется нереальным. Он не видел Квентина больше года, и сейчас они встретились здесь, в каком-то отеле над гей-баром, в Манхэттене. Это… сюрреалистично. — Приве-е-т, — глупо смеётся Питер. Ему сейчас так весело, что он даже не может вспомнить, как больно Квентин сделал ему в старшей школе. — Боже, что с тобой? — Квентин наклоняется ближе, так, чтобы слышал только Питер, — Детка, что ты тут делаешь? Ты здесь один? — Не-а, — бубнит Питер смешливо, — я с папой. — С кем? — не понимает Бэк. Ну да, он же ни разу за все школьные годы не встречал отца Питера, изредка видел только Мэри, — Питти, с кем ты здесь? — Со мной, — раздаётся внезапно, как выстрел, и очень резко, жёстко, как удар стокилограммовой металлической кувалдой. Питер наблюдает за тем, как Тони подходит ближе к Квентину, вынуждая того отойти, — Какие-то проблемы? — Питер, — Квентин отступает, недоверчиво уточняя, — ты здесь с Тони Старком? Питер обиженно повторяет: — Это мой папа! — его что, никто не слушает? Он же сказал! — Насколько мне известно, — деловито начинает Бэк, — отец Питера давно пропал без вести. Я бы… Тони довольно уверенно вторгается в его личное пространство, едва не сталкиваясь с тем лбами, и не в меру агрессивно, зло цедит: — Если не хочешь сам пропасть без вести, лучше уматывай отсюда, — он оглядывает мужчину с ног до головы, — и держи рот на замке. Мы друг друга поняли? Питер не слышит, что отвечает Квентин, наверное, тот просто промолчал и ушёл, потому что вскоре Тони тянет его за руку, помогая встать, и уводит к лифту. Питер снова виснет на нём, обнимая за шею, чтобы не свалиться, и напевает, пьяно и воодушевлённо: — Джолин, Джолин, Джолин… Тони молчит. Питер видит, что он, кажется, напряжён, но Тони не возражает против объятий и пения. Они выходят на неизвестном Питеру этаже и идут к неизвестному номеру, который Тони отпирает ключом-картой. Уже внутри, он помогает Питеру присесть на диван. Питер замечает огромную двуспальную кровать. Он хочет спать на кровати! Он должен выгнать Тони на диван, вынудить его поменяться. — Знаешь, — невнятно начинает Питер, — мама просила, чтобы ты вернулся к нам… Ну, в семью. Я был против, но сейчас я хотел бы этого… — Кто это был? — спрашивает Тони, не слушая, сухо и будто бы даже недовольно. Как если бы ругал Питера за что-то, — Эй, — Тони присаживается рядом, берёт лицо Питера в свои ладони, поворачивая к себе, — смотри на меня. Кто это был? Питер издаёт ноющий стон, пытаясь отодвинуться, его всё клонит лечь, но Тони не позволяет. — Мой учитель математики, — глупо отвечает Питер. — Скажи мне правду, — хмурится Тони, заглядывая ему в глаза, — говори. Ты с ним спал? Я видел, как он смотрел на тебя, слышал, как он тебя называл, скажи мне правду, Питер. — Хватит… — Питер хочет лечь и уснуть, но Тони снова не даёт ему отстраниться, маниакально разглядывая его, — Да, да, спал, — сдаётся Питер, но вдруг хихикает, — а вы с ним похожи, правда же? У вас такие бороды, а ещё эти ваши деловые костюмы… Тони отпускает его, и Питер валится вперёд, упираясь головой в мужское плечо, продолжая смеяться. Он тянется, обнимая твёрдое предплечье руками, и прижимается к теплому телу. Уютно. — Нет, Питер, — сокрушённо произносит Тони, будто бы произошло нечто страшное, — нет, мы ни черта не похожи с ним. Зачем ты… Почему ты… — Он хорошо ко мне относился, — бормочет Питер неразборчиво, почти засыпая, — он… он моя первая любовь. — Нет, — вымученно вздыхает Тони, — нет, Питер, господи… Это неправда, — печаль так и сквозит в его голосе, — Питер, иди ко мне, иди сюда, — Тони снова берёт его лицо в свои ладони, приближается тесно-тесно, — Ты пытался заменить меня? Ты был с ним, потому что тебе нужен был отец? Квентин сильно напоминал ему Тони. То, что отпечаталось от Тони, в его детском разуме, по крайней мере. Квентин казался хорошей альтернативой, и, по большему счёту, из-за сходства с отцом Питер и влюбился в Бэка. — Да, — соглашается Питер. Это ведь похоже на правду, Питер всю жизнь искал в своих мужчинах фигуру отца. И, как иронично, Тони показался ему идеальным вариантом, когда они только встретились. — Но теперь я тут, — Тони звучит так, словно сейчас расплачется, такой невыносимо грустный, и Питер его совсем не понимает. Питер хочет спать, он так сильно хочет спать, — папа с тобой, слышишь? Папа рядом. Тебе никто не нужен, кроме меня, — убеждает его Тони. — Да, — мечтательно улыбается Питер, прикрывая устало глаза, и шепчет, как в бреду, — папа… И так же, как в бреду, Питер ощущает, как к его губам прикасаются чужие. Они давят, сминают, захватывают. Питер удивляется, пытается оттолкнуть Тони, он даже хочет возмутиться, пусть ему не хватит на это сил. Но Тони не даёт ему возможности. — Я люблю тебя, — лихорадочно, горячо шепчет он, зарываясь пальцами в кудрявые волосы юноши, — я люблю, люблю тебя, Питер… Ты хочешь, чтобы я вернулся, правда? — он тут же припадает губами к изящной шее, целует, лижет, прикусывает, путая Питера, такого заторможенного и растерянного, — Ты хочешь, чтобы я бросил всё? — разгорячённо, у самого уха спрашивает Тони, и Питер сейчас совсем не уверен в том, чего хочет, — Я брошу всё, всё оставлю, если ты скажешь, если ты попросишь меня… — Тони отстраняется, чтобы заглянуть ему в глаза, сгорающий от страсти. Это неправильно. Так нельзя. Питер думал… Он думал, что после этого вечера, после вечера отца и сына, они будут настоящей семьёй. Как и вторая семья Тони. Он так долго ждал Тони, всю свою жизнь. — Папа, — повторяет слабо Питер, умоляюще глядя на мужчину, и Тони тяжело выдыхает, вновь целуя его, наваливается, роняя его на диван. — Хочешь, папа будет с тобой? Только с тобой? — спрашивает, нет, предлагает Тони, и Питер не может сказать нет. Он не может лишить себя этого собственноручно, не тогда, когда знает, как это здорово – быть любимым ребёнком. Пусть его мысли сейчас вязкие и медленные, но ему кажется, что это… возможно, единственный вариант? Возможно, Тони полюбит его как сына однажды, если они сейчас… В любом случае, что ещё Питер мог предложить ему? Чем он мог удержать Тони рядом? — Хочу, — кивает Питер робко, и Тони улыбается, улыбается так, что в сердце Питера расцветают самые прекрасные цветы, — я хочу этого. Однажды Тони полюбит его так, как Питеру нужно. Однажды его папа по-настоящему вернётся.***
Питер просыпается от жажды. В его горле словно поселилась пустыня Сахара, так сильно хочется пить, что кажется, ещё немного – и он умрёт. Он с трудом фокусируется на реечном потолке, щурится от яркого света, отворачиваясь, и тут же чувствует, как его голову ведёт от боли. Нужно быть осторожнее с движениями. Сколько он вчера выпил? — Господи, — стонет Питер, хрипло, будто чужим голосом. Совсем рядом раздаётся смешок. Питер с трудом поворачивается влево, тут же сталкиваясь взглядами с Тони, тот сидит на кровати со стаканом в руке, — воды, — просит Питер, и Тони, улыбаясь насмешливо, помогает ему приподняться на постели. Питер тут же валится на его грудь, дрожащими руками забирая стакан. — Кто-то явно перебрал вчера? — смеётся Тони, и Питер не может понять, что делает его таким, чёрт возьми, счастливым. Питер притирается щекой к приятной ткани его рубашки, пьёт воду большими глотками, и всё, что его сейчас интересует – это его ужасная головная боль, — Прости, но у меня нет аспирина с собой. Должен быть в машине… Тони целует его в макушку, словно пытаясь облегчить боль, и ласково гладит по предплечью, продолжая что-то говорить. Он гладит его по голому предплечью. Голому, потому что Питер отчётливо ощущает, насколько горячие у него ладони. Почему он… На нём нет одежды? На нём точно нет вчерашней рубашки. Может, он её замарал? Питер отрывается от стакана, и Тони тут же убирает тот на тумбочку, немного отстраняясь, так что Питер осторожно опускает свой взгляд, глядя на свои прикрытые одеялом бёдра. Питер смещает ноги, чувствуя излишнюю свободу и прохладу между теми, и ему кажется, что он сошёл с ума. Он лежит обнажённый в постели со своим отцом? Нет, типа, снова? — Я заказал завтрак в номер, пока ты спал, соня, — говорит Тони, приобнимая его, и перебирает пальцами его спутанные волосы, — Тебе сейчас нужно хорошо поесть… — Что было вчера? — нехотя спрашивает Питер. Он не уверен, что хочет знать. Но, может быть, Тони сейчас скажет, что он просто положил Питера спать, а сам лёг на диване, и вчера они, блять, не трахались. Может быть, Тони хватило совести не делать с ним ничего. — А ты не помнишь? — Питер слышит улыбку в его голосе, и ему совершенно это не нравится. Ему не нравится Тони и его отличное настроение. Ему не нравится, что он единственный, у кого здесь похмелье и полный отшиб памяти. Ему страшно. Тони снова целует его, но уже в висок, — Вчера мы с тобой были в кантри-гей-баре и если тебе недостаточно этого… — Что ты со мной сделал? — с трудом выдавливает Питер, — Почему я… — ему не хватает воздуха, поэтому он старается дышать размеренно, но вместо этого только сильнее паникует, — Почему на мне… На мне нет ничего… Я, я чувствую… Он чувствует нечто странное, раздражающее, стягивающее его кожу, там, между ног. Питер сдёргивает с себя покрывало и, к своему ужасу, обнаруживает на своих бёдрах, с внутренней стороны, белёсые подтёки, покрытые корочкой. Засохли за ночь. Тони им воспользовался. Из его горла вырывается истеричный, испуганный вздох. Это неправильно. Это неправильно. Этого на самом деле не было. Тони же был трезв, он был практически трезвым, он не мог водить, но, в отличие от Питера, мог ходить, думать и принимать грёбаные решения, он не валился с ног, как Питер. Почему это произошло? — Ничего плохого не случилось, Питер, — мягко убеждает его Тони, конечно же, улыбаясь, и обнимает ладонями его лицо, приподнимая, вынуждая смотреть на себя, — Слышишь? Успокойся. Сейчас мы позавтракаем и я расскажу… «Ничего плохого не случилось?.. А что тогда у меня между ног?» Питеру хочется ударить Тони. Сейчас, как никогда раньше, но с таким похмельем он скорее сам себе навредит, только размахнувшись. Бессилие, несправедливость, предательство – Питера затапливает боль, отчаянным потоком наваливаясь на плотину, которая не даёт ему подобраться к его воспоминаниям. Что Тони сделал? — Не трогай меня, — шипит Питер разъярённо, глядя на мужчину широко раскрытыми глазами. Слёзы собираются в уголках, горькие, разъедающие. Он надеется, что не разревётся тут, на этой постели, перед Тони, надеется, что ему хватит мужества сдержать свои эмоции. — Вчера тебе всё нравилось, — бросает Тони недовольно, и, слыша это, Питер не может не плакать, при всех его стараниях, ему невероятно обидно. Вчера ему всё нравилось? — Пит, ты просто нервничаешь, тебе надо успокоиться… — вздыхает Тони и тянется к нему, а Питер, несмотря на головокружение и боль, стучащую в висках, подаётся назад. Он чуть не валится с кровати, но отползает, не позволяя мужчине его касаться, — Я серьёзно, Питер, — хмурится Тони, — прекрати этот цирк. Не смотри на меня так. Как? — Как? — усмехается Питер, но это звучит слезливо, жалобно, словно он собирается зарыдать, — Как на насильника? — Именно, — вдруг повышает голос Тони, — Ты сам меня просил вчера, сам лёг со мной, а теперь строишь из себя жертву, — он звучит оскорблённо, словно Питер безосновательно обвиняет его в чём-то, чего он не делал. Но он сделал это с ним. Питер сейчас на кровати, на которой всё случилось, с самыми настоящими доказательствами на собственном теле. Он уверен, что, если подойдёт к зеркалу, он найдёт ещё больше подтверждений тому, в чём Тони виноват. — Я был не в себе, — беспомощно шепчет Питер. Он даже не помнит, чем они занимались, последнее, что осталось в его голове – их пьяные фотографии в обнимку. Семейные фотографии. Памятные, — Я был пьян, а ты… — Так же, как и я, — перебивает его Тони, — я тоже был пьян, но я не говорю, что ты воспользовался мной, верно? Ничего серьёзного не было, мы просто… доставили друг другу удовольствие. Не всерьёз. Не всерьёз для Тони – без проникновения. Значит, он просто тёрся об него, а потом кончил ему между ног. Пока Питер был в стельку. Чёртово комбо из первого раза с Квентином и первого секса с Броком – петтинг, но в бессознательном состоянии. Они молчат, глядя друг на друга, и Питеру совсем нечего сказать. Он знает, что Тони был гораздо более трезв, чем он, вчера, и он знает, что Тони был в состоянии вести его до самого номера, пока Питер еле двигался. Но Тони так не считает. Тони его не слушает. Питер торопливо прикрывает себя одеялом, когда замечает мужской взгляд, блуждающий по его телу. Тони тут же отводит глаза. — Я не хочу ссориться, — вздыхает Тони, — Я люблю тебя, помнишь? Вчера мы… Мы просто поддались чувствам, страсти, так бывает… — Ты мой отец, — несдержанно всхлипывает Питер, и слышит раздражённый вздох, — ты не должен был поддаваться… — Я всего лишь человек, ясно? — срывается тот, — Я… Я не считаю это ошибкой, Питер, — вдруг говорит Тони, и для Питера, сокрушающегося над произошедшим, это настоящее откровение. Он не считает это ошибкой? — Возможно, так всё и должно быть. — Что? — не верит в услышанное Питер. Слёзы катятся по его лицу, и Тони трепетно утирает их, пододвигаясь ближе. — Ты и я, мы с тобой… У нас всё сложно, я знаю, но у нас лучше получалось быть любовниками, чем… — Отцом и сыном? — подсказывает Питер, улыбаясь неверяще. «Какой же ты мудак, — осеняет Питера, — ты просто скотина» — думает он, глядя на распинающегося перед ним мужчину. Тони так старается устроиться поудобнее – не возвращаться в семью, но при этом быть с ним. — Да, это, — пренебрежительно соглашается Тони, будто ему даже мысль об их родстве претит, — Мне кажется, что… Это может работать, понимаешь? Ты и я, вместе, но… Любовно, не родственно. Вот так. — Вот так, — повторяет Питер, смеясь в самой настоящей истерике, — так просто? — Да, — улыбается Тони, глядя на него воодушевлённо, — только ты и я. Грёбаный мудак. Всё, о чём он может говорить – это его собственные желания и мысли, а то, что Питер чувствует, для него пустой звук. Он даже смотрит на него сейчас, ожидая, когда Питер перестанет смеяться, чтобы продолжить свой монолог. Смотрит, как кретин, непонимающе и до тупого влюбленно. Питер внимательно смотрит на него в ответ, но, охваченный приступом хохота, срывается, прячась, утыкаясь ему в плечо лбом. Он не может. Он не может поверить. Этот моральный урод – его отец, которого он так ждал. Питер прячется от его взгляда до тех пор, пока хотя бы немного не успокоится, восстановив дыхание. — Правда? — отсмеивается Питер, отстраняясь, и вглядывается в мужское лицо. Тони на самом деле легко читать, он как раскрытая книга, и прямо сейчас он витает в облаках, думая о том, как здорово было бы просто трахаться с Питером, а не брать за него ответственность. Вот так. Просто. Питер видит это, и, если честно… Это ужасно больно. Это разбивает его сердце снова, и его разбитое сердце, эти жалкие осколки, они впиваются в его внутренности, царапают, раздирают Питера изнутри. Почему его отец не любит его? Почему его любит Тони? — Да, — кивает Тони, гладя его по щеке, — Это всё, чего я хочу. Быть с тобой. Любить тебя. Мы могли бы с тобой улететь куда-нибудь, любая точка на карте, просто покажи и… И боль – катализатор действия. Она толкает нас на разные поступки, заставляет думать и, что самое главное, побуждает защищаться. Когда тебя бьют, ты хочешь ударить в ответ. Будь это задира в школе или незнакомец, толкнувший тебя в метро, боль побуждает тебя дать сдачи. Питер очень хочет дать сдачи. — Я тоже люблю тебя. — Мой мальчик, — влюблённо, влюблённо и тепло выдыхает Тони. Старый дурак. — Ты ведь разведёшься ради меня? — спрашивает Питер, ластясь к его ладони, — Оставишь всё ради меня? — и, видя, как сомнения зарождаются в глазах напротив, льнёт поцелуем к мужской руке, — Ради нас? — Питер… — Ты не хочешь меня? — Питер изламывает жалобно брови, обиженно глядя на него в упор, — Тогда мне лучше просто уйти… — он отстраняется, вновь отползая, и Тони тут же бросается за ним, удерживая за плечи. — Нет, — шепчет умоляюще Тони, — нет, не уходи. Я оставлю. Я оставлю всё ради тебя, Питер, — он неуверенно улыбается, гладит Питера по предплечьям, притягивая к себе, — Всё ради моего мальчика. Питеру бы хотелось, чтобы он говорил это ему, как своему ребёнку, а не объекту желания. Но затем Питер вспоминает, что Тони эгоистичный кусок дерьма, который всё равно бросил бы свою новую семью, и всё становится на свои места. — Это не ради меня, — качает головой Питер. «Ты делаешь это всё ради себя» — Это ради нас, — объясняет он, улыбаясь в ответ ласково, и Тони очарованно вздыхает. — Ради нас, — обнимает его Тони, прижимая к себе. И, пусть в его объятиях Питер чувствует себя отвратительно хорошо, он должен помнить – Тони разрушил его жизнь до того, как она полноценно началась, а затем вернулся, чтобы поджечь останки. Питер имеет полное право на ответный удар, и будьте уверены, этот удар будет достойным.***
Когда ты Тони Старк, весь мир буквально целует тебя в задницу – Питер явственно осознает это, когда, по прошествию недели, Тони радостно сообщает, что разведён. Питер думал, у него будет больше времени, как минимум месяц. Бракоразводный процесс длится именно столько! Для обычных людей. Ладно. Отталкиваясь от того, что он имеет сейчас, Питер корректирует свой план. Так даже лучше. Он быстрее всё сделает и быстрее отцепится от Тони, который поразительно надоедлив. Тони даже не лезет к нему с сексом, что удивляет, но зачем-то настаивает на свиданиях, совместных прогулках, они даже катались на его катере и пили там шампанское, как клишированые сахарные любовники. Но не спали. Видимо, Тони не хочет напоминать Питеру о той ночи в отеле, и ждёт инициативы, чтобы Питер не мог обвинять его. И Питер не разочаровывает. Они пьют виски за просмотром «Зови меня своим именем», и к середине фильма Тони заводится, Питер замечает это по тому, что его стакан наполняется всё чаще и быстрее, а взгляд пристально следит за происходящим на экране. За голыми телами, за эротическими движениями и сценами секса. Сам Питер предпочитает оставаться трезвым, но для вида отпивает из своего рокса маленькими глотками каждый раз, когда Тони обращает на него внимание. Питер понимает, что Тони достаточно пьян, когда его дыхание становится тяжёлым и медленным, а взгляд туманным. Питер знает, что должен сделать, но он мешкает минуту, затем ещё, потому что не может заставить себя действовать. Он хочет отомстить. Он хочет, чтобы Тони было больно. Он не поступает неправильно, верно? «Какая разница, — успокаивает себя Питер, — это он поступил со мной неправильно» — и решается. — Буду ждать тебя в спальне, — шепчет Питер, подбираясь на своём месте, и тянется, чтобы оставить на шее мужчины влажный поцелуй. Тони посмеивается, гладит его по лицу, но Питер ускользает, спокойно направляясь в коридор, а затем – бежит в комнату. Он заранее прячет телефон в ворохе подушек, отключив вспышку, и спешит в душ. Всего пара минут, только чтобы освежиться, а затем он возвращается в спальню, всё ещё пустую, и ложится на кровать уже обнажённый и чистый. Он ложится не слишком высоко, но и не слишком низко, так, чтобы было удобно выхватить телефон в нужный момент. Когда Питер наконец устраивается, Тони входит, не шатко, но явно с усилием сохраняя баланс. — Ты такой красивый, — напевает он довольно, разглядывая Питера с удовольствием, и опускается рядом, — иди ко мне, ну же… — Папа, — улыбается Питер, наблюдая за тем, как мужчина распаляется, сходит с ума от желания, — папочка… Подожди, — Тони почти накидывается на него, намереваясь уложить на постель, и Питер упирается ему ладонью в грудь, — я хочу, чтобы ты сделал мне приятно, — нарочито смущённо просит он, — Я ведь заслужил? Тони улыбается в ответ так нежно, что Питера снова затапливает неуместное чувство вины. Он поступает так, как должен, как нужно, но почему ему тогда тяжело? — Ты заслуживаешь всего самого лучшего, моя любовь, — отвечает Тони, и Питер ненавидит его за то, как искренне это звучит. Вот бы Тони сказал ему это при других обстоятельствах. Вот бы Тони остался с ним, с самого начала, вырастил бы его и говорил ему такие слова любви, безусловные и невинные. Почему всё должно быть так? Питер сглатывает тугой ком в горле, удерживая слёзы, которые сейчас ни к чему, и наблюдает за тем, как Тони взбирается, нависая над ним. Он метит его поцелуями, один в щёку, другой в шею, и ниже, ниже, ниже. Это кажется таким странным, таким нереальным – его отец неправильно касается его, а он позволяет это. Питер слабо стонет, когда Тони проводит языком по низу его живота, поглаживая его обеими руками по всему телу. Он наконец становится твёрдым, заглушая неприятные мысли, пытаясь получать удовольствие. Тогда Тони опускается к его члену, облизывая тот, целуя и, наконец, вбирая в рот. Он увлеченно ласкает Питера, его голова двигается над его бёдрами, вверх-вниз, пока он сосёт, и Питер пользуется его пьяной рассеянностью. «Яблоко от яблони» — вспоминает Питер. Пожалуй, они действительно друг друга стоят. Камера всё записывает. Всё идёт по плану, всё проходит даже легче, чем он представлял, но его не отпускает омерзительное ощущение, будто он совершил нечто ужасное. Будто он убил невинного человека собственными руками, утопившись в крови. Но он всего лишь отомстил за себя. За своё погубленное детство, за свою сломанную жизнь. — Я люблю тебя, — шепчет Тони уже после, лежа рядом с ним на этой исполинской кровати, и ласково целует Питера в лоб. Отечески, мягко, бережно. — И я тебя, — выдыхает Питер, старательно избегая взгляда в глаза, — давай я… — он поднимается, тянется к ремню Тони, но тот не позволяет, смеясь ласково, — Что? — не понимает Питер. — Не нужно чувствовать себя обязанным, — говорит Тони, и это так глупо, бессмысленно и… и нечестно. Нечестно, что Тони говорит что-то хорошее, нечестно, что он относится к нему так хорошо. Тони плохой человек, Питер в этом уверен, — Мы больше, чем просто любовники. Я с тобой не из-за этого, — Тони берёт его ладонь в свою и наклоняется, чтобы поцеловать ту в тыльную сторону, — я же вижу, что ты устал. Ложись. «Замолчи. Замолчи. Замолчи! — вопит мысленно Питер, — Поведи себя, как ублюдок, скажи гадость, ударь меня, но не будь таким» — умоляет он. — Хорошо, — улыбается Питер изломанно, скованно, и стыд впивается когтями в его израненную плоть, там, под рёбрами, где бьётся его разбитое сердце, — хорошо. — Вот так, — хвалит Тони, когда Питер опускается на его плечо, — моя любовь. Моя любовь… — бормочет он счастливо, кажется, засыпая. Питер позволяет себе разрыдаться, тихо, беззвучно, накрыв рот ладонью, когда слышит его тёплое размеренное сопение над собой. Моя любовь. Звучит, как что-то действительно важное.***
«Неожиданный каминг-аут…» «В сеть попали пикантные кадры…» «Стоит ли ждать официальных заявлений…» «Скандально известный плейбой оказался…» Дейли Бьюгл – та ещё помойка, но эта помойка может гордиться скоростью распространения информации. Прямо как смертельная чума. Интернет заполонили фотографии Тони, на которых он делает минет какому-то неизвестному парню, пожелавшему остаться анонимом. Конечно, толерантное общество отреагировало даже позитивно, приготовившись принять в ряды и Тони Старка, но… Питер мог видеть на случайных фото, сделанных назойливыми папарацци, насколько Тони испуган и потерян. Говорят, одному из журналистов он даже сломал нос. Наверняка Тони пытался избавиться от всех постов и компромата, но, если что-то попало в сеть, оно оттуда уже не исчезнет, как ни пытайся вытравить. Счастлив ли Питер видеть, что Тони сокрушён? «Где ты?» «Давай просто поговорим» Питер не может с ним говорить, он сомневается, что сможет даже смотреть ему в глаза. Никакого триумфа, никакого чувства отмщения, сплошные угрызения совести и самокопание. «За что ты так со мной?» А за что он так с Питером? Зачем он сделал это в отеле, зачем продолжал делать дальше, зачем притворялся с ним счастливой парочкой? Питер не виноват. Он не виноват, не виноват ни в чём перед Тони! — Ещё кофе? — вдруг раздаётся над ним, и Питер мажет по экрану, открывая чат со Старком. Прочитано. Отлично, все эти слезливые сообщения и просьбы ответить теперь прочитаны, и Тони это увидит. — Нет, — рявкает Питер, но, заметив, как отшатнулась официантка, он тут же исправляется, — Простите, то есть… Да, давайте ещё кофе. Девушка вежливо кивает, подливая ему напиток в чашку, и торопливо удаляется, а Питер, глядя на всё написанное Тони за всего лишь два дня, погрязает в чувстве вины ещё сильнее. «Я не понимаю, что делать дальше» Ну, Питер тоже не понимал, когда остался с пьющей матерью в одиночестве. Ему тоже было страшно. Но он же справился. Он это пережил. Питер начинает печатать ответ, и видит, что Тони перестает набирать сообщение в ту же секунду, но он так и не решается ничего ему написать. Что он может сказать? Господи, почему ему вообще было жаль Тони? Почему он, отомстив, сделав то, чего так желал, теперь сожалеет? Входящий звонок: Папа. Питер тяжело вздыхает. Конечно, Тони должен ему позвонить, заметив хотя бы каплю заинтересованности со стороны Питера. О чём им разговаривать? Он не готов к этому. Питер делает осторожный глоток крепкого кофе, пока телефон вибрирует на столе, и вынуждает себя собраться. Он, мелко дрожа, принимает вызов. Что Тони скажет ему, в любом случае? Будет угрожать, будет оскорблять? Тони рыдает. Питер, прижав телефон к уху, слушает, как он глухо рыдает, не в состоянии связать слова в предложения, обрывисто, лихорадочно. — Не бросай меня так, — наконец говорит Тони, заикаясь, и Питера будто прошибает током, — не бросай меня так, пожалуйста… Они знают, они все всё обо мне знают, я-я боюсь…. Я боюсь покидать дом, я боюсь людей вокруг… Не бросай меня, Питер, пожалуйста, прошу тебя, я не смогу… Питер молча завершает звонок, в панике, в ужасе, пока его сердце бешено стучит в груди. Он выключает телефон, опуская тот экраном вниз, и оглядывается вокруг. Вдруг Тони где-то здесь?.. Нет. Тони дома. Прячется от людей в страхе быть пойманным и униженным, потому что он вырос в страхе, что с ним сделают нечто ужасное, если узнают, что он гей. И Питер… Питер использовал это. Питер сломал его. Но Тони ведь заслуживает такой участи. Он заслуживает худшего, самого худшего на этом свете наказания, а Питер… «Ты заслуживаешь всего самого лучшего, моя любовь» — Заткнись, — цедит Питер, прикрывая устало глаза, — заткнись, заткнись… Он не сделал ничего ужасного, ничего противозаконного. Это было противозаконно? Как если бы Тони мог засудить его за это. Как если бы Тони вообще мог сделать что-то подобное с Питером. «Но он сделал гораздо хуже!» — уверяет себя Питер. И старается поверить. Он должен поверить, иначе сойдёт с ума. Питер возвращается в кампус довольно поздно – он ещё долго шатается по улицам, не желая возвращаться в свою коморку, которую делит с Гарри, потому что от Гарри много шума и ненужных разговоров, а Питер не способен на них сейчас. Он чувствует себя чудовищем, убийцей, но в то же время, он верит, что лишь защищал себя. Он так задумывается, что не замечает, как врезается в кого-то, но, когда он поднимает голову, он тут же каменеет, врастая в асфальт под собой. Тони стоит над ним в глупой толстовке с огромным капюшоном, его глаза широко раскрыты, губы дрожат. Питер отступает, но Тони бросается вперёд, хватая его за руку, и тянет к себе. Он его убьёт. Он убьёт его прямо тут, на лестнице его тупого общежития, и всю ночь труп Питера будут клевать птицы. А потом санитары погрузят его холодное тело в машину скорой помощи и отвезут в морг. Питер замирает, как кролик перед удавом, но Тони вдруг горбится, его лицо кривится в плаче, и он прижимает Питера к себе, порывисто обнимая. — Почему ты скрываешься от меня? — спрашивает Тони скорбно, хрипло, — Ты боялся, что я буду зол? Боялся? — Да, — признаёт Питер в шоке, — а ты… — Нет, — обещает Тони, обнимая его крепче, опуская подбородок на его макушку, — нет, нет, я не злюсь… — но вдруг просит, — Возвращайся домой, Питер. И Питер приходит в себя. Тони его не понял. Тони так и не понял, «за что», он не понял, почему Питер сделал то, что сделал. — Мне некуда возвращаться, — Питер с силой отталкивает его от себя, чтобы освободиться из тесных объятий, — не знаю, на что ты надеешься, но… У нас с тобой ничего не будет. — Но, — Тони качает головой, делая шаг к нему, но Питер отступает снова, спускаясь на ступеньку, — но мы ведь договорились. Только ты и я… — Что я по-твоему сделал, а? — раздражается Питер, — Я тебя подставил, слил те фото. Да я буквально швырнул тебя под автобус. Думаешь, это из великой любви? — Из глупости, — отвечает Тони, до боли понимающе, — ты совершил ошибку. Но я не откажусь от тебя только из-за этой ошибки. — Большое спасибо, — огрызается Питер, — но мне не нужно это. Ты мне не нужен, — и, прежде чем Тони успевает опровергнуть это, Питер добавляет, — Я не люблю тебя и никогда не любил. Я надеюсь, — он делает шаг вперёд, взбираясь на ступень, и Тони отступает, так же поднимаясь, — что ты умрёшь в одиночестве, на старости лет, всеми забытый и брошенный. Надеюсь, ты почувствуешь то же, что чувствовал я все те годы. — Но я люблю тебя, — бессильно шепчет Тони, почти срываясь на плач, и Питер не выдерживает, обходя его, пряча собственные слёзы. Питер дёргает ручку двери на себя, но затем, не оборачиваясь, говорит: — Не смей меня преследовать, в следующий раз я вызову полицию, — и он ненавидит то, как его подводит голос, срываясь в конце. Питер заходит в здание общежития, закрывая за собой дверь, и только тогда даёт волю рыданиям, прижимаясь затылком к деревянной поверхности. Он сделал всё правильно. Он не чудовище. Он не виноват.***
Питеру двадцать один. В его личной жизни абсолютный голяк, но зато он может легально выпивать, ходить в ночные клубы, а ещё работать на относительно неплохой работе, и это даже хорошо, потому что университет он закончил, а смысла жизни не нашёл. Быть разработчиком в филиале «NetApp» – не верх его мечтаний, но уже определённо неплохо. Мама бы гордилась, если бы... Они не виделись весь последний год, потому что, как Питер выяснил на их рождественском ужине, Мэри не собиралась извиняться за то, что было, и только ждала благодарности. — Я не была идеальной, но я делала всё, что могла, — сказала Мэри, заливая в себя портвейн. — С бутылкой в руках, на прокуренном диване, делала всё, что могла, — съязвил Питер, наблюдая за ней, стремительно пьянеющей, — Я был забытым, заброшенным ребёнком в вечно рваной, грязной одежде. И даже эту одежду штопала и стирала не ты, а мой грёбаный учитель математики. — То есть, я плохая мать? — возмутилась она. — Да, — признал Питер, впервые за долгие годы, — ты плохая мать. В ответ на его искренность, у Мэри случился эмоциональный взрыв: она швыряла тарелки, кричала, плакала, хватала Питера за волосы, а потом кидалась ему на шею в слезах. Это разбивало Питеру сердце, наблюдать за ней, теряющей рассудок, но он должен был это пережить. — Я проделала огромную работу, вырастив тебя! — яростно утверждала Мэри, — Крыша над твоей головой – моя заслуга! И всё, чего ты достиг, тоже! Может, это был твой папаша, он тебя кормил и растил? Нет! Это была я, я, всегда только я о тебе заботилась! — она вела себя, как сумасшедшая, и Питеру было интересно, довёл ли он её до такого состояния или она всегда такой была, — А ты уехал, бросив меня, как и он! Но это полнейшая чушь. Она не делала ничего, даже самого минимума, и доктор Чо подтвердила опасения Питера насчёт того, что его мать – обычный манипулятор. Да, он скучал по матери, но ни за что не пошёл бы к ней лично, сдаваться и плакаться, как сопливая малолетка. Он был слишком сильно расстроен и разочарован. Питер думал, что не нуждается в ней, думал, что она сама должна сделать первый шаг. Наверное, поэтому он сейчас стоит над могилой Мэри Паркер с дебильным букетом в руках. Она переборщила со снотворным. Так говорят. Она просто не смогла рассчитать дозу, будучи пьяной, и заснула, а потом её нашла соседка, зашедшая вернуть мерный стакан. Соседка тут же позвонила в скорую, но, когда помощь прибыла, было уже поздно. А Питер так и не извинился. Он не смог засунуть свою гордость себе поглубже, не смог прийти, оставил её в одиночестве на целый год, и вот… Она наказала его за это. Быть может, она даже не хотела умирать, может, она пыталась привлечь его внимание, надеясь, что скорая помощь успеет. Что же, они не успели. — Мне так жаль, — Питер опускает букет у могильной плиты, слёзы безостановочно капают из его глаз, — мама, прости меня… — Питер, — мисс Рейли, та самая соседка, нашедшая труп, осторожно прикасается к его плечу, — если я могу что-то сделать для тебя… — Что вы, — всхлипывает Питер, — ничего, ничего не нужно. Я в порядке. Она неверяще качает головой и мягко улыбается, без слов раскрывая руки для объятий, в которые Питер доверчиво кидается. Ему так больно. Это всё его вина, это он, он убил свою мать. Если бы он проявил больше сочувствия, если бы он не был таким эгоистом! Она была бы жива. Питер рыдает на плече у мисс Рейли, и та так знакомо пахнет домашними пирогами и сладковатыми духами, что напоминает ему маму. И от этого ещё хуже. Он уже никогда не обнимет её. — Крепись, крепись, дорогой, — причитает мисс Рейли, покачивая его в объятиях, — ты с этим справишься… Она в лучшем месте. Нет. Она зарыта в землю в деревянной коробке, а он жив и здоров, он прямо здесь, бессовестный, неблагодарный. Его должны посадить в тюрьму за то, что он довёл Мэри до такого состояния. Он убийца. — Спасибо, — говорит Питер, смущённо отстраняясь, и отходит, стыдясь смотреть женщине в лицо, — спасибо вам за поддержку. — Ох, милый, — мисс Рейли вздыхает, неловко обводя взглядом могилу, — обращайся в любое время, хорошо? Ну, я, наверное, пойду… Это довольно стандартный набор фраз и обычная жалость, приправленная неловкостью, но Питер принимает то, что ему дают. Грех жаловаться, когда остался один в огромном мире, без семьи и друзей. Серьёзно, всё, что у него осталось – Хелен Чо, с которой он общается только по скайпу и которой никогда не признается в содеянном. Охренеть. Прямо начало истории какого-то супер-злодея. — До свидания, — кивает Питер, вслушиваясь в звук удаляющихся шагов. Его не спасёт никакая поддержка. Он преступник, ему место в тюрьме, за всё, что он натворил. Мерзкий эгоистичный ублюдок. Кто-нибудь, возьмите и посадите его в тюрьму, кто-нибудь, заставьте его страдать, заставьте его страдать, пока он не отправится вслед за мамой. Потому что сам Питер не найдёт в себе мужества себя наказать. Нет, вместо этого Питер, как все взрослые люди, идёт топить горе в алкоголе. Взрослые так бегут от своих проблем? Теперь Питер понимает. Он понимает – в глазах других ты можешь быть достаточно зрелым и, в их понимании, ты должен быть ответственным и ко всему готовым. Но внутри ты остаёшься собой. Ты не меняешься, ты не взрослеешь за один год, за два, ты это ты, и твой возраст не всегда тебе соответствует. Питер не готов брать такую ответственность за свою жизнь, будучи сиротой. Не готов к мысли, что ему теперь не к кому возвращаться. «Я сирота» — наконец осознает он в полной мере, сидя за барной стойкой, и заливает в себя водку. Просто водку, без закусок и без сока, обжигая себе горло. Он пьёт в надежде заснуть и проснуться в новом мире, может быть, двумя днями ранее, тогда, когда мама ещё была жива. Если там, наверху, есть хоть кто-то, кто может слышать его молитвы, пусть так и случится. Или пусть его убьют в этом дерьмовом блядушнике. — Тебе хватит, — слышит Питер совсем рядом, а затем его хватают за руку, стаскивая с высокого стула, — давай, пойдём, — голос отчётливо мужской, — Пойдём, этого достаточно… Питер устало поднимает голову, глядя на незнакомца, и сначала не понимает, какого чёрта этому старику нужно, но, затем, приглядевшись, он узнаёт. Узнаёт Тони. Питера от этого пробирает до мурашек – Тони кажется осунувшимся, усталым, по-настоящему старым. Такой седой и покрытый морщинами. Если раньше он выглядел на ранние сорок лет, то сейчас по нему смело можно сказать, что ему под пятьдесят. — Что за дерьмо с тобой случилось? — смеётся Питер пьяно, вырываясь слабо, пока его ведут к выходу. Ему это кажется смешным и страшным, — Ты что, тоже умер, а? Мне это снится? Как ещё объяснить то, что Тони нашёл его в этом баре на окраине Гарлема? Это далеко от центра, далеко от Манхэттена, где всё гладко и прилизанно. Что Тони здесь забыл? Питер бредит. — Пошли, — игнорирует его мужчина, выволакивая за собой на улицу, и там, наконец, отпускает. Питер всё смеётся, глядя на его посветлевшие от седины волосы и печальное-печальное лицо, он просто копия творений Мунка, — Что смешного? — не выдерживает Тони, — Что в этом, во всём этом, такого смешного, Питер? Ты хоть понимаешь… Ты пьян, снова, и снова не стоишь на ногах, ещё и один в чужом районе! Это самоубийство или провокация? — Ты какого хрена вообще тут делаешь? — хохочет Питер, растягивая губы в широкой улыбке, обнажая зубы, — Ты… Ты следил за мной, что ли? Но, когда Тони не отвечает, а дрожащими руками достаёт пачку сигарет и зажигалку, Питеру резко плохеет. Это уже невесело. — Ты следил за мной? Ты знал, что я буду тут, и ты знаешь, что это не мой район, — размышляет Питер, подходя ближе, — Как давно это продолжается? Тони хочет ему соврать. Даже будучи под градусом, Питер видит, как он мнётся, поджигая табак, и переступает с ноги на ногу, как бедный родственник на пороге. Тони хочет его наебать. Снова. — С похорон, — отмахивается Тони, закуривая, но Питер выдирает сигарету у него из рук, втаптывая ту в землю, — Блять, — вздыхает тот, отводя взгляд, и цедит, тихо и вынужденно, — Я приглядывал за тобой с тех пор, как… С тех пор, как мы расстались. Все три года? Ну просто сюр. Приглядывал, расстались – Тони так это запомнил, так понял? Или ему легче говорить об этом красивыми словами, избегая реальности? — Ты псих, — Питер поражённо отступает, — Ты меня… Ты меня преследуешь, как какой-то старый извращенец, целых три года. О, ну да, — тянет он, — почему же как? Ты и есть старый извращенец. — Ты всё переворачиваешь, — качает головой тот, — Мы с тобой разошлись не лучшим образом, и я волновался. Ты думаешь, я мог бы спокойно спать, не зная, где ты и с кем ты? Я знаю, знаю, что я наломал дров, но потом и ты наломал дров, и мы, в целом… Мы оба облажались. — Оба? — усмехается Питер, — Мне было семнадцать лет, я даже не знал, как это должно быть между нами, я не знал, что делать! Думаешь, трахнуть своего пьяного сына равносильно сливу интимных фото? Ты, блять, насильник и сталкер! — Я думаю, — срывается тот, — что люди совершают ошибки. И надо прощать их, — он тут же добавляет, — Я тебя простил сразу же, без раздумий. Питер себя уже давно простил. Питер понял, не благодаря Хелен, но благодаря времени, что Тони заслуживал своего наказания. То, что Питер видит сейчас – результат его действий, и он им доволен. Тони разрушил его жизнь, а Питер немного подпортил его. Но он не простил Тони. — Ты так добр, — кивает Питер, улыбаясь натянуто, — Слушай, а как дела у твоей дочурки? — Не знаю, — напрягается Тони, не желая менять тему, — мы не видимся, я плачу алименты. Питер не то чтобы удивлён. Звучит как правда, хорошо вписывается в общий образ Старка, но удручает, что Тони даже не страдает от жизни без своего ребёнка. Хотя, это же его отец. Не стоит забывать. — К ней тоже заявишься, когда она будет легальна, чтобы трахнуть? — издевается Питер, просто потому что может. Он чувствует себя так, словно пинает лежачего, и плюсы от таких игр – ты остаёшься безнаказанным. Но Тони вдруг выходит из себя. Питер оказывается прижатым к каменной стене бара, с тяжёлой рукой, сжатой на его горле. Он больно бьётся затылком, но его больше волнует ладонь, которая смыкается всё сильнее. Ему не хватает кислорода, и он хватает воздух ртом, как рыба. Тони злится, потому что Питер заговорил о его дорогой дочери. Тони злится, потому что Питер сравнил себя, чужого и ненужного, с ней, родной и любимой. Как Питер только посмел? — Перестань, — хрипит Питер, царапая мужское запястье, и, когда Тони не слушает, он отчаянно просит, — папа, пожалуйста. И только тогда Тони останавливается. Питер чувствует неуместное возбуждение, которое теплом клубится внизу его живота, скручивается в тугой узел, стекает ниже и ниже. Он игнорирует это. На него действует алкоголь. Он не в своём грёбаном уме, это ничего не значит. Когда Питер вырывается, остервенело дёргаясь, он выбрасывает кулак вперёд, размахнувшись, и ударяет Старка точно в нос. Хруста не слышно, тот не ломается, и, в целом, Тони просто отшатывается от него с болезненным криком. — Не смей меня трогать, — шипит Питер, поправляя на себе одежду, — И не смей на меня срываться за то, что ты паршивый отец. Ты, блять, худшее, что может случиться с ребёнком! — Я и не говорил обратного, — стонет страдальчески Тони, — я никогда не хотел быть отцом, но и у тебя есть изъяны. Взять твою ненормальную повёрнутость на этой идее семьи. — Что ты сказал? — Питер хочет ударить его снова, он уже готов, но лишь немного побаивается. — Я сказал, что… — он утирает кровь у разбитого носа, — Я наблюдал за тобой, за парнями, с которыми ты пытался сойтись, и я понял кое-что. Тони наблюдал за его парнями? За теми парнями, с которыми у Питера ничего не получалось, которые пропадали после первого же свидания, блокируя его номер без весомых причин? Ну, кажется, причина стоит сейчас перед Питером. Что он делал – угрожал, предлагал деньги, нанял киллера? Что он, чёрт возьми, делал? — Ты больной, — истерически смеётся Питер, — И что, т-ты что-то делал с ними? Ты псих? — Ты в каждом своём партнёре ищешь меня и моей любви, — избегает отвечать тот, повергая Питера в немой шок, — И ты хочешь быть моим любимчиком, не отрицай этого. Ты даже ревнуешь меня к Морган. — Какой же ты урод, — разочарованно отворачивается Питер. — Но тебе не нужно ревновать, ты уже… Уже значишь для меня больше, чем кто-либо, — Тони приближается в попытке обнять, но Питер с силой отталкивает его от себя, — Я серьёзен, Питер. Ты значишь для меня гораздо больше, чем они. Я не уверен, сколько их в целом… — Какая мерзость, — вздыхает Питер, не веря в собственные слова. Потому что это не мерзость. Это он – мерзость, ведь ему нравится то, что он слышит. — Будь у нас обычные семейные отношения, — подводит к сути Тони, — я бы не любил тебя так. Я не могу любить своих детей искренне, я не могу быть отцом, я просто… Я не предназначен для этого. Но я люблю тебя, — Тони жалобно смотрит на него, заглядывая в глаза, — я влюблён в тебя, и я показываю это так, как только могу и умею. — Зачем ты пришёл? — сокрушается Питер, накрыв лицо ладонями, — Разве ты недостаточно разрушил мою жизнь? Зачем, зачем… Боже. Боже, прокляни его, нет, прокляни их обоих и низвергни в Ад. Питер любимчик Тони. Он самый любимый из всех его детей. Тони любит его, только его, а остальных своих отпрысков он, в большинстве, даже не знает. Они его ошибки молодости, а Питер – его любовь. Питер не хочет испытывать эту искрящуюся радость, когда думает об этом, он омерзителен себе. Он такой же мерзкий, как и Тони, раз слова мужчины попадают в самое его сердце, растапливая то. И, видимо, Тони уже давно понял, что они одинаковы. — Мне жаль, что Мэри так поступила, — говорит неожиданно Тони, и это настолько невпопад, настолько ненужно, что Питеру хочется зарыдать. Не хватало ему ещё думать о мёртвой матери прямо сейчас, — Тебе больно, но, знаешь, она была… нездорова. — А мы – эталон психического здоровья? — щетинится Питер. — У неё были проблемы с головой, явные, к тому же, она была алкоголичкой, — настаивает яростно Тони, зажимая кровоточащий нос рукой, — Я пытаюсь сказать тебе, Питер… — Что, что моя мать была недостаточно хороша для тебя и ты рад, что она умерла? А я не рад, я не хочу слушать этот бред! — Питер… — Оставь меня в покое! — Это не твоя вина, что всё случилось именно так! — рявкает Тони, заставляя Питера заткнуться, — Я не хочу, чтобы ты страдал и винил себя в том, что она сделала. Я знаю, почему ты сидел там, в баре, в два часа ночи, я знаю, почему ты напился сегодня, но это не выход. — Ничего ты не знаешь, — фыркает Питер, собираясь бежать. Бежать от этого разговора и от своих непонятных чувств. — Я тоже рано похоронил мать, — признаётся тот, и Питер, разумеется, останавливается. Он заинтересованно смотрит на него, подбираясь. Тони вздыхает, нехотя продолжая, — Она… Она была очень ранимой. Как и Мэри. Поэтому, когда мой отец в очередной раз изменил ей, она не выдержала и залезла в петлю, а я… — Тони разводит руками, пытаясь подобрать слова, — я был тем, кто нашёл её, — произносит он, тихо и трескуче, — Я её нашёл, уже мёртвую, висящей под потолком. — Мне жаль, — шепчет Питер, и в этот раз он действительно имеет это в виду. Они стоят в тишине, когда он делает ответное признание, — Я не говорил с мамой целый год, — дрожаще выдавливает Питер, чувствуя подступающие слёзы, — если бы я… Если бы я хотя бы попытался… — и тут накатывает истерика. Он не слышит себя, но он знает, что его душат неконтролируемые истошные рыдания. Ноги не держат. Тони тут же притягивает его к себе, ревущего навзрыд, обнимая, и трепетно гладит по голове, что-то приговаривая. И Питеру так хорошо, так тепло в кольце его рук, что он уже не понимает себя, не понимает их – кто они друг другу и что с ними будет. — Это не твоя вина, — убеждает его Тони, вкрадчиво и ласково, — не твоя, Питер. Ты был замечательным сыном для неё, я знаю это. Ты сделал достаточно. Питер сжимает лацканы его пиджака в холодных пальцах, портя ткань своими солёными слезами, и вжимается лицом в сгиб между его плечом и шеей, у ключицы. Глубоко вдыхает запах – табак и порох, терпко, успокаивающе. — Всё будет хорошо, — обещает Тони, и Питер отчаянно хочет поверить ему. Он хочет, чтобы Тони позаботился о том, чтобы всё было хорошо, потому что сам он не в состоянии, — ты не один, — говорит Тони, и Питер порывисто обнимает его крепче.***
Питер просыпается от нежного поцелуя в лоб и, открыв глаза, благодарит всё святое на этом свете за то, что в этот раз он у себя дома. В его маленькой уютной квартирке-студии в центре, поближе к работе, где всё ему знакомо и понятно. Тони улыбается, гладит его по лицу, и Питер с тревогой пробегается ладонями по своему телу. Одет. Они оба одеты. — Ничего не было, — закатывает глаза Тони, — мы сели в такси и тебя стошнило, поэтому пришлось ехать к тебе, так как до меня было далеко. Я помог тебе привести себя в порядок и уложил спать. Всё. Если бы он и в прошлый раз… Плевать, что было в прошлый раз – решает Питер. Они ведь решили всё вчера, обсудили, поняли друг друга. Питер даже разбил Тони нос, отвёл душу, что ещё ему нужно, чтобы успокоиться? «Хватит вести себя, как обиженный сопляк, – ругает себя Питер, — просто забудь уже». — Оу, — тянет Питер, — я не помню этого. Я помню, как мы обнимались, а потом… провал. — Мы это уже проходили, — усмехается Тони, отстраняясь, и уходит на кухню. Снова, совершенно спокойно, он относится к той ночи в отеле так спокойно, что Питеру тошно. Питер, приподнявшись на локтях, наблюдает за ним, и искренне удивляется, когда Тони сам, лично несёт ему поднос с завтраком, — Надеюсь, ты любишь вафли. — Ты знаешь, что я люблю вафли, — раздражённо хмурится Питер, — Адрес я вчера сам назвал? — с подозрением интересуется он. — Я ведь могу соврать и ты этого не узнаешь, — шутит мужчина, но, столкнувшись с недовольным взглядом юноши, уступает, — Нет, Питер, я изначально знал, где ты живёшь. И я так же знаю, где ты работаешь, но, клянусь, это ради твоей же безопасности. Знаешь, скольких подозрительных уродов от тебя отвадили мои люди? — Ты мне охрану нанял? — горестно вздыхает Питер, — После того, что я сделал… и сказал? — Насколько мне на тебя наплевать, по-твоему, если ты думаешь, что твоя ненависть может заставить меня не заботиться о тебе? «Он заботится обо мне» Питер презирает себя за то, что чувствует себя таким счастливым. За то, как удовольствие расползается у него в груди, за то, как растроганная улыбка трогает его губы. — Давай сюда вафли, — требует он, и Тони осторожно опускает столик на кровать, помогая Питеру сесть, — с кленовым сиропом и ягодами? У меня тут нет… — Я был в магазине, — кивает Тони понимающе, — у тебя, если честно, вообще как-то… пусто. Питер предпочитает говорить «минималистично». У него есть кровать-полуторка у огромного окна, есть шкаф для одежды, комод, на котором стоит старый телевизор, которым он не пользуется, не говоря уже о меблированных кухне и ванной. Да, в его холодильнике пусто, там повесилась мышь, но это не связано с бедностью. Просто он не ест дома. — Не все в этой комнате миллиардеры, — язвит Питер, жадно жуя тающую на языке сладость. Как же вкусно! — Я займусь этим, — обещает Тони, улыбаясь очарованно, и наблюдает за ним внимательно, — обустроим твоё гнёздышко. Надо же, почти звучит как то, что сказал бы нормальный отец, желающий помочь своему чаду. Питер так сильно хочет обмануться, снова поверив в то, что Тони сможет быть ему именно отцом, но… Тони не сможет. Они это выяснили. — А ты почему не ешь? — смущается под пристальным взглядом Питер, однако, не переставая наслаждаться вафлями. — Мне пора на работу, — объясняется тот, — позавтракаю там – выпью кофе. Кофе как завтрак? Какой ужас. Питер отламывает небольшой кусочек, напитанный сладким сиропом, и протягивает вилку Тони, заставляя того есть. Тони мягко усмехается: — Какое прекрасное утро. — Ты должен позавтракать нормально, — ворчит Питер, на что Тони вновь гладит его по лицу, притягивая к себе, и звонко чмокает в лоб, — хорошо? — Хорошо, — соглашается тот, тепло улыбаясь, и в уголках его глаз углубляются морщинки. Питер заглядывается, задумывается, теряясь в этих глазах, полных безусловной, бессмертной любви. Никто никогда не смотрел на Питера с такой любовью, — я мог бы прийти вечером? — предлагает Тони. И, прежде чем Питер успевает обдумать ответ, он добавляет: — И я захватил бы ужин? Что-нибудь тайское? Им бы вообще никогда не встречаться, по-хорошему. Забыть друг о друге, вот так же, только не на четыре года, а на всю жизнь, и быть счастливыми. Но Тони о нём не забывал. А Питер никогда не был счастлив. — Соблазнительно, — кивает Питер, — что-нибудь тайское. Что он делает? Кто-нибудь, ударьте его. Кто-нибудь, спасите его от глупых, необдуманных решений! — Отлично, — кивает в ответ Тони, взволнованно поднимаясь с кровати, и Питер изнывает от нежелания его отпускать, — тогда… до вечера? — Да, — Питер хватается за свой чай, пьёт маленькими шумными глотками, пряча взгляд. Тони улыбается, смотрит на него пару секунд, отчётливо влюблённо, вгоняя в краску, а затем идёт к двери, с каждым шагом всё сильнее сводя Питера с ума. Хочется сказать, чтобы он остался. Чтобы он никогда не оставлял его больше. — Люблю тебя, — роняет Тони, уже выходя из квартиры. — Я знаю, — отзывается глупо Питер. Тони только глубоко вздыхает, запирая за собой дверь. Как только он уходит, Питер накрывает лицо ладонями, в панике пытаясь унять бешеное сердцебиение и рваное дыхание. Вдох-выдох, раз-два, всё хорошо, всё в порядке. Он не назначил грёбаное свидание со своим грёбаным отцом. Нет. Они просто поужинают. Просто поужинают и поговорят, а потом Тони уйдёт, и они не будут общаться, никогда больше. «Но иногда мне так хорошо с ним, — думает сокрушённо Питер, — Иногда мне с ним так хорошо, как не было ни с кем» — и это правда. Питер никогда не чувствовал себя таким особенным. Питер всегда считал себя неполноценным. Глядя на своих одноклассников в школе, которых привозили их отцы, сидя на уроках, на которых обсуждали обычные классические семьи. Он всегда думал, что его папа – это тот самый человек, который должен восполнить эту пустоту в его душе, прийти и зажечь маленький фитилёк внутри, что сделает его таким же счастливым, как другие дети. Но папа не пришёл. Вместо папы пришли другие взрослые мужчины, и они делали только хуже – делали больно, ранили глубоко, впиваясь своими руками в его обнажённую, уязвимую плоть, как настоящие чудовища. Питер отчаянно искал среди них своего принца, спасителя, освободителя, того, кто посчитает его особенным и достойным любви, но, каким-то образом… Это смешалось. И чудовище, и принц, и отец – всё это смешалось в одном человеке, и, несмотря на всю боль и обиду, которые не отпускают Питера, Тони единственный, кто любит его правильно. Тони единственный, с кем Питер чувствует себя таким свободным, единственный, кто взаправду ценит его и бережёт. Это отвратительно. Но вдруг это тот самый шанс стать полноценным? Кем будет Питер, если упустит его? Что будет с ним? Он ждал Тони, лелеял мечту о встрече, думал, что это решит все его проблемы, и сейчас Тони тут, сейчас Тони предлагает ему себя, так что он должен согласиться. Он должен побежать за ним. Должен броситься к нему на шею и умолять не уходить снова. Кому ещё Питер будет нужен? Кто ещё сможет понять его так хорошо? Никто, никто, кроме Тони. Никто, кроме его собственного отца, как бы ужасно это ни звучало. — Я люблю тебя, — выдавливает через силу Питер, уже за ужином, тихо и неуверенно. Он робко поднимает взгляд на мужчину, боясь, что тот не поверит, но Тони лишь улыбается, выдыхая облегчённо. И эта трогательная улыбка, что расцветает на губах Тони от его слов, согревает душу Питера. И нет никакой разницы, если это не совсем правда, ведь от этой полуправды они становятся такими счастливыми. Такими полноценными.