И снова в прошлое

      Карсейн — тридцать пятый правитель империи Кастина — не мог отвести взгляд от прекрасного зрелища, что открылось перед его глазами.       Аллендис де Верита стоял около куста пионов и что-то задумчиво в них разглядывал. Нежные лепестки недавно раскрывшихся бутонов и не смели соперничать с его фарфоровой кожей. Возвышенный и благородный, в его наряде все сквозило аристократизмом: длинные, расширяющиеся к низу, рукава, искусная отделка, мягкий цвет и заметная плавность линий. На красивом лице, окаймлённом распущенными локонами, играли бледные зеленоватые отблески драгоценного алмаза, чей прекрасный тон делал его похожим на капельку утренней росы, виртуозно огранённую искусным и опытным ювелиром. Камень гордо венчал герцогскую корону: выполненную в виде стилизованных крыльев, с свисающими цепочки, украшенными белыми бриллиантами. Когда-то очень давно, Карсейн даровал ее герцогу Верита, как знак своего уважения.       Почувствовав на себе чужой взгляд, Аллендис отвлекся от своего дела и обернулся. Заметив императора, он подошел к нему и склонился в поклоне.       — Приветствую Ваше Величество, Солнце нашей империи, — сказал он покорным голосом, — могу ли я быть чем-то полезным?       Карсейн застыл, забыв обо всех словах, которые вертелись у него на языке. Ему понадобилось несколько секунд на то, чтобы сложить предложение. Впрочем, герцог Верита нисколько его не торопил и его лицо не дрогнуло даже на мгновение.       — Встаньте, — наконец приказал Карсейн, — Мы, кажется, уже говорили, что Великому канцлеру нет нужды кланяться Нам. Мы уважаем вас и помним все, что вы для Нас сделали. Мы считаем вас равным Нам. Но при каждой встрече вы склоняетесь перед Нами, не смотря на все Наши слова.       — Как я смею не склониться? — парировал Аллендис, чьи брови изогнулись в удивлении, — я помню все, что говорит Его Величество. Ни одно Ваше слово не пролетает мимо моих ушей. Но я не могу позволить себе называться равным Вам. Я всего лишь герцог, а не член императорской семьи. Даже, если Его Величество признает меня, аристократия может посчитать мое поведение… неприемлимым.       Карсейн чуть не задохнулся от охватившего его гнева.       Какая разница, что думают те идиоты?! Он помнил, как они передрали друг другу глотки, когда поднялся вопрос о том, кто займет трон после кончины императрицы и ее ребенка. Его кузен — Руфелис, он же 34 император, — почил задолго до своей жены. Еще при его жизни, дома Ласс и Верита отказали ему в поддержке, так что его кончина была лишь вопросом времени. Чего они не ожидали, так это убийства императрицы и ее ребенка. Казалось, она была послушной марионеткой, так зачем было избавляться от неё с наследницей?       В то время как все были сосредоточены на главном вопросе, а именно на троне, Верита и Ласс, до этого лишь наблюдавшие за всем со стороны и тихо наращивающие силы, обернули против них не только свои мечи, но и простой люд, что и без того был озлоблен нищетой и голодом. В таких условиях свергнуть аристократическую фракцию не составило труда: когда против них обернулась вся империя, они сами встали на колени. Казнили без суда, а того, кто вёл людей против фракции, возвели на трон. Единственное, о чём сожалел Карсейн — его отец, Аркинт, этого не увидел. Он был убит так же, как и Рут де Верита, еще до того, как умерла Императрица.       В глазах людей, тогда еще, Карсейн де Ласс, был героем и защитником слабых и угнетенных. Люди шли за ним не только из-за его храбрости, но и потому, что он часть императорской семьи… И лишь немногим было известно, что тем, кто по-настоящему был достоин короны, был известный на весь континент юный гений, он же Аллендис де Верита, вставший во главе своего рода после безвременной кончины старшего брата. Карсейн принял на себя ношу императора, когда это было необходимо и в благодарность за спасение страны от окончательной гибели, он поставил рядом с собой Аллендиса, даровав ему все возможные права и звание — Великий канцлер. Выше его был только сам император. И чтобы герой продолжал поддерживать империю, ему нужна была широкая тень… Коей и стал Карсейн.       Для императора, Аллендис де Верита являлся гением своего века, сравнится с которым никто не мог. Оглядываясь назад, ему казалось, что всю свою жизнь этот человек посвятил стране — с тех самых пор, как империя оказалось в его руках, герцог ввел режим строгой экономии, упразднил множество правительственных должностей и обуздал коррупцию. Аллендис покровительствовал церкви, однако не позволял им вмешиваться в политику. Добрую часть своего жалования он отдавал на благотворительность. Благодаря его дипломатическим навыкам, многие страны примкнули к ним, став союзниками. Империя Кастина за каких-то десять лет стала самой передовой страной на континенте в образовании и сельском хозяйстве. Еще никогда мир не видел столь могущественного герцога — даже он, император, не позволял себе относиться к Аллендису без должного уважения.       А ведь когда они встретились впервые, Аллендис был простым адвокатом, у которого не было ничего, кроме ораторского искусства и собственного ума. Никогда не полагаясь на свою семью, всё, чего желал, все, кого хотел видеть рядом с собой, всего этого он достигал путем собственных сил. Увидев его за работой, Карсейн подумал, что этот человек был невероятным. Его слова, что достигли в тот день сердца каждого, и по сей день звучали в его ушах. Тогда он не осмелился подойти к нему, так как отвечал за безопасность зала суда, но на мгновение их взгляды все же встретились. Аллендис улыбнулся и на этом все и закончилось.       В их вторую встречу этот человек предложил ему стать императором. И то лишь потому, что его старший брат женился на принцессе Принсии, а так как разводиться и бросать ее одну с ребенком он не планировал…       — Эх, тут все равно никого нет, — оглядываясь по сторонам, заметил Карсейн, — давай говорить неформально. Я уже устал от новой манеры речи. Когда ты предложил внести изменения в дворцовый этикет, я согласился, потому что ты умнее меня. Если бы я знал, что из-за этого придется обдумывать каждое слово, то никогда бы так не поступил.       Аллендис чуть склонил голову на бок. Его плечи задрожали, а губы он прикрыл ладонью. Он не хотел смеяться над словами императора, но, увы, ничего не мог с собой поделать. Вся эта ситуация веселила его.       — Карсейн, — решив, что император не так уж и неправ, согласился с ним Аллендис, — ты ведь знаешь, было необходимо как-то подчеркнуть твою значимость. Да и это заметно выделяет тебя среди других императоров. Например, 33 император был…       — Далеко не таким идеальным, как его описывали, — продолжил за него Карсейн, — при его правлении чего только не происходило… Возрастающая власть аристократии, экономический спад, еще и духовенство вмешивалось в политику и, будто этого мало, он посадил на трон полукровку. Если бы не цензор, вряд ли бы кто-то сейчас говорил: «Император Миркан был безупречен во всех отношениях, включая характер, личность и другие качества». И бла, бла, бла, — последнее выражение сопровождалось рукой, движения которой имитировали болтливость, — то-то его сыну досталось аж целое ничего. И будто этого мало, он еще и оказался психом. Говорят, дети — отражение родителей. Я редко виделся с дядей и кузеном, но могу точно сказать, что цензор в свое время хорошо поработал. В любом случае разве важно то, какими они были? Когда управляешь страной, значение имеют не личные качества и старания, а конечный результат.       — О, — протянул Аллендис, глядя на императора с той же неизменной улыбкой, но уже куда более заинтересованно, — я рад слышать от тебя разумные слова.       — Я всегда говорю правильные вещи! — нервно дернув веком, обиделся Карсейн, — это просто ты меня всегда дразнишь! Ты умнее меня, но в битве на мечах я тебе не проиграю!       Если Аллендис был гением своего века, то Карсейн был гениальным мечником. Все знали, что когда он выходил на поле боя, битва врагов за свои жизни была заведомо проиграна. Участвуя в войнах, он часто оставлял управление страной на Аллендиса, зная, что когда он вернется, трон все еще будет принадлежать ему. Иногда Карсейн тренировался вместе с Аллендисом, тогда-то они и устраивали спарринги... На которых Аллендис терпел постоянное поражение.       — Ох, ты сейчас бросаешь мне вызов? — глядя на него так, будто он был возмущен этим фактом до глубины души, спросил Аллендис, — я последние несколько лет не вылажу из-за стола! О каком поединке может идти речь? Да все, в чем я могу с тобой соревноваться, это в скорости письма! И все лишь потому, что я помогаю тебе управлять этой империей!       Карсейн выставил перед собой руки в примирительном жесте. Он неловко улыбнулся, попавшись на удочку Аллендиса. Когда Великий канцлер так обижался на него, он обычно не мог продолжать настаивать на своем.       — Прости-прости, — затараторил он, — я признаю, если бы не ты, то не носить бы мне сейчас корону, а народу империи не жить так хорошо. Я просто хотел сказать, что ты очень умен, а я, в свою очередь, далеко не слаб, поэтому… В общем, каждый в чем-то хорош!       Аллендис кивнул, принимая его оправдание, и подпер подбородок пальцами, задумавшись:       — Теперь, когда мы об этом заговорили, то я вспомнил, что недавно число покушений на твою жизнь сократилось в разы. Твое сопротивление и армия, которую ты так хорошо подготовил, действительно нечто. Я бы сказал, что твоя живучесть поражает.       Карсейн вздохнул. Недавно очарованный его сказочным видом, император совсем позабыл о непростом характере своего канцлера. Можно было сказать, что настроение последнего менялось чаще, чем погода. Порой императору казалось, что он не может понять все происходящее в этой мудрой голове.       — Я рад, что ты хорошо спишь по ночам, — заметил Карсейн, — А я вот обнимаю меч и щит вместо подушки. Количество дегустаторов моей еды уже перевалило за сто. Империя расцветает, но, видит бог, ты слишком безжалостно меня используешь.       Аллендис пожал плечами, глядя на мужчину так, словно тот сказал что-то неразумное:       — Но ведь ты сам мне это позволил. К тому же ты действительно хорошо справляешься. Думаешь, я бы предложил тебе титул императора, если бы ты не был достоин этого?       Глаза канцлера стали темнее, когда он задал свой вопрос. Карсейну не понадобилось долго думать над ответом, но прежде, чем он успел его озвучить, Аллендис протянул руку и коснулся его щеки. В этот момент он вновь улыбался, но не так, как всегда. Это была искренняя улыбка, полная невысказанной нежности.       — Ты никогда не был жестоким, — сказал он, — даже когда мы избавились от всех виновных дворян, что довели страну до столь жалкого состояния, ты все равно позаботился о том, чтобы они были похоронены по обряду. Ты открытый, понимающий и проницательный человек. Ценишь дружбу и не отвергаешь родственные связи. По сей день ты зовешь императора Миркана — дядей, а императора Руфелиса — кузеном. Я знаю, что тебе жаль их. И знаю, что твое нынешнее положение — результат их неразумности. Но ты гораздо лучший император, чем все предыдущие до тебя. Ты хочешь жить счастьем других, а не собственным эгоизмом. И главное отличие в том, что ты желаешь этого искренне. Я действительно рад, что в тот день, ты ответил согласием на мое предложение.       Карсейн сжал губы в плотную линию. Он видел, что Аллендис не лжет ему, чувствовал всем сердцем его симпатию… Но от этого не становилось лучше. Как бы Карсейн не хотел для народа империи лучшего, в конечном итоге все, что он мог сделать, это обеспечить поддержку своему Великому канцлеру. Ни один шаг, ни одно слово Карсейн не говорил, сперва не согласовав все с Аллендисом. Народ империи чествовал его, как мудрого правителя, их враги рвали на себе волосы, бессильные что-либо сделать. Но тот, кто действительно был достоин императорской короны, ни разу не получил в свою сторону и каплю благодарности. Что с того, что Карсейн одаривал его всеми мирскими благами? В истории именно император, а не Великий канцлер, займет значимое место…       Аллендис широко раскрыл глаза, когда Карсейн опустился на колено. Он хотел поднять Карсейна, но тот схватил подол его одежды и… Поцеловал ее.        Великий канцлер, выдающийся дипломат, забыл все слова, которые только знал в своей жизни. Он глупо хлопал глазами, наблюдая за происходящим. Когда Карсейн посмотрел на него, казалось, что его душа и разум, взявшись за руки, улетели куда-то погулять.       — Ты так пел мне дифирамбы, что я тоже решил, что было бы неплохо похвалить тебя, — чувствуя себя неловко, сказал Карсейн, — мне приятны твои слова, не подумай плохого. Просто я… Хочу, чтобы ты знал, что без тебя, я бы не смог сделать и половины того, что было свершено.       Аллендис прикрыл лицо руками, пытаясь спрятать свой стыд. Он вовсе не хотел ставить императора в неловкое положение… Как так вышло?!       — Умоляю, поднимитесь, — сказал он очень тихо, так как его голос просто не мог звучать громче, — прошу Вас…       Карсейн удивленно раскрыл глаза. Верита перешел на официальный тон, а значит…       Мужчина резко поднялся, выпрямляя спину и делая вид, что только что ничего не было. Он посмотрел налево, потом посмотрел направо.       Никого не было.       Взлохматив свои волосы, император произнёс:       — Ты так резко стал обращаться ко мне на Вы, что я подумал, будто за нами наблюдают. Я действительно испугался.       Аллендису хватило этого времени, чтобы перевести дух. Он сделал несколько вдохов и выдохов и, наконец, смог говорить нормальным голосом.       — Ваше Величество, мне пора возвращаться к работе, — решив не комментировать только что произошедшее, ответил он, — прошу меня простить.       Он поклонился, как и требовал этикет, после чего быстро ушел.       Это выглядело так, словно за ним гнались все гончие ада, и Карсейн не мог не улыбнутся.       — Этот парень бывает и таким, да? — спросил он, поднимая взгляд на небо, — кто бы мог подумать, что у него бывает такое лицо?       Карсейн не мог забыть, то, какими красными были уши его Великого канцлера. Казалось, в тот момент, ему ничего не хотелось, кроме как провалиться сквозь землю. Он быстро закрыл лицо руками, стыдясь своего смущения, и Карсейн мог лишь разглядеть его крепко зажмуренные глаза.       Странно, но ему понравилось видеть Аллендиса таким.       — Ваше Величество, — кланяясь, позвал его секретарь, — я смею напомнить Вам, что у Вас сейчас «смотр невест».       Улыбка исчезла с лица Карсейна так же быстро, как и появилась. Он сжал кулаки, не имея возможности выругаться.       Для того чтобы его правление было светлым, люди хотели, чтобы он как можно скорее обзавелся супругой-дворянкой, что родила бы ему наследника. Его матушка — Эрния Хана де Ласс — была в этом вопросе особенно активна. Всех девушек она подбирала тщательно, ни в одной из них нельзя было найти изъяна. Карсейн ценил ее заботу и понимал, что, как императору, ему следовало бы поскорее уладить этот вопрос и тем самым успокоить свой народ… Но…       Карсейн и сам не знал, почему он медлил. Просто, глядя на женщин перед собой, он чувствовал, что все были не теми… Ни в одной не было ни грамма недостатка, но они… Он надеялся, что однажды сможет понять это чувство. Но пока ему на ум не приходило ни одного слова, которое бы могло его описать.       — Идем, — решил император, направляясь прочь из сада, — не стоит задерживать матушку и тех девушек, что она мне подобрала…