Таймлайн

Бросай кости, делай ставки. Где ты находишься? Здесь белые стены, койка, раковина, туалет, снова стены. Поверни голову: здесь белые стены, туалет, раковина, койка и белые стены. Выпадает девятка. Лучше проверить, вдруг это очередные семь и два? Вдруг ты снова бредишь, захлебываясь слюной? Наволочка пахнет чужими волосами. Чувствуй себя здесь как дома. Закрывай глаза, смотри: сегодня подкорка транслирует новое кино. Семь и два: правда или реальность? Одно известно наверняка – ну и вонючая же наволочка, черт бы ее побрал! Спускаясь вниз по лестнице, Джонни старался ступать бесшумно. Некоторые ступеньки скрипели. Джон прокрался в кабинет и приоткрыл дверь. Арчи спал на кожаном диване. Горела настольная лампа под зеленым абажуром. Арчи лежал на спине, скрестив ноги, книга обложкой вверх покоилась на его груди. Про себя улыбаясь одинокой, но крайне настойчивой мысли, Джонни прилег рядом с ним, отложил книгу и положил голову Арчи на грудь. Глубоко вдохнул, прикрыл глаза. - Что?...Какого… Ты совсем рехнулся, парень?... – сонно забормотал Арчи, положив ладони на худые подростковые плечи в попытке оттолкнуть. Джонни отрицательно замотал головой, - В детстве, - сказал он, - мама пела мне колыбельную про Звездочку на Небе. Как думаешь, ты сможешь? Арчи моргнул. - Что ты принял? Джон стряхнул с себя руки, прильнул к груди и засопел. Содрогнулся. Один раз, другой. И закашлялся. Арчи почувствовал, как его груди стало тепло и… странно влажно, оторвав от себя вихрастую голову Джона, он с непониманием уставился на кровавое пятно, расползающееся по рубашке. А Джон все продолжал кашлять, и крошечные алые капли летели во все стороны. - Что ты принял? – закричал Арчи, судорожны обыскивая карманы в поисках телефона. – Что ты, мать твою, наделал? Жидкость для очистки труб? (Я же говорил, что сделаю это.) Боже, Лен убьет тебя. Джонни улыбнулся окровавленными зубами: - Я так хочу стать твоим хозяином, Рекс. Кнопка перемотки заедает. Чертова аппаратура всегда ломается так не вовремя. Ты уже понял, где находишься? Тюрьма или лечебница? Они заперли здесь тебя как зверя, они говорят, что исправляют тебя. Рок-н-рольщик – так тебя окликают, когда ты покидаешь свои белые стены. Кто же ты такой? Он падает, подгибая суставы, разжимая зубы, выдыхая дым. Удар о дерево, он вытягивает руку, руки вытягиваются к нему, фанаты дотрагиваются до его тела, забирают его с собой, Джон выбрасывает указательный палец, а большой прижимает к ладони, будто стреляет из пистолета. Если приглядеться, то можно заметить фигуру, в которую он целился. Отмотаем немного назад. Вдыхается дым, сжимаются зубы, выпрямляются суставы, он поднимается, в перерыве он не принимает слишком большую дозу, потому что замечает в зале мистера Арчибальда собственной персоны. Он не падал. Мы не отмотали вперед. Честно. В этом месте можно найти зеркало? Тебе очень нужно посмотреть на свое отражение, и понять кто ты такой. Ведь ты и понятия не имеешь. Белые стены - самое надоедливое, из всего, что ты когда-либо видел. - Рецидивы после лечения могут быть связаны с психическими травмами, с малейшими неприятностями или трудностями в жизни, – говорит врач. – После третьего этапа Джону необходимо оказать содействие в трудоустройстве, всячески поощрять положительные эмоции и действия. Ему придется регулярно посещать наркологический кабинет. Арчи кивает. Делает пометки в блокноте. Он старается. Но он устал. В этом году Арчи берет на себя обязанности санитарной службы: он отлавливает и кастрирует ошалевших от наглости дельцов, которые внезапно решили, что способны растащить бизнес Ленни по кусочкам, или хуже того, занять руководящую позицию. Намордников на всех не хватает. Находятся люди, которые не желают верить в предательство Ленни, они нашли повод, чтобы убрать Арчи с дороги. И ими тоже приходится заняться. За этот год Турбо меняет шестнадцать тачек, три из которых обстреляли, две взорвали, и еще одну пришлось оставить на дне Темзы – вдруг отказали тормоза. Экая неприятность. Бизнес есть бизнес, но нужно найти время для Джонни. Для одной потерянной рок-звезды. Давать на лапу нужным людям, переплачивать за охрану, отстегивать щедрые пожертвования лечебнице – сделать все возможное, чтобы за Джонни внимательно приглядывали. Они говорят: посмотрите на него, парень еле ходит. Арчи говорит: однажды он отыграл концерт с двумя ножевыми. Не спускайте с него глаз. И бога ради, звоните мне, если что-то случится. Хоть что-нибудь. Пропадет трубка катетера, или ножки стула психоаналитика окажутся подпиленными – звоните мне. Поэтому Арчи очень устал. А сейчас он слушает советы врача, и невидяще глядит в блокнот. Положительные эмоции… Он уже думал над этим. Он выбрал дом с подходящей планировкой, купил гитару, подобрал Джону гардероб, даже холодильник заставил его любимой газировкой. Нанял медсестру. Перенес в новый дом свою видеотеку и коллекцию CD. А Картина… Ради нее пришлось разгрести слишком много дерьма, но в конце концов, у него это всегда получалось лучше всего. Врач говорит о самоконтроле и порядке. Арчи слушает очень внимательно, но не может перестать бояться. Он чувствует, как иррациональный страх загоняет его в угол. И тогда он набирает номер Фрэда. После смерти Ленни Фрэд и Куки получают зеленый свет, их дела идут в гору, бизнес расцветает маковым и конопляным цветом. С Фрэдом можно поговорить о многих вещах, он тот, кто знает, что было с Арчи по ту сторону решетки. Куки может рассказать о Джонни. Арчи нужен совет. Теперь он знает, что прошли те времена, когда он думал, что держит все под контролем. А еще – нужно сказать этим двоим, что если только он узнает, что Джонни все еще с ними на связи – он прикроет на хрен всю их сеть. Отрой глаза, тебе снова приснилось кино. Отовсюду раздается крик: Дай поспать, паскуда! Хорош вопить, Рок-н-рольщик! Ты споласкиваешь лицо ледяной водой и возвращаешься в койку. Она прогибается и скрипит. - У меня такое чувство, будто ты ждешь моих извинений… Но если ты до сих пор не заметил, я давно повзрослел, я большой мальчик и буду обмениваться телесными жидкостями с тем, с кем захочу. И когда захочу. Молчишь? Твои тихие истерики всегда меня развлекали, но знаешь, вечеринка, с которой ты меня забрал, только начиналась, и тебе придется ой как постараться, чтобы возместить… Ай! Ну так я и знал - тебе не много надо, чтобы показать, кто тут у нас босс. Отпусти руку. Руку отпусти, говорю! Сломаешь, а я ведь музыкант! Чертов садист. Турбо, ты будешь моим свидетелем, я вел себя чрезвычайно корректно, и ничем не заслужил подобного обращения. Да… Этот мальчик такой симпатичный, не мог же я это проигнорировать? Не знаю, чего ты так взбесился, дядя, если бы каждый мужик, который брал у меня в рот, давал бы мне доллар… Турбо, ты это видел? Бля, Турбо, кто тебе платит? - Мистер Арчи, сэр. - Ну ты и предатель, Турбо. А я ведь с тобой в детстве в прятки играл. И в Монополию! А ты, Дядюшка, можешь так картинно не потирать пальцами виски, хочешь, чтобы я жил с тобой, приготовься к жесткому… извращенному… запретному… мозготраху. - Кто-то только что заявлял, что уже взрослый. - Кто-то несколько лет заявлял мне, что все это блажь, и она скоро пройдет. Ты как собака на сене, Арч. Раз уж записался в монашки, меня за собой не тяни. Турбо, кончай подслушивать. Да, и вот тут на углу есть лапшичная… жрать хочу невъебенно. - Дома поедим. - Арч, я не буду восседать за этим кошмарным столом, длинным, как гроб анаконды. Это не терапевтично. Где мои положительные эмоции? Раз уж ты непреступен, как скала, пойдем поимеем корейцев. Стоишь в очереди за едой, дышишь ровно, смотришь перед собой, делаешь пару медленных шагов. Мозг словно огромная застывшая амеба. Вспоминаешь. Или представляешь. - Что ты хочешь от меня? – спрашивает Арчи, глядя, как его подопечный катает фрикадельку от одного края тарелки к другому. - Хочу засунуть дуло тебе в рот, – пауза. – И спустить курок. Пальцы Арчи начинают подрагивать. - Хочу, чтобы ты вернулся назад во времени и все исправил, хочу, чтобы ты не подставлялся под срок как последний мудак, хочу, чтобы ты всегда занимал мою сторону, хочу, чтобы ты не был таким упрямым занудливым чистоплюем. Нет, я серьезно, у девяноста процентов людей, глядящих на тебя в гневе случается неконтролируемое мочеиспускание. А у десяти оставшихся – эрекция, и что мне с этим делать? – Джонни прервался, чтобы основательно заполнить рот длинной лапшой. Некоторое время он жевал. - Я знаю, почему ты носишь медицинский браслет, – сказал Джонни спустя пару минут молчания. За окном все так же стучал дождь. - Я знаю,как ты получил все свои шрамы, – пожал плечами Арчи. - Знаю, что ты ненавидишь Элвиса. - Знаю, когда ты начал мастурбировать. - Ха! Знаю, что ты ни разу не трахнул Джекки. - Знаю, что Джекки трахнула тебя. - Знаю, что ты заплатил ей за это. За все три раза. - Наизусть помню слова твоей первой песни. - Двадцать четвертое мая, мне было двенадцать – моя первая заработанная пощечина. Такая слабая, по сравнению с тем, что вытворял Ленни, что я подумал, будто ты приласкал меня. - Четыре раза. Четыре раза ты приходил ко мне, включая тот случай с жидкостью для очистки труб. - И ты не дрогнул, да? Врешь. Последний раз у меня почти получилось,.. если бы тебя не закрывали. Блядь! Четыре года! – ударив о стол пустым пластиковым стаканчиком, Джон сжал зубы и уронил голову на руки. Его приглушенный голос теперь звучал беспомощно: - На этом опостылевшем шарике морской воды и материков, полных дерьма… я не нужен никому кроме тебя, и ты не нужен никому кроме меня. Ну объясни мне такому недалекому нарику, какого хуя ты это не понимаешь? - Рок-н-рольщик, давай двигай, чего застыл? Тебя толкают, и вот через четверть часа тебя и еще троих заключенных, которым не повезло попасться, осматривают врачи. - Аллергия на…? – хмурится медсестра… - Пенициллин. – подсказываешь ты. - Повезло. Джонни вышагивает по ковру из осенних листьев. Он без энтузиазма подыгрывает старой шутке, выхватывая пистолет-зажигалку из-за пояса Арчи. Он собран и готов отразить атаку. Он теперь «отмытый», он завязан на игру Синанона. Он зло говорит о гробах, но злоба прячется под глумливой улыбкой, скрывается за мягким голосом. Он садится в машину и смотрит в окно. Новый дом ему сразу не нравится. Называйте это как хотите: каприз, предчувствие. Это начало новой жизни, и оно пахнет дорогим деревом и едва уловимо – туалетной водой Арчи. Кошмарный дом. И запах. Все ужасно. Джонни заходит в комнаты. Заходит в одну из спален. Кажется, она теперь принадлежит ему. Слишком светло. Окна прикрывает тонкий тюль. Он волнуется, сбиваясь в объемные складки. Джонни первым делом осматривает окно: можно ли спуститься вниз? Можно ли уйти? Потом вспоминает: зачем уходить через окно? Это же дом Арчи, и Арчи сейчас стоит за его спиной, и в глазах у него недоумение. - Неплохая нора, Арч, – улыбается Джон. - Спасибо, – Арчи легко пожимает плечами. Они не говорят о правилах. Но Джон уверен, что они существуют. Да и зачем о них говорить, если он может вывести их сам? Единственное, что пока не ясно – это сроки. - Сколько мне придется здесь торчать, дядя? Арчи меняется в лице. Едва заметно, но достаточно, чтобы доставить Джону болезненное удовольствие. - Ты нужен мне здесь, – отрезает Арчи. – Через четверть часа спускайся к обеду. Дверь закрывается, Джонни опускается на кровать, и только потом замечает Флаинг V, оставленную на кресле. Вскочив, Джон замирает над ней, не решаясь прикоснуться. Рука едва касается грифа. Все в прошлом, правда? Наркотики в прошлом, он ведь так решил; Ленни нет. Арчи здесь, и новенькая электрогитара. И один Бог знает, что из этого выйдет. Джонни опускает руку, опускается на корточки перед креслом и просто смотрит. Картина. Гитара. Пепельница. Прикрытая дверь, распахнутое окно. Джон спускается раньше времени, потому что эти бездушные чужие предметы начинают кричать ему о единственном потерянном друге. Они называют Джона предателем, как когда-то Джон называл предателем Арчи. Говорят, твой единственный друг, Джон… один только укол, Джон. Джон помнит, что Арчи не умеет готовить. И Джон тоже не умеет. Все как-то не было времени для кулинарных курсов, знаете ли. Так что еда наверняка доставлена из ресторана. Джонни тихо заглядывает в кабинет, Арчи стоит к нему спиной, он плечом прижимает телефон к уху, а руками разгребает кипы бумаг, рукава его рубашки закатаны до локтей. - Ну что? Опять китайская лапша? Может по паре гамбургеров? Семь или два? Ты приглядываешься. Шесть и три. Вокруг тебя сжимаются стены. Из четырех еще три года осталось. - Можно и по гамбургеру, - разрешаешь ты.