рассветы, закаты, подростки

— Привет. Он смотрел куда-то мимо меня, мял в руках букет ромашек, по полу тянулся сквозняк, вздутый пузырь линолеума дополнял картину неудавшейся влюблённости. Ну и чёрт бы с ним. — Пока. Дверь — на себя, а он — ногу в проём. Бить не стала, а вообще стоило бы. Серый тряпичный кроссовок в обычной осенней грязи. Пришлось посмотреть на него опять. Он смотрел в упор. Я отвела взгляд. — Аня, давай поговорим. Не о чем нам разговаривать, не о чем. Я тебя любила, а больше не буду, никогда не буду. Уходи. Но мне семнадцать. Я уже взрослая. Взрослые так не говорят. — Хорошо. Заходи. В комнате пусто, кровати перевёрнуты — девочки всегда опаздывают, я вообще-то тоже, но это сейчас неважно. Вилку в розетку, нажать на чайник. Тут только дурацкие кружки, гости обычно ходят со своими. Но он — с ромашками. Стараюсь не смотреть, но здесь вообще-то тесно, так что совсем избегать не выходит. Он мнётся, потом проходит к моей кровати, расправляет одеяло, плед, садится. Достаю из тумбы чашки, разливаю, ему достаётся со Скуби-Ду, мне — с эмблемой Липтона. Закипает чайник, закипаю и я. — Сам донеси. Горячий. Две сразу и правда не подниму, только не тогда, когда вместе с чудным запахом крепкой заварки от кружек поднимается кипяток, но звучит как мелкая месть. Тащу к своей тумбе, он встаёт навстречу. Едва расходимся. Чай волнуется, но брызги не летят. Идиот. Возвращается с чашкой. Жду. Молчу. Он молчит тоже. Отпиваю из кружки. Он отпивает тоже. Обжигает. То, что надо. На улице жуткая пакость, если говорить совсем откровенно, а в окна в коридоре то и дело поддувает — мы пытались заклеивать, но курильщики… В общем, тут либо чистый воздух, либо тепло. Молчит. Молчу. Мне к третьей, папка с графиком валяется на столе, который мы занимаем посменно. В очередной раз думаю о том, как мне повезло учиться на разных направлениях с соседками — я люблю их, но оставаться одна люблю тоже. Рома старательно цедит чай маленькими глоточками. И это, на самом деле, так ужасно смешно. — Ты предложил мне встречаться, а потом пропал на полторы недели. Есть… ну, знаешь, более гуманные методы сказать, что передумал. — Извини. Я не… — На мой день рождения. — Я пытаюсь сказать, что… Если коротко — он краснеет, я тоже. Ситуация из драматичной становится неожиданно дурацкой. Как комедию смотрим, вот честно. — Что не мог предупредить. Правда. Семейные дела. Фыркаю, плечо как-то само собой дёргается, отворачиваюсь в окно. Хмарь. Обнять бы сейчас кота, съесть шоколадку, а не вот это всё. — Не очень правдоподобно звучит, ты же знаешь? — Знаю, — он отставил кружку, повернулся, закинув колено на плед, — ты мне очень нравишься, Ань. Звучит до чёртиков серьёзно. И я ему для чего-то верю.