рассветы, закаты, подростки

Ромка смеялся. — Да ты со своими девчонками вечно сидела в пролётах на подоконнике. Я не могла спорить, переполненная возмущением, прыскала, толкала его в плечо. Замирала, влюблённая абсолютно. У него в руке — бокал, в бокале — шампанское, в шампанском — пузырьки, практически такие же, как во мне. В нашем доме многолюдно. Уговорить всех приехать на выходные было достаточно просто — ехать далековато, но перед Новым годом цены на коттеджи взлетели так, что скинуться на бензин вышло проще. Открытые коробки из-под пиццы, полупустые контейнеры с салатами, шампанское открыли за четыре часа до полуночи, как самым приличным академикам и полагается. Мы сидели вдвоём на стойке и вспоминали, кто где тратил время, и он помнил про мой первый курс в сотни раз больше, чем я про его, и от этого восторг захватывал так, что я — в потолок. Смеялась в потолок. Смешной хруст позвоночника, головокружение — больше. Губы от пальцев к запястью и по предплечью, сквозь ткань смешного колючего и блестящего чёрного платья, наверняка царапаясь, к шее. Соскользнули вниз, на пол, плавно, как могли только мы. Я потом уже узнала, что Танюша, моя сокурсница и верная подружка по поиску стипендиальных программ, влетала на кухню, чтобы что-то уточнить, но увидев нас — махнула рукой. «Эти как обычно». Потом — потому что тогда ничего не слышала, и потому что через пару минут, через пару взглядов на расстоянии ничего, это, знаете, когда слова исчезают и остаётся только желание раствориться, когда ничего, кроме глаз напротив, не видишь, когда смысл жизни проявляется с абсолютно неэкзистенциальной четкостью на полароиде, мы перебрались в спальную, обойдя, по правой стороне лестницы, болтающих на ступеньках Серёжу и Вову. Дым шёл к потолку, но это ничего — мы так и не определились насчёт правил курений в доме. А сегодня тем более был Новый год. А потом мы пили кофе с Танюшей, и она рассказывала про вчера, и все вокруг спали ещё, но мы так всегда с ней делали — ещё до того, как она обзавелась шумным тоддлером, и утро стало единственным временем, когда она могла бы побыть наедине с собой, не прогоняя мужа с ребёнком из дома. А мы ведь и правда на подоконниках просидели весь первый курс. Прошлое виделось размытым, как сквозь засвеченный кадр. Смеялись там, плакали, дразнили и флиртовали. Обычный девчачий подоконник, это потом уже мы узнаем из сериалов, что это культовое намоленное место. И Таня как-то обнимала колени, зло закусив губу — это как раз после того, как её первый, тот самый с экономики, с ней порвал, а Женя мчалась в ближайшую «продавайку» за коньяком (такой вкусной подделки я больше никогда не пила) и предупредить Машу, что у нас произошёл «код красный». Маша ещё спала, а Женя приехать не смогла — ей предложили как раз в Испании стипендию для PhD. Мы чокнулись чашками. Солнце заливало кухню, снег сверкал. Кофе пах юностью. — Надо чаще… — Надо. Проснулась с мокрой подушкой. Ксюша ещё спала. Остановка. На платформе таблица с надписью «Яр». Ехать ещё почти сутки. Связь наконец появилась. Соблазн написать «слушай, солнце, ты квартиру ещё сдаёшь?» и не морочиться с айрнби был велик, но это такой очевидный след. Так что пошла скачивать приложение.