Family Values

Козимо, слегка покачиваясь после трансгрессии, зашел внутрь. Дом был залит светом. В большой гостиной Беатриче расставляла фотографии на полках. Он стоял в дверях и смотрел на сестру, стройную, похожую на статуэтку, в бежевом летящем платье, как она внимательно вымеряет расстояние между рамками. Только ее близкие знали дотошность и манию к совершенству Беатриче. Это очень помогало ей в зельеварении. Она сварила амортенцию сама в четырнадцать лет, после этого даже отец признал ее талант и настойчивость. Для всего остального мира она была просто очаровательной женщиной, любящей наряды и покупки. — Очередная перестановка колдографий? — Беатриче постоянно что-то меняла в доме, и они постоянно спорили с Септимусом из-за этого. — Септимо не выдержал и убежал? Беатриче искоса взглянула на Козимо, улыбнулась и продолжила вымерять расстояние: — Нет, все в своем квиддиче. Я даже не хочу знать, что у них там произошло. Я пытаюсь навести уют и обжить дом. — По-моему ты обживаешь дом весь год, разве нет? Как ни зайду, ты все что-то переставляешь. — Это вообще не простое занятие, — она повернулась к нему, держа в руках колдографию в рамке. — Когда в Англии я только закончила с нашим домиком, нам пришлось переезжать в семейный особняк. Помнишь? Дед умер как раз и дом достался Септимусу. Там был такой ужас. Я потратила лет пять, чтобы привести его в порядок. За год изменить дом невозможно. Но ты подумай, уже год прошел, — она покачала головой. — Смотри, какие я колдографии нашла. Помнишь? Это ты меня снимал. Беатриче передала колдографию Козимо. Он взял ее в руки, присел на кресло и взглянул. Юная Беатриче с большим животом в белоснежном длинном платье кружилась под цветущим яблоневым деревом. На нее падали лепестки цветов, а она смеялась. Сбоку от нее кружился трехлетний мальчик в светлой футболке и шортах. Он поднимал руки вверх и хохотал. Второй мальчик, чуть постарше, в таких же шортах и футболке, стоящий с другой стороны от Беатриче, слегка улыбался и махал рукой. Козимо улыбнулся: — Помню, ты убеждала всех, что родишь девочку, что ты точно уверена в этом, что ты везде видела какие-то знаки, что тебе перестал нравиться запах крови. Через пару недель родился Марко, и вы месяц не знали, как его назвать, потому что ты придумала только женские имена, а называть его в честь Септимуса ты не хотела. Знатный, помню, тогда был скандал. Марко — это компромиссный вариант, да? Флорентийскими именами Септимо не позволил бы назвать, так ты сделала реверанс нашим венецианским предкам? Беатриче кивнула и сказала: — Хоть одного ребенка я имела право назвать так, как нравилось мне, в честь моей семьи. Девять месяцев носила его, потом десять часов рожала, очень устала, много крови потеряла, больше чем обычно, а потом Септимо говорит: «Мальчиков называю я». Ну, конечно! Да, это вариант, который нравился мне и устроил Септимо. — У меня тогда Стефано недавно родился, и ты возмущалась, что вокруг только мальчики рождаются. Так что помню. Ну не получилось с дочкой, зато получилось с внучкой. Когда у них была? — он отдал колдографию и Беатриче аккуратно поставила ее на полку. — Вчера заходила. Она такая хорошенькая, похожа на Эсми, что меня радует. Я люблю Марко, но пусть лучше так. Хотя цвет глаз как у Марко. Я надеялась, будет как у меня, но нет. Эсми очень спокойная, я удивлена. Она малышку с рук не спускает. Сказала, что не думала, что можно так любить кого-то. Не хочет ее ни с кем оставлять. Я, когда Октавиуса родила, первый год была в таком стрессе, наоборот хотела его кому-нибудь оставить и сбежать развеяться. А она ходит с малышкой на руках и говорит: «Нет, мне так хорошо дома, никуда не пойду». И ведь, не врет, по ней видно. Знаешь, она у меня как-то спросила, ее ли это дом? Я сказала, что конечно да, тем более там и на ее крови заклинание замешивали. Так что это абсолютно точно ее дом. Она прям так обрадовалась, как будто, ну я не знаю, у нее своего дома никогда не было. Но мне она все равно нравится, есть в ней что-то такое интересное. В общем, я понимаю, почему он на ней женился. Помню, когда я Марко только родила, то расстроилась, что снова не девочка, и мне Септимо тогда сказал, что зря я грущу, что мои мальчики вырастут и приведут мне столько девочек, сколько мне захочется. Я тогда подумала, что он дурак и не понимает ничего. А они и правда привели. А еще Эсми отвела меня в магловский магазин одежды. Ты был в магловском магазине одежды? — Козимо отрицательно покачал головой. Беатриче укоризненно посмотрела на него. — Считай, что ты зря прожил жизнь. Обязательно сходи, в Париже или в Милане, там такие потрясающие вещи. О, а это у папы, помнишь? — Беатриче передала еще одну колдографию. На крыльце перед домом сидели три мальчика — аккуратно одетый, причесанный и застегнутый на все пуговицы костюма Октавиус, напряженный от того, что он сидит на крыльце, ухмыляющийся Кассиус с длинными волосами, завязанными в хвост, с перстнями, с тонким галстуком, с подведенными глазами, и скучающий, слегка нахмуренный Маркус, без галстука, без пиджака, с закатанными рукавами, с фиксатором на руке. Козимо удивился, насколько они были разные, хотя что-то общее в них угадывалось. — Сколько им тут, Беатриче? — Октавио еще в школе, так что ему лет четырнадцать. Кассио двенадцать, наверное, Марко, значит, лет восемь. Да, он тогда сломал руку прямо перед тем как выйти из дома и костерост еще не успел подействовать. Надо подписывать. Он тут не особо довольный из-за костероста. Септимо запрещал давать обезболивающие, говорил, что надо терпеть. А вот, смотри, они тут маленькие и Септимо еще играет, — Беатриче показала фотографию, где молодой Септимус в квиддичной форме смеется, с кем-то разговаривая. Одной рукой он держит четырехлетнего Кассиуса, который обнимает отца за шею, а другой рукой держит совсем малыша, который висит, вывернувшись вниз головой. Октавиус стоит рядом и аккуратно держит метлу. — Он чуть не уронил Марко тогда. Хотя Марко падать не боялся. Остальные двое так пугались, если их даже просто вниз головой держать, плакали. Странно, да? — Беатриче забрала предыдущую колдографию у Козимо. — А вот новые, ты еще не видел, наверное. Вот со свадьбы Марко и Эсми, — Эсми в белоснежном кукольном платье с пышной юбкой, поправляла терпеливо ждущему Маркусу бабочку. — Эсми, как фарфоровая кукла здесь. Ты молодец, ей так хорошо было, — заметил Козимо. — Они какие-то потерянные. Почему не постановочная колдография? — Они всю свадьбу были, как марионетки. Такое ощущение, что вообще не понимали, что происходит, но старательно играли свои роли. А потом пару месяцев одни пожили и стали приходить в себя. Знаешь, Марко стал более расслабленным. Это необычно, никогда его таким не видела. Почему не постановочные? Мне больше такие, случайные нравятся. Они более правдивые. В постановочных все смотрят на платья и костюмы, а тут посмотри, какие они милые. Как она о нем заботится и поправляет эту бабочку и как он это терпит. Ты знаешь, как Марко относится ко всем этим бабочкам и галстукам. А вот Октавио и Элеонор. Слава Лючии, насчет платья она советовалась со мной, — уставшая, но счастливая Элеонор в длинном белом облегающем платье сидящая рядом с Октавиусом. Он что-то ей говорит, а затем целует в висок. Она улыбается. — Видишь, какие они милые, а вот Кассио прислал, — улыбающийся Кассиус, в серой рубашке с короткими рукавами, с грязью на лице стоит рядом с огромным, исписанным странными письменами камнем. Рядом стоит одетый в такую же рубашку, грязный, потный, но такой же счастливый русоволосый мужчина. — Это Адриан, верно? — Козимо внимательно смотрел на фотографию. — Похож чем-то на Эдварда. А посмотри на паршивца! Без украшений, волосы обстриг, грязный весь. Джунгли идут ему на пользу. — Главное, он тут счастлив. Так давно не видела его счастливым. Хотя я по нему скучаю, но ему там хорошо. А вот моя красотка, моя маленькая Элиза, — она показала колдографию лежащей в кроватке малышки со светлыми волосами, внимательно следящей за летающими лазурными птичками. — Это Эсми их колдует. Они у нее очень красивые, изящные. Хотя, что я удивляюсь, она же парижанка. Девушку из Парижа ты увезешь, а Париж из девушки никогда. А вот Марко в своей команде. «Призраки», что за название. Мне не нравится. А вот Октавиус рядом с маорийскими волшебниками. Это все у них татуировки. Смешно, Октавиус в костюме, а они почти голые. Септимо скоро так же будет выглядеть, уже почти все ноги забил. Кстати, ты знаешь, что наш правильный Октавио, набил себе татуировку? Случайно узнала. Маорийскую, на плече и ключице. Вот от кого я не ожидала, так от него. То, что Марко или Кассио со временем набьют, я даже не сомневалась, но Октавио! Вылез из своей скорлупы идеального мальчика — Беатриче покачала головой. Козимо нахмурился, а потом спросил: — А тебя не смущает, что все ваши дети становятся более счастливыми, когда уезжают от вас? — Они просто выросли, вот и живут, кто где. Они и дома были счастливы, мы же хорошие родители, — Козимо удивленно вскинул бровь, но Беатриче, словно не замечая, продолжила: — А вот это тебе точно понравится. Смотри. Беатриче подошла с колдографией к Козимо и села на ручку кресла. Это была их свадебная фотография с Септимусом. Беатриче в белом свободном платье что-то говорила Септимусу, он улыбался, а потом целовал ее. — Помнишь? — День вашей свадьбы? — Козимо ухмыльнулся, такое сложно было забыть. — Конечно. Мы с Лукой были не в восторге, а отец в бешенстве. А потом как все удачно сложилось. Я подружился с Септимусом, и он оказался отличным парнем. Это он мне посоветовал отправить Луку работать в парламент, я, признаюсь, и не думал в этом направлении. Если бы не он, я бы не стал легализовывать семейный бизнес. Хорошо, что мы познакомились. Сколько лет прошло, а я прям рад. Помню, мы долго обсуждали, стоит ли ему присоединяться к Темному лорду, и решили, что не стоит. Мудрое решение, как оказалось. Его отец ведь предлагал ему принять метку, но он колебался. Слушай, вот его сейчас нет, ответь мне, что ты ему подлила? Я не верю, что семнадцатилетний парень, крутой охотник, звезда квиддича мог так резко и сильно влюбиться, что пропустил из-за тебя свой матч по квиддичу, а потом и вовсе женился и до сих пор живет с тобой и терпит все вот это. Не спорю, ты очень хороша, но чтобы настолько? Я его близкий друг, знаю его. Он прагматик и параноик, он не импульсивный. Да, заключение вашего брака Октавио ускорил, я понимаю, но что ты ему подлила? Амортенцию или зелье похоти или что? Беатриче засмеялась, потом внимательно посмотрела на брата и сказала: — Я хороша именно настолько. Ладно, я расскажу тебе только один раз и не смей меня этим шантажировать. Я не подливала ничего Септимо. Я сама выпила зелье. Я услышала, что отец обсуждает, что хочет выдать меня замуж и ужаснулась, потому что выходить замуж за неизвестно кого мне не хотелось и вообще, ты знаешь, я не люблю, когда что-то происходит не по-моему. Поэтому ночью я стащила у отца флакон с феликсом и утром выпила его — и встретила Септимо и влюбилась в него по уши, с первого взгляда, а он в меня. И да, это я его соблазнила в тот же день. Ты-то уверен, что это он, но все наоборот. И он не пошел на свой матч, зато мы сделали Октавио, где-то в подтрибунных помещениях стадиона. Смешно, у меня все дети были сделаны где-то на стадионах, а не в кровати. — Беатриче задумалась, а потом продолжила: — Мне иногда кажется, что Октавио такой беспроблемный получился, потому что был сделан под феликсом. Но зато два остальных были точно не под феликсом, чтобы мы не расслаблялись. Так что это я пила зелье, а не он. Но видишь, как все удачно сложилось. Феликс никогда не ошибается. Внезапно они услышали хлопок. — Вот и Септимо. И я буду все отрицать, так и знай, — Беатриче встала с кресла. В гостиную зашел обеспокоенный Септимус; увидев Козимо, он словно просветлел, потом снял пиджак. — Знаешь, хорошо, что дом не во Флоренции. Равенна гораздо лучше и вид на Адриатику мне нравится. Беатриче, по-моему, с лимоном во дворе что-то не то. Листья в пятнах, — Беатриче ахнув, убежала во двор. Септимус подошел к Козимо, достал из кармана брюк записку и подал ему. Тот аккуратно развернул бумагу. На небольшом листе было написано всего два слова «Он вернулся». Козимо нервно свернул бумажку и она, вспыхнув, исчезла. — Может лимонад? Жарко сегодня, — Септимус вздохнул. — Ну, что, началось? — Да, лимонад сейчас самое то, — Козимо глубоко вздохнув сел в кресло.