Here's to the crazy ones

«За сумасшедших», произнес он на сцене в Greenwich Village, и толпа взбушевалась. Они никогда не были так далеко от своего дома, еще нет, и это их первая остановка в этой части света. Америка была мечтой для их группы, Америка, для которой Дамиано делает все возможное, чтобы угодить публике, которая вероятно ожидала услышать микс из речей Стива Джобса и ритма стихов, так что он подпитывает их несоответствием, влюбленностью и теми, кто будет гореть, гореть, гореть, взрываясь, как римские свечи среди звезд, как советовал их менеджер. Толпа жаждет добычи, и теперь он, полностью, от каблуков до подводки на глазах принадлежит им. Дамиано задается вопросом, что бы могло произойти, если бы они решили перевести их песни. Он чувствовал себя цинично, отстраненно, как будто он был нанят в качестве рок-звезды на сцене, он чувствовал, как будто кто-то другой был этим двадцатилетним ребенком, пишущим песни и перестающим дышать без ручки в собственной руке, без Вик и Томаса, соперничающих друг с другом, и без Этана заземляющего их своим барабанным ритмом, игривым и угрожающим одновременно. Дамиано остается на балконе на всю ночь, не сумев побороть бессоницу, смотря на огни города, мерцающие в тумане, повернувшись к восходящему солнцу над небоскребами, смотря на мешки мусора, которые утром выносят на улицу, и он понимает, что им снова пора уезжать. Расписание безжалостное, пятнадцать шоу за месяц, и последние дни проходят в путешествиях, пока все аэропорты не превращаются в единый лабиринт серых ковров, стендов Старбакса, объявлений о посадке, прежде чем их автобус сначала не станет убежищем, а затем не пригрозит задушить их внутри. Так что Дамиано едет впереди один, на протяжении всей ночи по шоссе, ведущем на Юг. Окна открыты, слышится запах жасмина и кизила, среди облаков на горизонте сверкают вспышки молнии, и он жил на кофе и сигаретах, с шампанским по вечерам, и его хватает ощущение, будто сейчас он попадет прямо внутрь шторма, продаст свою душу на ближайшем перекрестке, пока не стихнет звук гитар. О чем еще он мог просить? Мега хиты, фестиваль, слова их песен на губах каждого? Это то, что двадцатилетний ребенок ответил бы. Сейчас Дамиано думает, что это могло оказаться шансом сбросить груз одиночества, который он таскал за собой везде, словно багаж, от которого невозможно было избавиться. Их концерты проходили как в тумане, начиная с Нью-Йорка. Хоть они и выступали с хорошо тренированной жизнерадостностью, единственным временем, где он чувствовал себя по-настоящему живым было созерцание бесконечной дороги через окно автобуса, наедине с собой. До тех пор, пока Этан не присоединился. «Не спится?» спросил Дамиано. «Не совсем. Искал тебя.» «Ну, ты нашел меня. Что теперь?» Это прозвучало чуть более раздраженно, чем Дамиано хотел сказать, но он не ел и не спал нормально несколько дней, а сейчас у них шоу в Атланте, потом придется лететь в Новый Орлеан, чтобы компенсировать отмену концерта из-за торнадо, и он чувствовал себя чужим в этих краях, регулярно разрушаемых природой, торнадо, лесными пожарами, землятрясениями. Он осознал, что его мысли уплыли куда-то далеко, когда он уловил непонятное бормотание Этана. «Извини, я немного запутался в своих мыслях. Что ты хотел сказать?» Этан фыркнул. «Ну, разумеется. И кстати, как мы все решили, если ты не пойдешь спать прямо сейчас, нам придется принять надлежащие меры. Ты был тенью самого себя в тот момент, когда сошел со сцены. Что произошло?» Дамиано не знал, что ответить. Потому что то, что произошло, то, что на самом деле произошло, были всего лишь мечты, которые буквально превратились в реальность, и сейчас он пытается ужиться с этой мыслью. И, пусть ему не больше двадцати, но, цитируя его собственную песню, он больше не может себе позволить создавать драму, и, возможно он не понимал, насколько быстро это должно было случиться. Но сейчас, ему придется ответить хоть что-то Этану, чтобы он и остальные наконец отстали. «Хорошо, мам. Я прямо сейчас отправлюсь спать.» Этан закатил глаза. «И в самом деле уснешь?» Дамиано не мог этого пообещать, ему было сложно объяснять, так что он просто кивнул и прислонился обратно к окну, удивившись, когда почувствовал ладонь Этана на своей спине. Это обескураживало. Успокаивало. Этан продолжил гладить спину Дамиано круговыми движениями, спускаясь к пояснице, затем разминать его плечи, слегка царапая заднюю сторону шеи, поскольку автобус продолжал мчаться по все более неровным дорогам. Невнятные звуки, слетающие с губ Дамиано, должны были выражать благодарность, но ему вдруг стало очень трудно произносить слова. Этан не останавливается, не пытаясь начать разговор, с намерением дать Дамиано действительно немного отдыха, и как только Дамиано начинает засыпать, он заключает его в объятия, смутно думая, что никогда не чувствовал себя настолько в безопасности. Он просыпается несколько часов спустя, один, уже ощущая отсутствие руки Этана как физическую боль, и ползет в свой гостиничный номер с трудом натягивая одеяло, прежде чем уснуть снова. На следующий день они уже в самолете, содрогающимся в воздушных порывах над заливом, и Дамиано так рад сидеть отдельно ото всех, потому что он может отвернуться к окну, чтобы спрятать лицо и позволить своей тревожности содрогаться в желудке, зная, что несколько пассажиров, заметивших его, просто подумают, что он боится летать. Беспокойство об очередном бесконечном потоке шоу и бессоных ночах, чувство, которое он пока не знает, как назвать, желание тишины и безопасности, и еще одна пара глаз на открытую дорогу. Когда они прибывают, тревожность остается, Дамиано по прежнему не может спать, после того, как они снова возвращаются в автобус. После фотосъемок, репортеров, неизбежной толпы в их гримерке, и больше выпивки и флирта, чем он может переварить, он наконец просит Этана сесть вперед вместе с ним. Этан соглашается и Дамиано не успевает подумать, насколько охотно тот принял предложение, потому что он слишком занят тем, что засыпает, прижавшись к Этану снова. И опять пытается выявить причину его внезапной потребности в их барабанщике, но его мысли затуманены усталостью, и он чувствует себя таким далеким от дома, заблудившимся в этой чужой стране, словно шарик, прыгающий по крышам.