***
Где-то на калифорнийском шоссе, между пустыней и горами, и продуваемыми ветром кипарисами вдоль побережья, Дамиано разбил и переделал свое сердце. Это началось на пляже Лос-Анджелеса, с сумасшедших поцелуев, отгоняющих страх и одиночество, продолжилось в спальне, с веселой непринужденностью пребывания вместе с кем-то, для кого не нужно стараться быть жарким сердцеедом, покорителем ночи, с кем он может быть неловким, игривым и смешным, отказываться вставать с постели по утрам, пугающе осознавая влюбленность в этанову яркость, его спокойствие, крошечную улыбку после поцелуев перед сном, и предпочтение разбрасывать свои конечности поперек кровати во время сна. У них нет времени думать о том, чтобы спрятаться от остальных. Еще до завтрака Вик тащит Дамиано во двор, обещая пролить адский огонь на его голову, если Дамиано вздумает играть с чувствами Этана. Томас использует это время, чтобы предупредить Этана быть осторожным, не сломать Дамиано еще больше, чем он уже разбит, чтобы тот смог петь также в этой бесконечной череде концертов. Им едва двадцать, так что у них не было возможности подумать, что быть с кем-то не означает тоже самое, что принадлежать кому-то, и в их медленном путешествии вдоль побережья, с магазинами безвкусных сувениров, и заброшенным маяком, они осознают, насколько много предъявили друг другу претензий. Дамиано красит глаза и злобно смотрит в камеру, делая бесконечное количество фотографий для фанатов, вечно жаждущих его тело. Их крайний концерт приближается, так что им нужно сделать рекламу, чтобы заполнить очередной стадион. Этана ставят на задний план, и, хотя они держатся за руки каждый перерыв Дамиано, испытывая облегчение от факта, что в Калифорнии все более взволнованны фактом, что они итальянцы, а не то, что за отношения между ними, или что они рок-группа, их новая связь вдруг дает трещину. Дамиано говорит Этану, что это всего лишь работа, но они оба знают, что он не так хорош в этом, если это не питает часть его души. Они ворчат, плачут, кричат, из-за необходимости дать голос одиночеству, и чувству необходимости нарисовать карту посреди незнакомого города, а затем следовать ей до конца, и облегчению от того, что кто-то, наконец, собирается слушать. Они прибывают в Сан Франциско и сразу теряются в тумане. Стоит жуткий холод, мосты тянутся прямо вдоль небоскребов, лодки захламляют залив, серые облака грозятся задушить их, оставить свое нутро на попечение жестокому ветру, от которого нет спасения. Они представляли Калифорнию голубым небом и цветами, а теперь кажется, что она превратилась в метафору удивительно плохого вкуса. Дамиано шокирован, когда видит Этана, уходящего на свидание, спустя несколько дней после Лос-Анджелеса. Они об этом говорили, и он принял это как часть Этана, он не хочет его менять, но все же ему кажется, что мостовая, сверкающая крошечными кусочками кварца в свете лампы, превратилась в зыбучий песок и вот-вот поглотит его целиком. Но потом наступает утро, и он вдруг осознает, что мир не закончился. Дамиано гуляет по Golden Gate Park на рассвете, серому и мокрому от утренней росы, ощущая, что больше не может сидеть взаперти, вздрогнув от мыслей, которые даже он считает слишком драматичными из-за неуместного стада бизонов в тумане. Вероятно, они жили здесь десятилетиями. Когда его бьет тревога, он не уверен, идет ли сквозь сон, или видит себя в зеркале. Этан приносит им буррито из разных мест каждую ночь, покупая немного для местных уличных детей, примерно их возраста, сидящих на корточках прямо за углом палатки. Он полон решимости довести дело до конца, выяснить, кем они с Дамиано могут стать друг для друга. Они разговаривают, дерутся, трахаются, пытаясь соединиться вместе, а потом, как единственное, что остается неизменным в их жизни, они выходят на сцену, и весь остальной мир отходит в сторону. Вся группа дает интервью для какого-то домашнего телешоу, и понимает, что больше не соответствует образам, которые воображали до тура. Они все кучкуются, когда бесконечных афтепати становится слишком много, пропускают выступление на телевидении, просто чтобы прогуляться по побережью, смотря на серферов, лавирующих между волнами. Дамиано и Этан сидят рядом на интервью, после возвращаются домой через весь город, обсуждая, что значат друг для друга. На что никто из них не может ответить. Они медленно строят свои отношения, не имея плана, и Этан первый говорит, что любит. На крыше сада, какого-то мероприятия, прячется за колючей высокой пальмой, смотрит на узоры облаков над холмами, и когда Дамиано обнаруживает его, внимательно смотрит на лицо, слова вылетают изо рта Этана прежде, чем он успевает что-то сказать. «Мне кажется, я влюбляюсь в тебя, ” он говорит все еще осторожно. В то время как Дамиано все еще не научился держать руки подальше от огня. «Я уже, ” отвечает он, вплетает пальцы в волосы Этана, гладит его лицо, проводит по губам, заключает руки в замок за его шеей, и целует с ощущением абсолютного счастья, которое он очень рад чувствовать снова.***
*** «За сумасшедших, ” начинает Дамиано, его голос звучит едва громче шепота. «За тех, на кого мы смотрим прямо сейчас на шоссе, за тех, кто ждет автобус на окраине города, за тех, кто не забывает наблюдать за восходом галактики, за тех, кто оступился давным-давно и с тех пор пытается выжить. За сумасшедших и сломленных, потерянных и забытых, и проклятых. За чрезмерную драму, дерьмовую поэзию, первые разбитые сердца и вторые шансы. За гламур, беспредел, искушение; смелость, усталость и желание, и печаль от несбывшихся мечт. За тех, кто достаточно безумен видеть тебя насквозь- И Дамиано подходит к Этану, который улыбается, будто полностью осознавая, что сейчас должно произойти, в то время как остальные затихли, неуверенные, чего ожидать; пока Дамиано сам не уверен, что хочет сказать или сделать, но Вик начинает безжалостно играть на басу, Томас превращает все в потрясающую мелодию, Этан встает, и Дамиано умудряется только произнести последние слова в микрофон- «и я люблю тебя в любом случае.» И Этан на мгновение притягивает к себе Дамиано, а потом шоу продолжается.