Копикэт

      Воздух в беседке до того был надушен смесью трав, что самый стойкий уличный кот городка Бельведер, демонстративно чихнув, лениво поплёлся восвояси. Марни долго провожала взглядом чёрный хвост с белым кончиком, пока тот не потонул в зарослях чертополоха. Она вздохнула и вернулась к своему занятию — купажированию чая. Это была своего рода дань уважения прабабушке Герде, а не потому, что Марни интересовал процесс и результат. Некогда отель «Эдельвейс» славился своим вкусным чаем, все купажи составлены лично бабушкой на протяжении долгих лет её «скучной» жизни — так она сама расценила. Вот только напиток, который сделала Марни по одному довольно сложному рецепту, Валент обозначил как «горький и терпкий, словно слёзы пьёшь». Тогда Марни сильно обиделась, забыв, что слова Валента истолковывать в принципе трудно, — то ли критиковал, то ли хвалил, — что, в конце концов, сама могла напортачить. Но, успокоившись, решила проверить дату, когда рецепт был составлен, — «слёзы» всё не шли из головы, — и увидела цифры: ровно месяц после смерти единственного и горячо любимого внука. И отца Марни.       Вот тебе и скучная жизнь. Кто-то записывает её в дневник, а бабушка Герда — через травы, фрукты, ягоды и специи. Жаль, правда, что расшифровщика Марни нашла в лице настолько сложной и немногословной персоны, как Валент. Она утешала себя, что это нормально, — не понимать таких, как он. Но Марни пыталась — ради Микити.       Приближения этого огромного и яркого вихря света не заметить было невозможно. Микити попросту не умел передвигаться тихо, да и не особо беспокоился, что кто-нибудь не так на него посмотрит. Ему не было до других дела. А вот до Марни — ещё как. Лучезарная, вечно глуповатая улыбка могла означать одно из двух: либо Микити съел нечто чрезвычайно для него вкусное и, конечно, именно Марни даст ещё, что бы это ни было, либо он увидел нечто, что, по его мнению, может быть вкусным, но достать это что-то Микити не смог. А вот Марни, конечно, сможет. Вся его жизнь крутилась вокруг еды и Марни. Организм маленького немаленького нефилима одновременно и простая, и сложная система.       Остановленный стеной запахов, Микити звучно, от души чихнул, отчего платок понадобился им двоим.       — Будь здоров, — сказала Марни и усадила здоровяка на скамейку. Судьба посмеялась, когда решила свести их: макушкой она доходила Микити до плеч. На это Валент лишь слегка улыбнулся — мол, могло быть и хуже. «А лучше могло быть?» — не упускала возможности сковырнуть его Марни. «Да. Я», — отвечал он. То ли серьёзно говорил, то ли шутил. Всё как всегда.       На месте Микити, по обыкновению, не сиделось, и он вертелся волчком, да так бы и улетел, если бы Марни не села к нему на колени. Этот нехитрый приём она открыла случайно, когда, уже не в силах удержать растущие не по дням, а по часам мышцы, упала на крепкие ноги — и «стреножила» их, будто Глейпниром. Пока Марни вытирала веснушчатое лицо, приметила очередные свежие царапины и даже удачно вытащила из золотых кудрей колючку репейника. Обычный необычный ребёнок. Валент не уставал повторять, чтобы она не обманывала себя, — нефилимы растут быстро.       Микити склонил голову набок, заглядывая Марни в глаза; даже приподнял мешавшие ему локоны, задев её щёку кончиками пальцев. Марни вздрогнула от щекотки — и поспешила улыбнуться, дабы Микити не подумал, что сделал что-то не так. Его чувствительность к ней — отдельная сложная тема.       — Показывай, что нашёл, — Марни придала своему голосу заинтересованности; хотя всё же она была не прочь прогуляться и оставить дурманящую смесь далеко позади. После смерти бабушки — впрочем ещё и до её ухода — отель переживал не лучшие времена. Сам Бельведер потихоньку превращался в город-призрак. Если территория не приносит прибыль, никто её поддерживать не будет — и жители смирились. Валент мог выкупить любой пустующий дом и не спихивать свои проблемы на Марни. Лишь со временем она осознала, что ему не столько было нужно тихое место во всеми забытой глуши, сколько человек, — исчезновение которого никто бы не заметил, — способный ухаживать за Микити. Весь накопленный за годы одиночества и давления гнев был готов выплеснуться наружу…       Если бы не прозрачно-медовые глаза, смотрящие на Марни с надеждой — и любовью? Любовью, на которую такие, как он, не были способны.       Марни пришлось перейти на бодрый шаг, чтобы поспеть за Микити; не то чтобы у неё был выбор — её крепко держали за руку и тянули прямо в репейник. На ней были брюки, так что протесты свелись к минимуму, а вот на шорты Микити смотреть было неприятно — даже со знанием о слабой восприимчивости Микити к боли.       — Хр-р, — он улыбнулся куда-то в сторону, своим мыслям; верхние клыки обнажились и сверкнули белизной. Было трудно, но Марни таки смогла до них добраться. Осталось привить Микити самостоятельную ежедневную чистку — и отучить съедать всю пасту.       Под ногами захлюпало, и Марни с грустью посмотрела на свои светлые босоножки. Места здесь были в основном дикие, хватало и заброшек, к которым никто в здравом уме не подойдёт; никто, кроме детей — и Микити. А детей в Бельведере уже давно нет. Как она и думала, их путь лежал к пересохшей сточной канаве. Запах стоял непередаваемый, резко захотелось вернуться к купажированию. Но тут до Марни долетел тоненький писк; не нужно было видеть и строить догадки — плакал котёнок. Классика. Для кошек Бельведер был настоящим раем: жители их кормили и чуть ли не носили на руках — ешь и плодись. Жаль, что на некоторых кошек не распространялась моральная ответственность.       Микити помог Марни спуститься, на сей раз очень бережно взяв её за талию. Был случай, когда, не рассчитав силы, он сделал ей больно и поставил внушительный синяк. После этого в его мозгу что-то щёлкнуло: Микити боялся прикасаться к ней неделю. И Марни была благодарна, потому что тоже боялась этих существ, возникших в её жизни. Как давно это было?       — Хр-ру? — Микити склонился так низко, что кудри коснулись «удачно» расположенной под ними зелёной лужицы. Сегодня они будут мыть голову...       — Там котёнок, — указала Марни в темноту зарешётчатой трубы. — Бабушка их разогретой тушёнкой приманивала и часами могла выжидать. Рано или поздно выходили. Перед едой устоять невозможно. Да, Микити?       Услышав своё имя из её уст, он клыкасто заулыбался. Раньше эта звериная улыбка вызывала у Марни дискомфорт, но сейчас её искренность сжимало сердце, выдавливая слёзы противоречия.       Оставив Микити сторожить котёнка, Марни вернулась в отель за приманкой, нарубленной кусочками котлетой; недолго думая, прихватила и два сэндвича, чтобы Микити не сильно скучал, — будет неудивительно, если по итогу она останется на этой миссии одна. Его интересы менялись так же стремительно, как погода в Бельведере. Но Марни ошиблась. При виде замызганной красной футболки по спине пробежал холодок: её подопечный предпринял попытку самостоятельно вытянуть котёнка, когда тот подошёл достаточно близко, но потерпел неудачу, — судя по нахмуренным бровям и сердитым морщинкам у глаз. Микити очень не любил, когда что-то шло не по его хотению. Марни быстренько всучила ему сэндвичи и взяла дело в свои руки.       «Бессмысленно, — говорил на её упорные увещевания Валент. — Он очередная злокачественная опухоль на теле Земли. Если не хуже. Чего ты добиваешься?» Его реализм злил Марни, сводил на нет все её старания. Признаться, что он прав, — значило опустить руки. Иногда и правда хотелось. Тогда Микити останется без надежды. Мир раздавит его, или он раздавит мир — что вероятнее.       — Ки-ки-ки, — то ли смеялся, то ли имитировал её «кис-кис-кис» Микити. Их дружное зазывание сработало, и серое тощее тельце просочилось через решётку, вытянув мордочку в сторону блюдца с уже остывшей котлетой. Марни боялась, что Микити сразу же схватит котёнка в свои огромные лапищи, но немало удивилась. Он был спокоен и внимательно следил за Марни. А не за котёнком, что было бы — правильнее?       Но нефилимы выходили за рамки правильности. Они неправильны. Или это мир для них неправильный? Это как умышленно пустить лису в курятник и закрыть все двери и окна.       Рукотворная аномалия.       И тут Марни чуть не совершила ошибку. Видя, в каком состоянии находился мяукающий комочек, как жадно он набросился на еду, она чуть не разревелась. Вовремя, незаметно для Микити, ущипнула себя за руку. Взаимодействовать с Микити, как идти по минному полю. На каждую её реакцию у него своя интерпретация — или чёрная, или белая. Если Марни плакала — значит, её кто-то обидел. Никак иначе. А кроме котёнка здесь никого не было.       Она верила, что когда-нибудь объяснит ему, что у слёз разный вкус. Когда-нибудь. Наверное.       Чёртов Валент! Сколько бы лет ни было этому заносчивому сукиному сыну, он не может быть прав во всём. Он не может так просто отнять у них надежду!       После кратковременной агрессии в сторону своего единственного постояльца Марни ощутила прилив сил. Насытившись, котёнок обнюхивал её пальцы, подслеповато впечатывался мокрым носом в ладони. Марни с улыбкой взяла его на руки, совсем крошечного, не более трёх недель. Она не считала себя человеком, который сходил с ума от котят и щенят, но на каких-то врождённых инстинктах не могла остаться хладнокровной к беззащитным существам.       — Хорошо, что ты нашёл его. Ещё чуть-чуть, и малыш не смог бы позвать на помощь. Молодец, Микити.       Он заулыбался, не меняя мальчишечьей позы. Сидел, обхватив ноги, голова на коленях, глаза смотрели внимательно, с умным прищуром. Интересно, о чём он думал?       Тем временем котёнок совершенно расслабился и устало обмяк под перебирающими его грязную шёрстку руками. Через шёпот ветра и далёкую песню лягушки послышалось тихое мурчание. Наконец Микити зашевелился и подался вперёд, загородив своей огромной фигурой раскрасневшееся солнце; длинные пальцы, обсыпанные редкими веснушками, медленно, с несвойственной Микити аккуратностью прикоснулись к мерно вздымающимся серым бокам — и повторили те же перебирающие движения. Котёнок хрипло мяукнул, но глазки не открыл.       — Ему нравится, — похвалила Марни. — Ты хорошо справляешься.       Выводя узоры на спине котёнка, Микити то и дело поглядывал на неё, безмолвно спрашивая, — а так? Оставалось улыбаться и прятать грусть как можно глубже. А также выбрать: лгать себе дальше или признаться, что котёнок интересовал Микити меньше, чем её, Марни, реакция на правильное поведение. Ведь тогда она похвалит его, даст что-нибудь вкусное — просто-напросто «удовлетворит его специфические потребности», со слов Валента.       «Ты не кажешься мне таким уж эгоцентриком». На это её неожиданно хвалебное заявление Валент лишь хмыкнул: «Всему когда-нибудь приходит конец. Я пожил достаточно долго, чтобы понять одну вещь: меняется обёртка, но не вкус. Любой заскучает. До моего состояния Микити очень далеко. В мире столько удовольствий… — От данной паузы у Марни по спине побежали мурашки. — Которые он ещё не попробовал». Полуулыбка, вгоняющая в первобытный страх. Улыбка бывшего охотника.       В отель они возвращались, перегоняя солнце. Несколько лет живя под неоновым освещением города, можно забыть, каково это — природа и её немилосердность к человеческому существу. Микити и котёнку предстояли водные процедуры, а Марни — вагон дел и маленькая тележка проблем. В итоге она выдохлась так, что под конец вечера могла лишь сидеть в кресле и наблюдать, как двое её детишек играли на паркете в гостиной. С улыбкой до ушей Микити раскручивал и на манер шара для боулинга бросал котёнка вперёд, что тот проскальзывал добрую половину комнаты. Но, кажется, он был совсем не против: мяукал, бежал к Микити обратно со всей быстротой лапок; умудрился раз или два цапнуть руку, которая была больше его в два раза.       За время баловства Микити ни разу не посмотрел в сторону Марни. А у неё не было сил, чтобы рассуждать, хорошо это или плохо. Сознание покидало её капля за каплей, но голос — засахаренный мёд — так и не дал погрузиться в желанную дрёму.       — Очаровательно.       В дверях, прислонившись плечом к раме, стоял Валент во всём своём ледяном великолепии. Его можно было бы назвать красивым — хотя многие наверняка так и считали, — если бы не скучающе-надменное выражение лица, которое провоцировало в Марни вскипание желчи. Это напоминало ей о другой бабушке, с маминой стороны, отношения с которой у неё не заладились ещё в утробе. Валент переводил взгляд с совершенно игнорировавшего его Микити на Марни, неловко сползавшей с насиженного места. Сто раз она просила, умоляла себя расслабиться в его присутствии, но, будто школьница, кокетка или, что хуже, его подчинённая, вытягивалась в струнку. Лишь частые пререкания давали ощущение, что Марни по прежнему хозяйка своего отеля-дома, и главное — хозяйка сама себе.       — Думаю, ему не повредит, — сказала она, проходя мимо Валента в сторону кухни. — Домашние животные хорошо влияют… на детей. — Она чуть-чуть повернула голову, как бы невзначай, и увидела потухший изумруд, обрамлённый морщинками усмешки. Было трудно не прикусить губу от нарастающей злости. Жаль, что бабушка не заваривала чего посущественнее чая; Марни была бы совсем не против найти гримуар где-нибудь в подвале или на чердаке. Хотя и сомневалась, что Валента возьмёт хоть какой-либо яд. Неделю назад Микити выпил очистительное средство — и хоть бы что. Плохо стало Марни, и Валент, вызвав противоречивые эмоции, был готов сам отвезти её в больницу. Как рукой сняло.       К её огорчению, Валент последовал за ней на кухню, без слов, одним своим авторитетным присутствием намекая на чай. Когда Марни набралась достаточно смелости, то спросила у его помощника, так ли сильно босс любит пить чай; на что получила недоумённый взгляд и несмелый ответ, мол, «у такого достаточного человека, как босс, на удивление отсутствует тяга к пище; ни кофе, ни чай, ни алкоголь он не пьёт; перекусывает тем, что ему принесут; дыма в его организме больше, чем углеводов». Про дым чистая правда. Марни сморщила нос и демонстративно перевернула кружку с ручной росписью над мусоркой, отправляя в свободный полёт четыре окурка. И как она раньше её не заметила?       Валент не выглядел виноватым. Кто бы мог подумать…       Вытащил телефон из кармана брюк и швырнул на стол между мятой и цедрой лимона. Марни приняла это за знак и решила, что освежающий напиток ему точно не повредит; наклонилась за веточками мяты. Среди стоявшего благоухания было трудно почувствовать озоновые нотки одеколона, но они, несомненно, вились рядом. Марни нравился этот запах, хоть и поначалу ей было трудно признаться в очевидном. По редким дням в комнатах хозяйничал шлейф мускуса, корицы и всяких душных специй — и тогда ненависть возвращалась; страх притуплялся, возводя уверенность до абсолюта: сбежать, но куда? Унизиться и кинуться в ноги мисс Локк, к не-бабушке, которая только и ждала увидеть Марни сокрушённой? Наверное, это единственное, что удерживало и вынуждало заваривать Валенту чай ночь за ночью. Снова и снова. Ещё и Микити...       На неё не надевали ошейник. Но в какую бы сторону ни пошла Марни, ментальный поводок давил, скручивал конечности до белизны, до влажного хлопка разрывающихся кожи и мышц.       — Только не плачь потом.       — Что? — Она не сразу расшифровала услышанное, но листики мяты уже переломились в пальцах, вскрикнув резким запахом. — Хотя бы день ты не мог бы!.. Да ничего он ему не сделает. В этот попросту нет смысла! Микити не жестокий. Он не понимает. И знаешь, почему?       Отряхнув руки от сухого шалфея, Валент неторопливо двинулся на Марни. Ночные краски делали его смуглую кожу ещё темнее, отчего глаза, редкого светло-зелёного цвета, словно фосфоресцировали, навевая смесь страха и восхищения. Через набирающую плотность пелену гнева Марни заметила, что привычная прилизанность во внешности Валента сегодня уступила место лёгкой неряшливости: несколько чёрных прядей выбились из идеального пробора и, утяжелённые гелем, чиркали по острым скулам от малейшего движения головы; верхняя пуговица рубашки не была застёгнута, а на запястье не притягивали взгляд часы, стоимость которых Марни не хотела знать. Если тело Микити покрывали веснушки, Валента судьба наградила родинками. Он никогда не оголялся перед ней достаточно, чтобы сказать наверняка, но две симметричные точки под правым глазом и мелкая россыпь на шее, складывающаяся в хаотичный рисунок, наталкивали на подобную мысль.       — Потому что ты ничему его не научил, — договорила Марни, когда её накрыла неподвижная тень. — Микити даже не замечает твоего присутствия. Тебя будто никогда и не было в его жизни.       Носа коснулось озоновое дыхание. Если дышать слишком интенсивно, оно проникнет в горло, осядет в лёгких и даст импульс в сердце. Бабушка Герда как-то сказала, если чувствуешь сильный запах одеколона, либо у мужчины дурной вкус, либо он посягает на твоё личное пространство.       — Он подражает, Марни. — Валент редко произносил её имя. И она отвечала взаимностью. — Твоему отношению к окружению. Твоему отношению ко мне, — последние слова прозвучали осуждающе, словно Марни не имела права на него злиться.       Валент качнулся вперёд, и Марни не думала отпрянуть, так как никогда он не подходил к ней близко, никогда не позволял себе вторгнуться в её личное пространство. Об этом не могло быть и речи. Пока щеку не полоснула тёмная прядь и лёгкие не переполнились искусственной свежестью. Марни потребовалось несколько секунд, чтобы понять, куда был устремлён её взгляд, — в вырез рубашки, на смуглую шею, сбрызганную крапинками. Но не это пустило по спине леденящий холод; не это скрутило внутренности и остановило сердце на долю секунды — чуть ниже линии подбородка, скрывшись за идеальным пробором, змеился ряд чёрных иголок. Марни спешно моргнула — не показалось ли? Не щетина? Иглы, толстые трубки, росшие из кожи.       Это что?       Перья?..       На миг в мозг закралась странная мысль, что вот-вот и Валент обнимет её, — даже если данный жест между ними был бы лишён всякого смысла и чувства. Но он не шевелился, не сокращал дистанцию, не касался — завис над нею ястребом, размышляя, нападать или нет. Ментально доминировал; доказывал себе, что он хищник, — уставший, но хищник. Не зная как, но Марни поняла это — и подыграла. В такой борьбе она была бессильна. Поэтому продолжила изучать чужеродные наросты, пока ей предоставили столь редкий шанс. А у Микити? У него тоже?..       — Будет очень плохо, если птенец в конечном итоге возьмёт пример с меня. Тебе так не кажется? — Валент наклонился ещё ниже, в поисках её глаз, понимания, почему он, рефаим, не может воспитывать молодого нефилима. Между ними не было разницы. Монстр способен породить лишь монстра. — Ты хорошая, Марни. Если бы я хотел тебе солгать, то сказал бы, что у Микити есть шанс здесь прижиться. Но я не буду лгать. Не тебе.       Больше не в силах сопротивляться, Марни сфокусировала взгляд на потухшем изумруде. Всегда ли он был безжизненным? Если такова цена бессмертия, то Марни рада, что когда-нибудь её путь закончится. А пока...       — Я не сдамся, — вымолвила она одними губами. Если Валент и разглядел сомнение в её глазах, то виду не подал. Только растянул тонкие губы в подобие улыбки:       — Знаю. — Он поспешно выпрямился и отошёл на два шага. — Это мне в тебе и нравится. Я рад, что принял тогда верное решение. Возможно, с тобой Микити протянет дольше.       Опять он за своё…       Марни кашлянула, выдувая из лёгких остатки чужого вторжения. Не хотелось вспоминать день, когда жизнь по-настоящему висела на волоске. Поэтому, черпнув тлеющих углей из разгорячённого сердца, она важно выдохнула:       — А знаешь что, сам себе чай заваришь. Не маленький. Всё необходимое на столе.       Но Валент уже потянулся за вибрирующим телефоном, проигнорировав колкие слова. Нельзя не признать, что уходить красиво из конфликта он умел в совершенстве — Марни вновь осталась виноватой. Наверное, со стороны она походила на брюзжащую бабу, которая из-за ерунды отказалась подать мужу борщ. Какая она «хорошая»? Если бы он только знал, что встреть её пять лет назад, за подобные слова получил бы в нос. Зачесалась недобитая татуировка на плече — этот отрезок жизни тоже не было желания вспоминать.       «Ты хорошая, Марни». Ага, как же.       Что ж, как неожиданно закончился очередной вечер. Ещё чуть-чуть, и она сойдёт с ума — что означало сложить оружие и признать победу Валента. Нет уж. Ногти впились в ладони, послав болезненно-бодрящий импульс. И с желанием ударить что-нибудь — кого-нибудь — Марни двинулась к выходу из кухни. Куда пошёл Валент, она не увидела, но в дверях неожиданно столкнулась с Микити; с его пустым взглядом, устремлённым на неё — сквозь неё.       Как долго он стоял здесь? Что видел? Что слышал? Какие мысли затуманили его разум? Подобное безэмоциональное выражение Марни видела лишь у одного — не-человека.       Нет! Не смей, Микити. Не смей подражать ему!       — Микити, пойдём спать. — И, вспомнив их сегодняшнюю находку, спросила осторожно, стараясь улыбкой замаскировать волнение: — А где котёнок?       — М-м? — ответил он, наклонив голову вперёд. Ниже, ниже. Вот его кудри, овеянные ароматом шампуня, почти задели её щёку.       Протяжное мяуканье у ног повлияло на них по-разному: Марни слишком открыто вздохнула с облегчением, на лицо Микити же легла хмурая тень — не явная, с усилием сдержанная. На него это совсем не было похоже. Обычно он искренне выражал как положительные, так и отрицательные эмоции.       «Не нравится мне это, — подумала Марни, наклоняясь к котёнку. — Если он научится скрывать чувства, чего хуже — подделывать их, как мне быть? Успею ли до того, как...»       Тут взгляд её скользнул по голым ногам, по крепким икрам — и пушку белёсых волос, которого она раньше не замечала. Марни хорошо знакома с телом Микити — даже слишком хорошо. У неё не было выбора. Сейчас от этой мысли она не сгорала от стыда. Но… как давно у него начали расти волосы? Они слишком светлые и, наверняка, очень мягкие, чтобы её руки их обнаружили. Как-то вмиг стало грустно и пусто внутри.       Ну куда ты так быстро растёшь?       Хочешь, чтобы я не успела воспитать тебя? Не успела до того, как ты осознаешь, что в силах брать всё, что хочешь, не спрашивая ничьего разрешения и мнения. О, Микити. Мир жесток и без тебя. Не добивай лежащего, того, кто и так на грани смерти. Не будь, как я. Как Валент.       Удивлённый, чего Марни так долго сидела на полу, Микити плюхнулся рядом и заглянул ей в глаза, силясь считать ответы на свои бесконечные вопросы. Она насильно улыбнулась, прижимая к себе засыпающего, оставленного всеми котёнка. Устала, она устала от своей неискренности. В грусти не было ничего плохого, но не рядом с Микити. Для него всё самое светлое, самое хорошее, самое правильное.       Она хотела успеть до того, как проклюнутся иглы из его нежной кожи. До того как распустятся перья, впрыснув в вены первобытную лаву.       На макушку, вытягивая от треволнений, опустилась большая ладонь; длинные пальцы играли с её локонами, рисовали на волосах причудливые узоры. Прикосновения ощущались мягко и тепло, как летний ветер. Это было… приятно. Марни улыбнулась.       — Да, иногда на людей это тоже действует, — сказала она, подобными движениями поглаживая сопящего у груди котёнка.       Микити повторил её улыбку. И замер, резко, словно кто-то выключил питание. Качнулся вперёд. Марни не отпрянула — зачем? Пока её кожу не защекотали кудри, а лёгкие не переполнились запахом чистого молодого тела. Но ощущалось что-то ещё — тяжёлое, мускусное. Мужское. Микити уткнулся ей в шею и тяжело задышал, давил своим немаленьким весом. Кажется, что даже злился, потому что не знал, что делать дальше. Марни не шевелилась, боясь спровоцировать, случайно подсказать; сильнее обняла сопящий клубок, защищая и животинку, и себя.       Ну куда ты так быстро растёшь?..       Когда дети пытаются подражать взрослым, это выглядит смешно, чаще нелепо. Когда Микити пытался подражать Валенту — это было страшно. В такие моменты складывалось впечатление, что Марни день за днём участвовала в состязании по перетягиванию каната; силы были настолько неравны, что Валенту и пальцем шевелить не надо было — канат сам тянулся в его сторону, таща чертыхающуюся Марни за собой. Нет уж!       «Знаю. Это мне в тебе и нравится».       Шаг назад. Два вперёд. Её борьба — агония, растянутая на века.       Не найдя решений своему напряжению, Микити утомлённо обмяк и что-то буркнул на своём языке ей в ухо. Более не ощущая в воздухе злосчастный мускус, Марни выдохнула и медленно вытянула руки, дабы обхватить широкую спину, пока её вместе с котёнком не погребли под собой.       — Вставай, Микити. Я отведу вас двоих в кровать. А завтра подумаем над именем для нашего нового постояльца. Всё же тут отель приличный, без имени никак.       А затем она найдёт Валента и заварит ему чай. Они с Микити и правда были похожи: если не подсуетишься, ничего для себя не сделают.       Всё на ней.       Всё.

***

      Размяк, сделал вывод Валент и чиркнул спичкой — зажигалка придавала образу пафос, но запах сернистого газа ему нравился больше. Сделав пару затяжек в неубиваемые лёгкие, он посмотрел на окно второго этажа, где минуту назад зажёгся слабый оранжевый свет, — комната Микити. Остальная часть дома притихла, поблекла, концентрируя всю энергию на маленький, прожорливый, ненасытный участок. Поэтому на кого-то другого у Марни уже не оставалось тепла. Валент мог бы выкачать всё нужное ему силой, как и привык поступать, но у самого на это уже не доставало запала. Размяк.       О костяшки пальцев стукнулось что-то настойчивое и пушистое. Валент опустил голову и встретил немигающий прищур чёрно-белого кота, который частенько кружился вокруг беседки у отеля; его взгляд как бы говорил: «Чего расселся и дымишь на моей территории? Не знаешь, кто тут хозяин?» Ему нравились кошки, их вольный характер и холодная таинственная отстранённость от мира. От людей. И всё равно ведь тянулись к человеческой компании, потому что без рабов ты не в праве называться хозяином. Вот такая созависимость.       Пальцы сомкнулись на хрупкой челюсти и надавили, обнажая маленькие желтоватые клыки. Чёрно-белый пытался дёрнуться, но скудным умом сообразил, что силы неравны, — мелко задрожал, прижав уши к голове. Боялся, но шипел.       Прямо как она. О, Марни определённо была хищницей. Мир делится на охотников и их добычу. Это право получают с рождения. Ягнёнок не может стать львом; но лев — ягнёнком?..       И как? Получается, Марни?..       — Ну, приятель, — прошипел Валент в ответ, но ласково. Всё же он по-своему любил кошек. — На каждого охотника найдётся свой охотник. И эта пирамида бесконечна. Без обид.       Кот моргнул, соглашаясь. Валент ослабил хватку и небрежно потрепал опешившего чёрно-белого по холке. Этот незначительный жест стёр между двумя хищниками враждебное настроение, и кот уважительно махнул чёрным хвостом с белым кончиком — спасибо за урок, приятель. На звук захлопывающейся двери они обернулись синхронно. Через секунду кошак уже бежал к своей Марни, путаясь в её ногах-тростинках.       Валент заглянул внутрь себя, прислушался — да, что-то покалывало, томно ныло. Самодовольство? Удовольствие? — а есть ли разница? Одно он знал наверняка: её появление… приятно. Особенно хмурая морщинка на лбу. Трудно же ей далось это решение. Без обид, моя милая Марни, на каждого охотника...       Заметив в одной её руке кружку, а в другой — пепельницу, Валент улыбнулся.