Спи, спи. Скальпелем вести Надо изнутри Поскрести слои Мерзкой плоти.
Спи, спи. Собрать и сотворить Снова будешь жить Ты больше не кричишь Глазки разлепи.
Утро было сырое, холодное — вконцеоктябрьское. Невзирая на погоду, жители небольшого городка уже направлялись на главную площадь. Все спешили купить подарки, угощения и много сладостей — самое необходимое для предстоящего весёлого праздника. Из тумана перед горожанами выросла конструкция из мачт и потёртого полосатого полотна. Привычные красно-жёлтые цвета, присущие циркам-шапито, заменяли сине-бордовые. Люди переглянулись и стали перешёптываться. Детишки жались к своим родителям. Выросший буквально за ночь из ниоткуда, шатёр пугал своей безмолвностью, и никто не решался заглянуть в него. Толпа застыла в недоумении. Сперва изнутри до слуха горожан донёсся протяжный звук скрипки, оформившийся вскоре в прекрасную мелодию. Звук постепенно приближался, нарастал. Неизвестный, игравший на скрипке, шёл к ним. Шевельнулись шторки, образуя щель. Люди, не сговариваясь, отступили назад. Из шапито появился сорокалетний на вид мужчина: высокий, кареглазый, в тощем, как и он сам, пальто и со скрипкой в руке. Скрипач обвёл людей смеющимся над их страхами взглядом из-под очков-пенсне, чудом державшихся на острой его переносице. Улыбнувшись недружелюбной толпе, музыкант шагнул вперёд. Он вздёрнул подбородок и над плечами его взлетела копна длинных каштановых волос. Мужчина подложил под щёку скрипку и исполнил быструю, весёлую мелодию, нажимая на струны краснеющими от холода пальцами. Доиграв, он опустил руки со смычком и скрипкой и поклонился собравшимся. Раздались осторожные аплодисменты. — Я хозяин этого театра! — объявил музыкант сорванно-хриплым голосом. — Я счастлив оказаться сегодня здесь среди вас, и в честь праздника моё представление будет для всех абсолютно бесплатным! Это мой подарок городу, — и он с лихостью заиграл новый мотив, рассекая локтем воздух. Звуки бешеным потоком лились со скрипичных струн. Они раззадоривали любопытство толпы. Шатёр больше никому не казался опасным местом, внутри которого притаились кровожадные монстры: теперь это место манило своей неизведанностью. Расположив к себе людей, хозяин театра завлекающим жестом пригласил всех внутрь шапито. — Заходите без сомнения: здесь вас ждёт волшебство и удивление, — произнёс он, убедительно подмигивая шальным глазом. Продолжая играть на ходу, артист быстро юркнул в шатёр. Люди топтались у входа. Хлынувший с неба холодный дождь будто бы подгонял их быстрее принять решение. В шапито ввалилась толпа подмокших горожан. Театр встретил их теплом и ароматом свежих опилок, рассыпанных на полу. Вокруг арены стояли старые потёртые стулья. Каждый зритель смог выбрать место по своему вкусу. Жужжание голосов выжидательно затихло, когда стало темно, и лишь круг арены окружал жёлтый, будто восковой, свет. Сотни глаз устремились в предвкушении обещанного волшебства. Запах в помещении стал странный — неживой, невкусный... Подобный запах присущ, скорее, мастерской таксидермиста или дну сундука со старыми вещами, среди которых затерялись шарики нафталина. Вновь, ставшие зрителями — неволей, хоть и не невольно, —люди обеспокоились: о каком представлении вещал им незнакомец? Не грянула бравурная музыка. Не вышли на арену бесстрашные укротители с дрессированными хищниками, не выплыли из-за кулис загадочные фокусники, с которыми бы задирались рыжие клоуны, и не скрипели, раскачиваясь трапецией, гутаперчевые воздушные гимнасты. Посреди арены возникла чёрная остроугольная фигура скрипача во фраке, брюках и цилиндре на голове, примявшем ему гладкие каштановые пряди. В руках он держал нечто, похожее на вешалку для платья, к которой крепились верхние концы серебристых нитей, отходящих от куклы-марионетки почти в человеческий рост. Вздох облегчения прошумел среди зрителей, и вновь всё людское внимание было сосредоточено на музыканте. Тот немедля продемонстрировал своё умение управлять куклой. Марионетка, одетая в трико шута, зашагала и заплясала по арене, дёргаемая за ниточки. Скрипач двигался следом. Нитями, прикреплёнными к вискам куклы, он управлял её головой, ручными — руками. Наклонив вперёд вагу, он заставил куклу поклониться публике. — Я обещал вам волшебство, так удивляйтесь же! — бросил зрителям скрипач, и, дождавшись от них одобрительного гула, отсёк от марионетки нити, проведя по ним ладонью. Серебряные ниточки обвисли, но марионетка не распласталась беспомощно по арене. Что за чёрт!.. Глаза у куклы влажно заморгали и заблестели, задвигались, шаря по тёмным углам зала. Марионетка вопрошающе взглянула на своего хозяина. Скрипач наклонился к ней и погладил по голове. Марионетка отошла на середину арены и закружилась в танце. Ручки и ножки куклы стали гибче, движения плавнее, как у настоящего человека, словно с них сняли деревянный гипс бездушной угловатости. Зрители вздрогнули. Как это возможно? Она живая? Скрипнули сиденья стульев — публика приподняла свои зады, вытянувшись вперёд, и возглас изумления пророкотал молодой грозой. Никаких нитей, никакого управления... Грянули разрозненные аплодисменты, выбивая кожей ладоней из себя потаённый ужас и психическое изумление от увиденного. В руках у музыканта опять оказалась скрипка, и под её звуки, на арену потянулись другие ожившие марионетки. Одетые в различные костюмы, они маршировали, показывали трюки и танцевали друг с другом. Представление перерастало в настоящий бал марионеток. И, чем сильнее куклы напоминали живых людей, тем невыносимее было за этим наблюдать самим людям. — Что за дьяволово волшебство?! — раздался чей-то полный негодования, в которое перерос восторг, возглас, и всё на сцене замерло. Марионетки обернулись и посмотрели на зрителей. Шут поднёс палец к своим ухмыльнувшимся губам и осуждающе покачал головой. — Для неблагодарных спектакль подошёл к концу, — с наплевательским равнодушием объявил скрипач, слепо щурясь без пенсне. — Занавес! Расходитесь. Хлопок в ладоши. И марионетки…исчезли. Кукольник присел на край арены и закурил, не обращая внимания на недовольные выкрики в его сторону, но — представление давалось бесплатно, и предъявить хозяину было нечего. Люди заторопились к выходу. У всех ещё осталась куча важных дел, о которых они как раз вспомнили. А представление — страсть какая, да ну его к чёрту! — все старались его поскорее забыть.