***
Первым, что она почувствовала было тепло. Не обжигающий жар, а мягкое тепло от камина. В голову закралась мысль о том, что Мать Магия таки забрала её из мира, потому что другого объяснения не было. Там, где она выживала (а жизнью это назвать нельзя) не было тепла. Был лишь холод. Вечный, могильный холод, от которого нельзя было спрятаться. Не помогало ни подобие одежды, ни жалкая, рваная тряпка, которую стражники с гордостью называли одеялом. Холод проникал под кожу, впивался в кости и устраивался там жить. Даже сейчас, когда девушка чувствовала тепло и что-то мягкое, накрывающее её, всё равно было холодно. Призрак того Холода, казалось, останется с ней на всю жизнь. Глаза открывать не хотелось. Потому что возможно, ощущение тепла — это бред мозга, который пытается помочь выжить и если открыть глаза — всё исчезнет. Уговорив саму себя, не открывая глаз, девушка решила прислушаться к окружающему миру, с твердым намерением, что если услышит скрип прогнивших половиц и крики чаек — сразу же перестанет и будет пытаться уловить ощущение тепла. Звука половиц не было. Птиц — тоже. Только недалеко было слышно тихий треск поленьев, как будто рядом находился камин. А шагах в десяти, судя по громкости звука — кто-то тихо переговаривался. — Что скажешь, Аб? Тони? — Будут жить, оба. — Скоро она начнет приходить в себя, и скорее всего начнет адски мерзнуть. Нужно найти пару одеял, потому что согревающие чары на ней применять сейчас нельзя. Ядро слишком нестабильно. — Тсс, кажется просыпается. Ресницы дрожат. Звуки голосов казались бесконечно родными. Как будто она сейчас дома, а рядом тетя Вал, Абраксас и смешной русский Долохов. Из-под ресниц выкатилась непрошеная слезинка. Открывать глаза теперь не хотелось ещё больше, потому что если бы бредом было только ощущения тепла, она бы пережила. А теперь в бреду появилась семья и потерять её — было страшно. Даже дементоров Бэлла сейчас не боялась так, как того, что придется открыть глаза, а голоса и тепло исчезнут. — Хэй, малышка, ты чего? Я настоящий, слышишь? Тони. Он всегда звал её так. Иногда ещё мальцом — или дурашкой. Ей всегда хотелось доказать этому русскому, неотесанному медведю обратное, но он лишь смеялся и продолжал так звать. — Ну же, дурашка ты моя, скажи мне, что я неотесанный русский мужлан — Не мужлан. Медведь. Слова вырвались против воли, потому что мужланом она его всё же не звала. Свой голос показался каким-то таким незнакомым, низким и хриплым, что от неожиданности она всё же открыла глаза. И вместо холодной камеры Азкабана увидела небритое лицо Долохова, который счастливо улыбался. — Смотрите-ка, сработало. — Добро пожаловать домой, милая. Чуть повернув голову, Бэлла увидела Абраксаса и Вальбургу. Происходящее казалось затянувшимся бредом. Не могло так быть наяву. Не могло. Не может быть так, что сейчас она дотронется до Тони, а он не исчезнет. Но не исчез. А она для достоверности тыкнула ему в нос ещё раз. Долохов улыбался, но в глазах читалась беспокойство. Всегда так смотрел, если она болела. — Я тут. Видишь? Настоящий, я не глюк, — в подтверждение своих слов он взял её за руку, переплетая пальцы, а потом поцеловал в нос. И тогда она заплакала. А Абраксас в этот момент укрыл её ещё одним теплым одеялом и максимально аккуратно обнял, поднимая и усаживая к себе на колени. Только вот руку Тони Блэк отпускать не планировала, поэтому находились все трое сначала не в очень удобной позе. — Вы же не исчезните? — Нет. Ты дома. Вальбурга, что отходила подкинуть полешек в камин, вернулась и мягко погладила по голове, пока Тони пересаживался. Через полчаса, когда Бэлла успокоилась и почти задремала, она вдруг резко подняла голову и максимально серьёзным, не затуманенным надеждой взглядом, посмотрела в глаза Абраксасу. — Ты целитель. Он жив? Я его не чувствую. Совсем. — Жив. Твой малыш жив. Просто спит глубоким восстанавливающим сном. Личная разработка Тони. И тебе такой сон тоже грозит. — Обещаешь? — Да. С ним всё будет в порядке. Вы оба умницы. Вы выдержали и продержались. Теперь вам надо отдыхать и лечится. Больше мы вас не оставим. Девушка кивнула и уткнувшись в плечо мужчины, счастливо уснула, окружённая теплом и заботой.***
Абри с Тони сидели у камина рядом с кроватью Бэллы, усыплённой лечебным сном и медленно опустошали бутылку вина. Долохов внимательно рассматривал постаревшего друга и его морщины на хвалённом аристократическом лице. А ведь они были ровесниками. Но при этом сам Тони выглядел также, как и в тридцать. — Вот это ты конечно постарел, Абри… С каких пор волшебники в пятьдесят выглядят на сто шестьдесят? — С тех, когда забыли традиции, а волшебник, выглядящий на свой возраст, начал бы вызывать вопросы. Да и вспомни Дамблдора. Ему всего сто десять, а он выглядит на все двести. И как-то так вышло, что живя в его королевстве выглядеть лучше него и быть старше сорока — не сильно безопасно, — усмехнувшись, Абри отсалютовал бокалом с вином и щёлкнул пальцами. Лицо подернулось рябью и морок умудрённого жизнью старика — испарился. Морщины разгладились, взгляд стал оживлённее, подтянулась шея и стало видно, что рубашка обтягивает накаченные плечи. Перед Тони предстал лучший друг и боевой маг во всей своей красе, и расцвете сил. — Воот, вот это я понимаю. И себя, и красавицу Вальбургу спрятал. Сразу же, как… — прервав самого себя на полуслове Долохов помрачнел и уставился в огонь, чуть ссутулившись. — Всего три года прошло… — А ощущение — что все тридцать. Стало… печальнее. Как будто не только у Тома яркость выкрутили до нуля. — Исправим всё ещё. А сейчас лучше расскажи, что ты делал эти три года, а, лекарь? Кто тебя из боевика в лекаря то превратил? — Абраксас через силу усмехнулся, меняя тему. К тому же, ему действительно было интересно, где пропадал русский медведь. Потому что ещё три года назад Тони больную бы никто не показал. Ибо вряд ли чистый боевик, знающий только основы медицины, смог бы поставить на ноги узника Азкабана. Беременного узника Азкабана. — Слушай, я сам не до конца понимаю, как так вообще вышло, — Долохов слегка недоуменно почесал голову, — я тогда выбрался из СССР и решил сгонять в Мексику, как командир ещё советовал. Хотел найти интересное задание, потому что как-то становилось очень… Ну и наткнулся на свою голову. Оказалось, что Тень устроил мне весёлую жизнь и отправил на ученичество. Мне ещё и доказывать пришлось, что научиться хочу. А ведь всего пару раз при нём упомянул… — тряхнув головой, будто отгоняя воспоминания о том, как просился в ученики, Тони залпом осушил вино в бокале, — а дальше — погружение в мир медицины и, думается мне, временной кокон. Ибо я был уверен, что учился около девяти лет. А оказалось — что всего три года прошло, да ещё и у вас тут веселуха. Я, считай, учиться закончил пару недель назад, а меня сразу Вал в оборот взяла, сказав, что за эти три года Том развоплотился, а малышка умудрилась загреметь в одну из самых страшный тюрьм мира, да ещё и с ребенком в утробе. Про остальных и спрашивать боюсь. Куда вы смотрели вообще… На Абраксаса, с примесью боли и злости взглянул человек, который по воле судьбы умудрился выучиться на целителя ровно в тот момент, когда без этого было не обойтись. — На развал мы смотрели, Тони. И пытались спасти хотя бы кого-нибудь. — Эх, к чёрту всё! Где наш былой коммандос… — Соберём ещё. В камин, с разницей в пару секунд полетели оба бокала. Переглянувшись, мужчины нервно засмеялись. Потому что бокалы в огонь они бросили не сговариваясь. — Хорошо. Оплакать нашу жизнь мы оплакали. А теперь, лорд Малфой, мне нужны подробности. — С какого момента они тебе нужны? Малфой сейчас напоминал кота, лениво мурчащего и греющегося у огня. Потому что Лорд сидел у кресла, откинув на сидение голову и прикрыв глаза. Этот год его вымотался, и теперь, сидя в защищённом доме у тихо потрескивающего полешками камина рядом со старым другом он позволил себе расслабиться. Было совершенно не важно, что сейчас его ждал не самый светлый разговор. Конкретно в этот момент — не важно. Важна была только компания и место. Долохов же наоборот, сидел прислонившись к комоду и смотрел на огонь, иногда посматривая на собеседника и слегка улыбаясь, потому что Малфой заражал своим спокойствием. В конце концов, их ждёт ещё не один весёлый год, так что надо брать из момента спокойствия и тишины максимум. Потому что уже завтра Тони необходимо полностью продиагностировать бывшую узницу Азкабана и начинать трудоёмкий процесс временного кокона, чтобы комната с ним и Беллой отделилась от мира для спокойной операции. Не хирургической конечно, но ему нужно разобраться с ядром девушки, которое было разорвано в клочья. И спокойная жизнь с возможностью посидеть с другом за бутылкой вина откладывалась на неопределённое время. Протянув руку и нашарив на столике ещё пару бокалов, предусмотрительно принесённых домовиком, русский медведь наполнил их вином и протянул один блондину. — Держи, кошак. В ответ послышалось мурчание и Тони максимально неприлично заржал, откидываясь назад и ударяясь затылком о комод. — Так тебе и надо, — непринуждённо выдал Малфой и отпил из бокала, довольно улыбаясь, — ты определился с какого момента хочешь слушать страшную сказку? — С того, как уехал. — С того, как уехал, говоришь… Ты же застал момент, когда Том убрал всех из политики на время? — Угу. Я хотел тоже поучаствовать в веселухе, но после письма, что Тень меня проклянет, если не поеду в Мексику, туда меня послал даже Риддл. — Не удивлён, — тихий смешок, — эти двое проклясть всегда любили. Значит, ты застал ещё адекватного Тома. — Именно. И я максимально удивлён тому, что по вашим рассказам последние… два? года он был не сильно Том. — Риддл продержался полтора. Мы с Вал старались сдерживать его в состоянии человека как можно дольше и вытягивали на дуэли, и спарринги, когда дело становилось совсем плохо, — увидев скептически приподнятую бровь мужчина повел плечом, — Том стал слабее, а мы с Вальбургой последние тридцать лет не только языками трепали, так что несколько раз нам удалось его связать и дождаться просветления. Выругавшись на русском, Тони начал крутить в руках бокал. Дело — дрянь. — Давай дальше.