Собрать по осколкам

— Шисюн, почему ты грустный? — спрашивает один из младших адептов и дергает Вэй Усяня за подол ханьфу. Заклинатель смотрит на ребенка и выгоняет из памяти образ совсем другого мальчика. С серыми глазами и яркой улыбкой. Который вместе с ним играл в редиску и был ему так дорог. Что с ним стало из-за тех сволочей? Кто занес руку над невинным ребенком? — Все хорошо, ваш шисюн просто немного задумался. Вы немного опережаете наш план обучения и я не знаю, стоит ли усиливать тренировки. На сегодня все, можете идти отдыхать! — он отпускает шиди. Им нужен отдых, а ему… забыться. Просто перестать видеть перед глазами трупы. И этих малышей в том числе. Он сидит в беседке, обняв колени, а перед глазами — десятка два, а может и больше тел. Совсем малыши, ершистые подростки, его ровесники и совсем взрослые. Одна огромная гора из тел. В ноздри забивается приторно-сладкий запах гнили, а от крови, что осела на языке, тошнит наяву. — После такого так и тянет выпить. Но много вредно. Пожалуйста, пусть это закончится, — умоляет заклинатель, пытаясь глубоко дышать, очистить разум и не вспоминать то, что так отчаянно хочется забыть. Этого не было и не будет, но он не сможет это забыть. Стереть из памяти искалеченные маленькие трупы, сожженный дворец, что был ему домом. Растерзанные тела дяди и наставницы. Цзян Чэн, чье лицо искажает боль, горе и отчаяние. Его руки, сдавливающие горло. Но болит не тело, душа, которая осыпалась пеплом вместе с домом. И ему бы забыть о прошлом, окунуться в настоящее и жить заново, учтя ошибки. Но двигаться дальше трудно, стена перед ним холодная и глухая. И выбраться ему уже нереально. Потому что за ней все то, что было у него. И то, что он снова потеряет. Перед глазами тело Цзинь Цзысюаня, трупы тех заклинателей, что были на тропе Цюнци. Он не помнит, что случилось, когда он разбил Стигийскую печать. Лишь тело Яньли, да крик шиди, разрывающий оглушившую его тишину. — Вэй Усянь! — голос смутно знаком, но сейчас он не разбирает, кто его зовет. Реакция одна — устранить противника. На плечо резко опускается чужая рука. Атака со спины? Зря… резкий разворот, нога встречается с чужой головой, кинжал вылетает из ножен, чтобы убить первым… но перед ним нет врага, лишь Цзян Чэн, не глава Цзян, не Саньду Шэншоу, а его шиди, с которым он собирал лотосы, прогуливал тренировки и мечтал о будущем. — Цзян Чэн… — голос резко пропадает. Внутри все сжимается от страха. А если бы он довел атаку до конца? От это мысли еще сильнее мутит — и он резко отходит от брата. — Вэй Усянь! Ты никогда не бросался в драку, особенно так! Что случилось? — Цзян Ваньинь напуган. Его шисюн никогда так не делал! Так почему из-за одного касания буквально размазал его по земле и чуть не убил? — Ничего особенного. Прости, мне надо побыть одному, — Вэй Усянь сбегает, едва сдерживая крик отчаяния. Прошлое не отпускает, и теперь он может причинить вред людям, которых любит. Цзян Чэн потирает синяк на скуле. Несерьёзный, но достаточно болезненный, чтобы вывести человека из равновесия на минуту. А дальше опытный человек, после такого удара, убил бы… Вэй Усянь так бы и поступил, кинжал в руке блестел слишком угрожающе, и где только достал клинок, который, судя по красоте резьбы на рукояти, явно был не простым оружием. А его глаза… глаза того, кто был взят врасплох? Но его действия отточенны, он точно знал что делать, будь на его месте кто-то другой и, возможно, он был бы мертв. Все действия… так двигаться, так смотреть… этому невозможно обучить. Такая плавность и жестокость приходят лишь с боями. С реальными боями, против живого противника. Не до первой, а до последней капли крови, пока противник не будет лежать перед тобой без единого признака жизни. Всё таки… что же случилось с его братом?