Собрать по осколкам

— Нет, — весьма коротко и лаконично ответил Лань Ванцзи на предложение уйти вместе с последней группой адептов. Он не собирался оставлять Вэй Ина, хотел идти с ним плечом к плечу и быть рядом в такой трудный момент. — Лань Чжань! Ты ранен, твои раны еще не затянулись до конца! Тебе нельзя в бой, а я точно знаю, что он будет! Лань Чжань, побереги себя, прошу! — убеждал его Вэй Усянь, держа за руки. Он боялся за своего возлюбленного. Для заклинателя было бы намного легче, если бы Нефрит был далеко, в безопасности, как и младшие адепты. — Хорошо. Я пойду с остальными, — согласился юноша. Гордость сейчас была ни к чему. Они сидели, держась за руки смотрели друг другу в глаза. Серебро в золото, черное с алым к белому и голубому. Тьма и свет, слившиеся в одно целое. — Те слова… перед тем, как нас наказали… повтори их, пожалуйста, — просит заклинатель, смотря открыто и честно. И Лань Ванцзи не может отказать. Он повторяет их, но и не только. Он рассказывает, как в его душе зародилось новое, неизвестное ему раньше чувство, как он пил уксус, когда увидел его рядом с Вэнь Нином, как заныло сердце, когда его родственная душа приняла наказание за собственного шиди. — Лань Чжань… боги, Лань Чжань, я тоже, слышишь? Люблю тебя. Сердце обливалось кровью, когда я увидел тебя раненным! Я испил уксуса, когда увидел рядом с тобой Су Миньшаня, но он стал сладким ядом, когда ты сказал, что я твой единственный друг. Потому что я понял, что мне мало. Мало быть тебе другом. И я гнал эту мысль, старался задавить ее, я… — по щекам юноши потекли слезы. Нефрит осторожно смахивал их рукавом, ласково шептал слова любви, а Вэй Усянь все еще плакал, но это были слезы счастья и облегчения. Они были так близко друг к другу, их души пели одну мелодию, которая крепла, становясь песней их сердец. Они подались навстречу, даря друг другу первый поцелуй. Нежный, робкий, но такой чувственный. Их любовь родилась в Гусу Лань, под пение гуциня и пиалу с чаем. Она росла в запахе сандала, магнолии и шорохе одежд. Она стала крепче в темноте и сырости пещеры, в полумраке пыточной, которую освещали медные отблески пламени. И она раскрылась как бутон цветка в Пристани Лотоса, в тишине лекарского крыла, в сплетении рук и просьбе беречь себя.

***

— Не успеем! Их слишком много! — крикнул один из адептов Цинхэ Нэ, отстреливаясь от погони и опустошив колчан. Мэн Яо молча сжал зубы, осталось совсем немного, еще чуть-чуть и они будут в безопасности. Он уверенно сжал рукоять меча и отбивался от преследователей, прикрывая Лань Сиченя. — Справимся. Господин Лань, как только я скажу, бегите. Изо всех сил! — почти закричал юноша, видя, как губы его личного Божества сжались в тонкую линию. — Я не собираюсь убегать, господин Мэн. Я не брошу здесь людей моего дагэ, которые рискнули своими жизнями, чтобы привести меня в Юдоль, — ответил молодой глава ордена, отбиваясь от наступающего противника. — Господин Мэн, мы смогли отбиться! Бежим, нам нужно добраться до барьера! — крикнули адепты, которые предусмотрительно зашли противнику в тыл и смогли внести смуту в его стройные ряды. — Господин Лань, вперед! — юноша лишь кивнул и они бросились вперед, под защиту барьера. Но не успели. Выпущенная стрела попала в цель — ранила Нефрита и теперь тот слегка прихрамывал. — Мэн Яо, сейчас будет град из стрел! — крикнул один из адептов. Понимая, что они не успеют, юноша резко повалил первого Нефрита на землю и закрыл его своим телом. — Огромной радостью для меня было две вещи: служить главе Нэ и увидеть вас, господин Лань. Вы — мое Божество. Умереть за вас в бою — величайшая честь для этого недостойного, — прошептал Мэн Яо и улыбнулся, смотря в такие невероятные глаза. И он смотрел на него, пока стрелы вонзались в его тело. Лань Сичень от шока не смог вымолвить ни слова, лишь смотрел на то, как этот юноша жертвовал собой ради него, широко распахнув глаза. — А-Яо! — только и смог выкрикнуть заклинатель, смотря, как угасает огонь жизни в темных глазах. Глазах человека, для которого он был Богом.