House in the middle of the lake

На грудь оказывалось невыносимое для живого человека давление, в крошки рассыпающее кости. Если приложить ещё немного усилий – до сердца доберётся. Голову ломает так, словно он сейчас не в хижине, будучи на коленях у разбитого окна, на оставшихся осколках которого можно увидеть не его засохшую кровь, а на глубине в несколько сотен метров не пропускающего солнечных лучей океана – на самой глубине, там, где темно, где закладывает уши, а человека ведёт к неминуемой смерти – и он не знает, песок ли, заострённые скалы ли встретят его бесчувственное тело внизу... Он не знает. Сун Лань давно перестал вести борьбу с собственным телом. Сначала лелеял надежду – долгое время её лелеял – пока отчаяние не захлестнуло так, что не выплывешь, не поднимешь руку к светлеющему слою вод океана, что является очередной преградой к солнцу и небу. Вместо солнца – тоска и скорбь, вместо неба, к которому он тянется, в котором мечтает раствориться – брюнет с черными, как беспроглядная ночь в лесу, глазами, в которых так много всего, что Цзычэнь просто не в состоянии прочитать. А даже если бы и мог... Он не хочет этого делать. Достаточно каждый день по приказу поднимать глаза на молодого человека и, не имея своей воли, смотреть, пока велят, смотреть столько, сколько прикажут, и делать то, что заставят. По желанию Сюэ Яна опускаться на колени, разрываясь в собственной ярости под осознанием, что он, далёкий снег и холодный мороз, теперь ничто иное, как лёд, который так или иначе растопят в скором времени, пока от его сильного тела не останется жалкое подобие воды, что испарится под ударами лучей первого рассвета, и тогда, может быть, наконец, придёт конец его существованию. Может быть. Синчэнь... Сяо даочжан... Его безжизненные глаза смотрят в одну точку на стене, туда, где, предположительно, лежит сейчас его возлюбленный, пребывая в вечном сне, не осиливший жестокости этого мира. Невинный, милый, нежный и невероятно добрый по отношению к нему даочжан, которого он сам оттолкнул от себя злыми словами, ядом, что вырвался из его груди, пока сознание било обухом по голове напоминанием о телах близких и родных, лишённых жизни тем же человеком, что в эти мгновения безжалостно насиловал его не сопротивляющееся тело. Сун Лань не знает, что делать. Он не знает, сколько это будет продолжаться, сумеет ли положить деяниям этого психопата конец. Незнание влечёт за собой безумие. Он вскидывает голову, смотрит на Сюэ Яна, и серыми, сверкающими в моменты сияния молнии глазами наблюдает, как по щекам молодого человека текут слёзы, а губы прижимаются к его плечу, пока юркий язык проскальзывает между ними и зализывает недавние укусы, оставленные клычками Сюэ Яна. Цзычэнь не отрывает взгляда. Может, ему это заслуженно? Заслуженно за невинную жизнь, что он собственными руками обрёк на несчастную судьбу, и теперь результатом будет вечное страдание, засунутое под кожу заботливыми руками Сюэ Яна, что так трепетно оглаживают его тело, затрагивают соски, проходятся по коже - и так нежно – нежно, совсем как... Хочется скулить. Хочется выть. Парень преследовал его с самого начала. Убийство родных, издевательство над возлюбленным, убийство а – Цин... Ох, а – Цин... Как же Цзычэнь корит себя за собственную беспечность, самоуверенность! За то, что снова пошёл на поводу у эмоций, что был слишком импульсивен, не сумевшим перекрыть радостное предвкушение встречи с любимым... Это стоило жизни всех, кого он любил, кто ему был дорог. И эта девушка... Как же она была молода. И всё из – за него. Так или иначе, Сюэ Ян добился своего. Он получил его. Сун Лань в его власти. Цзычэнь... Он слышит жалобный плач, хотя видит, что Сюэ Ян только давится всхлипами, не прекращая медленных, неторопливых движений в его теле. Так, будто боится повредить... Цзычэнь... И сам плакать не может. Кажется, именно так и чувствуется сумашествие. — Сун даочжан, — мужчина в белых одеяниях пристально, с нежностью и плохо скрываемым беспокойством смотрит ему прямо в глаза, выискивая намёк на неприятие, — прошу, не заставляй себя... Сун Лань чувствует, как бледная ладонь, державшая его собственную, дрожит, и прослеживает глазами на коже границы теней от листьев, стирающихся с пятнышками солнечных зайчиков. Это прикосновение ощущается теплом. Нет беспокойства, вспархивающего в груди, когда мужчина идёт по рынку, пробираясь среди множества людей, что случайно или не случайно, но коснутся его, толкнут. Нет страха контакта с другими. С Синчэнем хорошо так, словно а – Лань был дома. Но Синчэнь, который, очевидно, любит объятья и прикосновения, сейчас выглядит так неуверенно, так испуганно, словно ожидающим чего – то, что Сун Цзычэню кажется, что они поменялись в этот миг местами. Он переплетает их пальцы, сосредотачиваясь на ощущениях: кожа к коже, центр ладони, подушечки, фаланги – между сильными, большими мужскими ладонями не осталось пространства. Синчэнь выдыхает, поражённый действием любимого, и так же не смеет оторваться от их соединённых рук. — Цзычэнь... — он вскидывает голову в немом вопросе, и Сяо Синчэнь чуть придвигается к нему на коленях. — Позволь... Позволь мне сделать кое – что. И, слегка развернув их руки, даочжан прижимсется устами сначала к тыльной стороне кисти Сун Ланя, пока тот от неожиданности выдыхает, наблюдая представившееся зрелище, а потом, не отрываясь, перемещается к внутренней стороне кисти, прикрывая на мгновение глаза от благоговения. Он приоткрывает веки и застенчиво смотрит на Сун Цзычэня. — Я не смел мечтать об этом, — взгляд его падает на губы молодого человека. — Цзычэнь... — Всё, что угодно. Сяо Синчэнь боялся прикасаться к нему, зная о его нетерпимости к физическому контакту. Сяо Синчэнь обращался с ним, как с драгоценным камнем, над которым хозяин дрожит, который рассматривают, с изумлением запоминая каждый переливающийся на поверхности цвет под лучами солнца, бережно держа в ладонях. Сун Лань чувствует, как дрожь пробегает вдоль позвоночника, стоит ему вспомнить, как нежно Синчэнь касался его, как заглядывал ему в глаза, ища малейший намёк на дискомфорт... Безысходность пробивает при мысли о том, как невинны и нежны они были друг с другом, и что творят с ним сейчас: Сюэ Ян вздрагивает над ним, прижимаясь к нему всем телом, оплетает конечностями, как змея, добравшаяся до добычи, и быстро что – то нашёптывает на ухо, но даочжан не слушает, закрывая очередные врата в собственном разуме, и продолжает быть хладным трупом, подчиняющимся только приказам и режущей боли, без своей воли, без возможности что – то изменить. Неужели это так и будет продолжаться? Что... Что он может сделать?.. Синчэнь! — Цзычэнь... — зубами проходятся по мочке уха, даже не кусают, словно знакомят с новыми ощущениеми. Сун Лань чуть приподнимается, хватаясь за плечи возлюбленного, и прижимается губами к щеке. На губах молодого человека расцветает улыбка. Светлые и тёмные одеяния аккуратно сложены у изголовья; когда темноволосый не может сдержать гортанного стона, пытаясь ухватиться за что – нибудь, то едва не отбрасывает одежды ещё дальше, не осознавая применения рук, пока Сяо даочжан не расцеловывает их касаниями бабочки, не оставляя без внимания ни единую подушечку ладони, постепенно опускаясь к кисти, а оттуда — в сторону локтевой ямки. Как же красив даочжан был в тени деревьев, когда тусклое сияние луны опускалось на его сильные и мощные плечи при каждом движении Сяо Синчэня. Сун Цзычэнь не мог налюбоваться им, и потому не отрывал взгляда от его очей, разделяя ласку и любовь... Мужчина не мог поверить, что это происходило с ним. Что его подчинили, сделали рабом, отобрали волю, лишили любимого... Вместо всего этого навязывая свою ненормальную, лишённую всего чистого, всего того лучшего, что она должна нести в себе, любовь. И снова лишив возможности воспритивиться. Сюэ Ян ещё долго смотрит на него, переводя дыхание после близости. Кончиками пальцев оглаживает его лицо: нос, скулы, веки, губы... Как будто запоминая. А после приподнимается, уходит в соседнюю комнату, как был, не отдавая никаких велений, и возвращается с лотком воды и тряпицей. Склоняется над ним, опускаясь на колени, и обтирает вымоченной в воде тканью в том самом месте, не отводя глаз. В груди нарастает ненависть, но даочжан лишь смотрит в одну точку потускневшими глазами, думая о тех людях, что были дороги его сердцу, а оно обливается кровью так, как не должно у свирепого трупа. Сюэ Ян засыпает у него под боком; его не беспокоят кошмары. Сун даочжан прикрывает глаза и представляет себя рядом с улыбающимся Синчэнем. До самого рассвета эту ночь не оставляет ливень за ставнями. Небольшой водопадик отправляет течение по пруду, что располагался на заднем дворике хижины, и в нём Сун Цзычэнь наблюдает несколько рыбок, что кружат в танце между собой. Он думает о том, что этот вид понравился бы Сяо Синчэню, – может быть, что – то такое можно было бы устроить в их секте – и оборачивается через плечо на брюнета, неосознанно прижавшего к себе скомканное одеяло. Сюэ Ян всё ещё спит. Сун Лань постарался раскрыть двери и ставни так широко, как только мог, но утреннее солнце просто не добиралось из – за расположния стен до лица молодого человека. Это было досадно. Тишину нарушало журчание потока воды и редкие всплески, воспроизводимые во время ударов хвостов рыбок на поверхности. По центру мягко плавали кувшинки, движимые туда – сюда течением. Листья близ стоящих деревьев мягко покачивались в такт дуновениям ветра, развевая тёмные волосы мужчины. В мгновения бессознаиельного состояния брюнета Сун Лань мог выдохнуть про себя, будучи не вплотную закованным цепями, лишающими его собственной воли. Хотя он по – прежнему не мог поднять руку на безумца – этого не позволяла сделать связь, что Сюэ Ян провёл между ними. Но это не было преградой, чтобы не делать другие пакости по отношению к темноволосому: битьё посуды, комкание одежд, раскрытые двери и окна во время непогоды – всё это был под силу свирепому трупу, чем он охотно пользовался. Сун Лань ожидал наказания за свои действия, но Сюэ Ян либо не торопился с этим, либо и вовсе не обращал внимания на беспорядок, который устраивал темноволосый. Он даже не запрещал сидеть возле неподвижного тела даочажана в светлых одеяниях, что вводило в ещё большее замешательство. Лишь после самого первого раза, когда Цзычэнь хотел продемонстрировать молодому человеку, что не всё в его жизни будет сладко с его присутствием, его в миг лишили воли и сознания. Сун Лань не помнит, что тогда делал парень, но думает, что произошедшее прошлой ночью не сильно отличается событиями. А потом Сюэ Ян перестал ставить барьеры и блокировать ему память, наверное, имея собственное наслаждение видеть отчаяние в глазах даоса. Брюнет замечает движение слева от себя. — Уже проснулся... — а – Ян, мельком взглянув на спину возлюбленного, присаживается рядом, так же наблюдая рыбок в пруду. На его плечи накинут потрёпанный плед, из нескольких мест которого выбились маленькие пёрышки, поблёскивающие на свету, и Сун Цзычэнь, немного повернув голову в сторону хозяина, замечает дрожь молодого человека. Чистое небо и солнце над головой не каждый раз сулят тёплую погоду. Тем не менее, Сюэ Ян не срывает с него одежды, не повелевает топиться в этом же самом потоке воды у их ног. И Сун Лань всё чаще задумывается над фактом поступков темноволосого, не имея возможности спросить или подать какой – либо жест – всё равно не будет смысла, Сюэ Ян сочтёт любое неосторожное движение за угрозу и вновь заставит подчиниться. По этой причине здесь, находясь рядом с ним, Сун Лань сдерживает порыв ринуться в сторону от мужчины и остаётся на своём месте. Через некоторое время а – Ян зевает, вытаскивает ноги из – под материи и погружает их в прохладную воду, в этот же миг приваливаясь головой к плечу темноволосого. Сун Лань вздрагивает от этого жеста где – то внутри себя и сжимает кулаки до такой степени, что костяшки белеют. Сюэ Ян этот жест замечает и кладёт собственную руку поверх его, поднимая взгляд кверху. Он видит перед собой застывшее в одном выражении бледное лицо, блёклые очи которого направлены на поток прозрачного пруда, подмечает мертвецкую бледность и рассматривает замысловатый узор проступивших на коже вен. Поднимая хладную руку, парень прижимается в поцелуе к костяшкам пальцев, прикрывая глаза и чувствуя нарастающую в голове боль в совокупночти с обволакивающим всё тело отчаянием и безысходностью. Он счастлив от долгожданного присутствия даочжана рядом с собой. Ему плохо, что возлюбленный не разделяет того же.