«Если вы разговариваете с человеком на языке, который он понимает, вы обращаетесь к его разуму. Если вы разговариваете с ним на его языке, вы обращаетесь к его сердцу.» — Нельсон Мандела
Вейюань был спокойной по натуре личностью. Он привык не лезть на рожон и предпочитал сто раз подумать прежде чем сделать. За эту рассудительность его ценили многие, в том числе и Ван Яо. Однако сейчас Шанхай был в ярости. И это было мягко сказано. — Нет, он нашёл время геройствовать! — Вейюань ходил из угла в угол. — Вот почему из всей нашей компании здравый смысл есть только у нас с тобой, а? Сначала Шанхай думал, что Пекин «перебесится и вернëтся». Однако прошли целые сутки. Не была и намëка на его возвращение. — Не кипятись, Юань, — примирительно сказал Нанкин. — Не мог же он уйти далеко. — Значит, так! Нужно найти его, — вдруг выпалил Шанхай. — Да ты с ума сошёл! — воскликнул Нанкин. — И ты только что говорил про здравый смысл! Не проще дождаться Яо-сэнсея и с ним решить, что делать? — Учитель тогда кинется искать его вместе с нами! Мы не должны подвергать его опасности! — заявил Шанхай, поглядывая на мечи, который достал им Лун в случае, если надо будет обороняться. — Тогда я иду с тобой! — заявил Сию. — Я не оставлю тебя одного. — Нанкин, тебе куда! Ты и так пострадавший. — Мы все пострадавшие! Хватит относиться ко мне, как к неживому. Я достаточно окреп, для того, чтобы драться и давать отпор. Если нам суждено погибнуть от рук японцев — то сделаем это вместе! — Нанкин с чувством схватил Шанхай за запястье. — Чëрт с тобой! Пойдём! — О, что за драму вы тут развернули? — вдруг прозвучал голос Луна. — Лун! Ты вовремя! — сказал Шанхай. — Значит так, учитель, скорее всего, направится к нам. Задержи его любой ценой, слышишь! — Не, ну я-то могу, но… Зачем? Разве вы не хотите его видеть? И где Пекин? Что вы тут устроили вообще? — Ааа! Слишком много вопросов! Просто задержи его, ясно? — Вы что-то задумали, мне это не нравится… — Поверь, Лун, это всё ради Яо-сэнсея. И кратко поведал ему историю случившегося. И сколько бы Лун их ни отговаривал от этой затем и ни останавливал, Нанкин и Шанхай были непреклонны. Скрепя сердце, дракон согласился.***
Китай тем временем вернулся домой. Однако сразу к городам его не пустили. Сначала расспросили о встрече, собраниях, союзниках и тому подобное. Яо старался отвечать как можно подробнее, опуская при этом лишние моменты (про надоедливого Францию лидерам знать совсем необязательно). Потом Мао взял Яо под локоть и отвëл в сторонку «для важного разговора». — В общем, нужно написать парочку писем России, — шепнул Мао, и Яо встрепенулся. — Простите за вопрос, но… Зачем? Нет, я не против, но по-моему, России сейчас точно не до моих писем, — и горько усмехнулся про себя. Китаю самому было не до переписок. Сердце болело за города. В буквальном смысле. Он чуял, что-то случилось. — Вот до чего противный! — проворчал Мао. — Если говорят надо, то значит, надо! — Хорошо, — смиренно ответил Китай, понимая, что деваться некуда. — А что писать то собственно? — Как жизнь, как на фронте дела… Ну, что ещё обычно друзьям пишут? — Друзьям?.. — Ну да. Я слышал, вы неплохо ладите. Разве нет? — Ох… Яо не успел вздохнуть, как его усадили за стол и дали письменные принадлежности и сказали: «Пиши!». Китай задумался. Во-первых, на каком языке писать? На монгольском или латинском? Иван понимал оба эти языка, но какой ему легче воспринимать на письме? В какой-то момент к Яо даже закралась крамольная мысль написать письмо на китайском. Иван его точно не поймёт и навряд ли кто-то будет заниматься переводом. Вот умора будет. Правда, кое-кто по шапке потом получит, но это, как говорится, будет потом. Однако, без шуток. Совесть, которая внезапно решила, что пора выходить из спячки, не позволила Яо выполнить эту затею. А вдруг это письмо решит судьбу страны? Неспроста же ему дали его писать. Ох, неспроста. И тут Яо озарила ещё одна мысль. Лучше предыдущей. — Шэнь Ю! Шэнь Ю! — Китай окликнул молодого военного, который шёл по своими делам. Тот остановился и огляделся по сторонам. Яо схватил его за руку и резко затащил в кабинет. До смерти перепуганный Шэнь Ю уже был готов дать отпор неприятелю, однако, увидев лицо злоумышленника, перевёл дух. — Вы чего так пугаете?! — Прости, ситуация экстренная. По-русски писать умеешь? Можешь не отпираться. Я знаю, ты учил его. — Ну, если только самые простые предложения… — смущëнно ответил юноша. — Вот! Самые простые мне и нужны! — загорелся Яо, усаживая Шэнь Ю за своё рабочее место. — Значит так, пиши. — А что писать? — на Яо был направлен в край растерянный взгляд. — А вот не знаю. Давай вместе подумаем, что можно написать в письме другу. И вообще, что ты можешь написать? — Ну, русские при встрече говорят друг другу «привет», — на ломаном русском произнëс военный, задумчиво проведя рукой по подбородку. — Годится! Пиши! Всё, что умеешь пиши! Главное, чтобы складно получилось, и Иван хоть что-нибудь понял. — Вашего друга зовут Иван? — Шэнь Ю улыбнулся. — Угу. — Здорово! Я слышал, это самое популярное имя у русских. — Не отвлекайся, пиши. Шэнь Ю кивнул и принялся старательно выводить на бумаге русские буквы. Яо заворожëнно наблюдал за процессом. Совместными усилиями у них вышло это: «Привет, Иван! (Вывести это имя Шэнь Ю стоило больших усилий). Как ты? Не болей. С любовью, Китай». Всё. Коротко, но со вкусом, как сказал Яо. И вообще, «неважно, что в письме, главное, что оно НА РУССКОМ». Довольный и с чувством выполненного долга, Китай сначала показал письмо Мао и, получив одобрение, отправил его.***
Яо был абсолютно прав, когда говорил о том, что России сейчас совсем не до писем. Ему было не до всего в принципе. Дома его ждало море проблем: ситуация на фронте представляла нерадостную картину, сëстры по-прежнему находились в плену у Людвига, и никаких вестей от них не было, да и босс гонял слишком жëстко и требовал многого. Иван всё больше осознавал свою слабость. Почему он, некогда могущественная империя, теперь не может справиться с Германией и его союзниками? Что с ним случилось? Впрочем, времени на самобичевание не было. Иван взял себя в руки и сквозь зубы продолжал работать, помогал, чем только мог: доставлял продовольствие, утешал убитых горем родственников (и без того хрупкое сердце Вани готово было разорваться на куски), оказывал помощь раненным и даже участвовал в боях. Вот только силы уходили. А откуда брать их — непонятно. Раньше источником этих сил была семья, сëстры, которые поддерживали брата во всём. А теперь и их отняли. Не только Наташа и Оля были в плену. Ленинград тоже находился не в лучшем положении, находясь под постоянным конвоем. Есть ему не давали, а воду для питья брали исключительно из замëршей реки. Держаться было трудно, однако бывший Санкт-Петербург не думал сдаваться. — Ну что, Ленинград, не думаешь наконец умерить свою гордость? И тебе дадут поесть. Давай же, ты столько не ел. Так мало того, из-за твоего упрямства столько жителей сейчас умирают на улицах. Не больно ли тебе смотреть на это? — Вы думаете, что заморите меня голодом и я сдамся? — тяжело дыша, ответил Ленинград. И глаза его горели ненавистью. — Знаете, в России говорят, закатайте губу обратно! Двое немцев лишь пожали плечами и вышли. Ленинград закутался в порванное пальто. Предстояла ещё одна голодная зима. Её надо было пережить. Ваня знал, что творится с Ленинградом. Знал, что творилось с другими его городами. И осознание того, что он не может им всем помочь, грызло изнутри. Но нельзя сдаваться. Это самое худшее, что Ваня может сделать сейчас.***
Только лишь потом Яо отпустили. Не теряя ни минуты, Китай поспешил к Луну. Он единственный, кто знал, где скрываются ученики Яо. — Яо! Мальчик мой, как я по тебе скучал! — радостно воскликнул Лун, сгребая Китай в объятия своими лапами. — Я тоже скучал, Лун, — Яо улыбнулся и почесал дракона под подбородком. Лун, любивший это, замурлыкал будто шелудивый кот. — Пекин писал мне, что ты нашёл их и с ними всё хорошо. Я могу увидеть их сейчас? — Слушай, куда тебе спешить. Останься со мной, я ведь так давно не видел тебя. Расскажи мне, как там союзники? Тебя никто не обижал? — Да кто меня обидит, Лун, — отмахнулся Яо. — Что говорить об этих союзниках? Союзники как союзники. И всё же, мне пора к ученикам. Пусти. — Не пора тебе к ученикам, — настойчиво ответил дракон. — Побудь со мной ещё. — Но ведь они тоже по мне скучали! И я по ним! Лун, ну не будь же ты эгоистом. Скажи, где они. — Нет, эгоист в данном случае ты, Яо. Забыл, кто пестовал тебя, когда был маленьким? — Я помню, как однажды ты уронил меня, когда нянчил, — фыркнул Яо, отвернувшись. — И как великий ван с женой меня чуть тогда не убили… — И правильно бы сделали. Надо тебя на место иногда ставить, а то возомнил из себя тут, видите ли. — Ах ты, мелочь неблагодарная! — прикрикнул Лун, и длинный хвост его в момент кольцами обвился вокруг Китая, полностью обездвиживая его. — Я научу тебя разговаривать со старшими! — Бу-бу-бу, — усмехнулся Яо. — Лун, помилуй, сколько раз ты уже говорил эту фразу? И вообще, хватит мне тут зубы заговаривать! Где мои ученики? — Лун? Учитель? — раздался голос Пекина сзади. Дракон от неожиданности отпустил Яо, и тот, не удержав равновесия, упал на пол. — Пекин! — Яо быстро поднялся и подошёл к Боджингу, взяв его за плечи и осмотрев с ног до головы. — О, слава богам, ты цел! — Так, я не понял, — нахмурился Лун. — Пекин, разве эти не пошли искать тебя?.. — Кто эти?.. — настороженно спросил Яо, чувствуя неладное. — Зачем меня искать? — непонимающе заморгал Пекин. — Я за продуктам ходил! (в его руках была корзина с овощами). У нас еда заканчивалась. — И никому не сказал?! — взревел Лун. — И почему так долго?! — Обстоятельства в пути задержали! У Яо закружилась голова. Нет, его точно скоро доведут до ручки. — Значит так, а теперь просто объясните мне, что происходит… — тихо вздохнул Яо.