ID работы: 11329825

Он станет моим полотном

Слэш
NC-17
Завершён
299
автор
Размер:
115 страниц, 19 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
299 Нравится 428 Отзывы 71 В сборник Скачать

Часть 6

Настройки текста
Примечания:
      Нож на нож. Лезвие скользит по лезвию в ожесточённой, насильственной ласке, выбивая из партнёра искры и жалобный лязг металла. Кухня разгромлена в хлам. Горизонтальные полоски жалюзи изломаны, смяты, вырваны вместе с кронштейнами и фрагментами облицовки из окна. На барной стойке нет ни единого целого бокала. Бутылки с алкоголем разбиты, свалены в одну кучу. Осколки посуды и мелкого гипсового декора впиваются в подошву обуви, крошатся в неприятно скрипящий песок. Под ногами стеклянная крошка и кровь.       Их схватка напоминает танец, ритуал. Человек пытается загнать зверя обратно в клетку. Зверь не хочет вновь оказаться на цепи. Вопрос лишь в том, кто из них зверь, а кто человек на самом деле? Они почти равноценные, равносильные соперники. Вот только долго ли можно продержаться с израненными руками?       Когда повреждённые пальцы перестают слушаться Олега и выпускают нож, Птица крепко обхватывает его за пояс и с силой вбивает в стену. С такой силой, что что-то сыплется им на головы с потолка, а из груди мужчины вырывается болезненный хрип. Чрезвычайно приятный на слух. Олег изворачивается и оказывается сзади, прижимает Птицу щекой к кафельной плитке. Одной рукой пытается удержать оба его запястья за спиной, другой обвивает шею.       — Угомонись уже! Слышишь меня?! — не подвешенный к крюку, он может правильно распределить силы в удушающем захвате и добиться желаемого — временной потери сознания противника. — Угомонись, или я тебя вырублю!       — Мне, конечно, нравится... — задыхается Птица, скалится, обнажает окровавленные зубы. — Но сегодня я не в настроении.       Нож всё ещё в его руке. Птица резко откидывает голову назад, ударяя Олега затылком, а затем, не оборачиваясь, вонзает нож. Вслепую, а потому не туда, куда рассчитывает. Лезвие попадает в бедренную артерию. Он понимает это слишком поздно, когда ослабевает хватка, а под ногами начинает стремительно расползаться лужа крови. Шатаясь, Олег отступает на несколько шагов назад, но, быстро теряя силы, падает.       — Вот чёрт... — Птица лениво приближается, чешет подбородок острием ножа. — Если кровотечение не остановить в течение двух минут, ты умрешь. Я ведь ещё могу спасти тебя. Конечно, если хорошо попросишь. Ты ведь попросишь?       — Пошёл ты.       Неправильный ответ. Олег пытается подняться, но Птица наступает на его плечо и опрокидывает на спину. Затем садится сверху, до боли сжимает запястья, не позволяя прикоснуться к пульсирующей ране. Чувствует, как истерически бьётся сердце в груди. Не от страха, нет. От голода. От острой кровопотери. Как же это называется? Синдром «пустого сердца»?       — Невыносимо больно, правда? Кажется, что сердце вот-вот остановится. Счёт идёт на секунды... Самое время сказать волшебное слово, — он прикладывает нож к кадыку Олега, дразнит, водит вверх и вниз. — Я жду.       — Нет.       Ты не понял? Ты до сих пор ничего не понял, Олег? Я одержим.       — Думаешь, так легко отделаешься? Думаешь, я не найду способ превратить в ад последние минуты твоей жизни? Кажется, я говорил, что никогда никого не насиловал. Но всё бывает в первый раз. — Птица стискивает его подбородок, заставляя приоткрыть рот. — Не смей отводить глаза! Смотри на меня.       Давай, тебе же хочется. Тебе же интересно попробовать. Почему бы и нет, чёрт возьми? Волков простит, что ты сегодня без цветов. Представь, как это будет приятно. Представь, как будет страдать твой брат, когда узнает, что сделали с его другом перед смертью. Ну же, давай! На живот, лицом в собственную кровь. Пока он ещё тёплый, пока он ещё дышит, пока всё чувствует... Пока он ещё может кричать. Он ведь не собирался этого делать? Посмотрим. Тебе же хочется. Как же тебе хочется.       — Нет, — глаза наполнены слезами, но в них нет ни мольбы, ни страха.       — Проси! — Птица обхватывает лицо Олега ладонями, дёргает на себя, резко отпускает.       Голова безвольно падает, ударяется о пол. Олег не отвечает. Олег почти не дышит. Белый. По-настоящему белый. Мокрый, весь в липком поту. Губы едва заметно шевелятся в бреду. Умирает. Он умирает... Птица зажмуривается и часто моргает, смахивая наваждение с ресниц. Демоны поют в его голове на разные голоса. Бросить! Смотреть! Растерзать! Развлечься и добить! Спасти! В последний раз они кричали так громко в ту ночь, когда он, ещё ребёнок, поджигал край синтетической материнской сорочки.       — Проклятье...       Птица быстро расстёгивает ремень, выдёргивает из джинсов. Размахивается и под прямым углом ударяет ножом пол, обламывая лезвие у самого основания. Он легко находит артерию на внутренней стороне бедра Волкова, прижимает её пальцами, прикладывает рукоятку. Затем туго затягивает ремнём.       — Скорая? Мужчина, около тридцати. Ножевое ранение, пробита бедренная артерия, — Птица кратко и хладнокровно указывает время наложения жгута, называет адрес. — Торопитесь. Он почти труп.       Уходит, оставляя широко распахнутой входную дверь.

***

      По иронии судьбы окна частной палаты выходят как раз на ту часть города, где до сих пор виден столб чёрного дыма. Сам дом находится вне поля зрения. Но пожар, перекинувшийся на пустующую часть здания, тушат до сих пор. Сергей закрывает глаза, чтобы не смотреть.       — Как я мог сказать тебе? — он прижимается лбом к холодному стеклу. — Ты ведь сразу спросил, нет ли у меня братьев или сестёр. Я не мог вдруг «вспомнить» о нём спустя год, два... Мне было стыдно.       — Стыдно за брата? — Олег пытается сесть, но почти сразу сдаётся и снова откидывается на подушку.       — Стыдно, что я тогда солгал.       Сергей отходит от окна. Садится рядом и натягивает рукав на запястье, чтобы скрыть заметную гематому — отпечаток собственных зубов. Несколько часов назад ему сообщили, что брат погиб. Несколько часов назад он остервенело вгрызался в руку, чтобы не кричать, но всё равно выл от горя, забившись в кабинке больничного туалета и мысленно повторяя всего одно слово. Мёртв. Мёртв, мёртв. Он мёртв. Господи, он мёртв. Сгорел. Заживо сгорел в аду, который построил сам.       — Зачем, Серый?       — Боялся, что ты отвернёшься от меня, если узнаешь правду. Боялся, что ты подумаешь... О, да они же близнецы, они выглядят и мыслят одинаково. У них даже одна ДНК на двоих. Если один способен на убийство, способен и второй. Честно говоря, я до сих пор этого боюсь.       — Да как тебе такое в голову могло прийти? — Олег накрывает его пальцы своими, ободряюще пожимает.       — Полиция не даёт комментариев, но ни у кого не остаётся сомнений, что погибшим является сам владелец, — голос корреспондента звучит непривычно громко после вялого репортажа о каких-то нейтральных вещах. — Преступник, имя которого в интересах следствия не разглашается, прошлой ночью проник в опечатанную квартиру и совершил поджог. Предполагается, что он сделал это с целью сокрытия улик, но сам не смог выбраться из горящего дома. Напоминаю, на сегодняшний день он считается одним из самых жестоких серийных маньяков за всю историю Санкт-Петербурга. Согласно предварительным данным, на его счету более...       Я виноват. Только я виноват. Виноват перед братом. Виноват перед мужчинами и женщинами, которых он убил. Он действительно Птица — свободный от оков человеческой морали, закона, стыда, ханжества. Свободный от страха. А ты... Ты трус, Сергей. Ты всегда был трусом. Если бы ты солгал и разделил с ним вину в поджоге, вы бы попали в лечебницу вместе. А он был там один, совсем один. Пока тебе сочувствовали, его ненавидели и презирали. Над ним издевались, что только сильнее ожесточило его сердце. Ты предатель. Трус и предатель. Ты во всём виноват. Не он, а ты — настоящий убийца.       — Ничего не забыл? — Сергей дотягивается до стола, вручает Олегу стакан с гранатовым соком. — Пей.       — Больше не могу пить эту дрянь, — тот закатывает глаза, но подносит соломинку к губам. — Она мне желудок разъедает. Кислота.       — Слышать ничего не хочу. Ты себя в зеркале видел? Врач сказал, это полезно при такой анемии, — он помогает Олегу сесть, подкладывает под его спину высокую подушку, поднимается сам. — Я хотел кое-что сказать тебе. Что-то очень важное...       — Олег Волков? — постучав костяшками по открытой двери, в палату заходит Дмитрий Дубин. — Добрый день, помните меня? Как вы себя чувствуете?       — Как приглашённая звезда на оргии вампиров. Теперь подыскиваю себе нового агента... Хотите гранатовый сок? Я его ещё не пил. Пожалуйста.       — Нет, благодарю. Мне нужно задать вам ещё несколько вопросов, — вооружившись блокнотом, полицейский подходит ближе и достаёт из-за уха простой карандаш. — В лаборатории не уверены, что из останков удастся выделить генетический материал. Сергей предоставил образцы для сравнения, но кости так сильно прогорели, что... Простите. Возле трупа обнаружили часы. То, что от них осталось. Как думаете, сможете их опознать?       — Где он?!       Едва не сбивая стажёра с ног, в палату влетает Игорь Гром. Он приближается к Сергею, замахивается и наносит удар такой силы, что тот теряет равновесие и, пошатнувшись, врезается в изножье кушетки. Дубин пытается успокоить бывшего наставника, удерживая его за плечи, но встречает сопротивление и полный болезненной ненависти взгляд.       — Игорь, что ты тут делаешь? Ты не должен здесь находиться!       — Сукин сын! Ты серьёзно думаешь, что он ничего не знал о своём брате шизофренике? А я думаю, всё он прекрасно знал. Знал и закрывал глаза на его делишки. Что ему стоит? С такими-то деньгами! Не хотел, чтобы отбитый близнец запятнал фамилию?       — Я понимаю, как тебе...       — Ни хрена ты не понимаешь. Твою любимую женщину не собирали по кускам, как конструктор, чтобы по-человечески похоронить. Она не лежит в гробу без головы. Тряпками набитая, как кукла, потому что ублюдок её выпотрошил.       — Игорь...       — Пусть выскажется, — Сергей отходит к столику, прикладывает салфетку к разбитой кровоточащей губе.       — Да, я выскажусь. Если твой брат сгорел в том пожаре, мне очень жаль. Мне жаль, потому что я не добрался до него раньше. А ты... — Игорь переводит взгляд на Олега и решительно шагает в его сторону, но встречает преграду в виде Разумовского. — Я ведь читал твои показания. Ты говорил, что он был в маске. Если бы не видео с камер наблюдения, его бы никогда не нашли. Хотел прикрыть его? Зачем? Не желал раскрывать грязный семейный секрет своего дружка? Или у тебя развился стокгольмский синдром?       — Это всё? — холодно спрашивает Сергей.       — Нет. Я надеюсь, твой брат горел долго. И надеюсь, что он продолжает гореть в аду. Если я узнаю, что один из вас двоих замешан в смерти... — Игорь давится воздухом, так и не сумев произнести имя Юли. — Я его убью. Теперь всё.       — Я выведу тебя, пока Стрелков не увидел... — Дима настойчиво хватает Грома за рукав, выталкивает из палаты. — Прошу прощения за недоразумение с показаниями... Сочувствую вашей утрате.

***

      Он видит серое небо и дым. Чёрные крылья. Двухголового мужчину, который, раскрывая объятия, манит его и утягивает в картину. Одна голова склоняется к его лицу. Вторая стыдливо отворачивается, умывается смоляными слезами. Всё вокруг горит. Языки пламени скользят по коже. Но это совсем не больно. Его крылья защищают от огня.       С резким выдохом Олег просыпается. Он видит такие сны почти каждую ночь. Всегда разные, но всегда очень похожие друг на друга. Как картины из одной коллекции в галерее.       — Что ты здесь делаешь? — он сонно улыбается, заметив знакомое рыжее пятно в тёмной палате.       — Пришёл посмотреть на тебя.       — За день насмотреться не успеваешь? Серёж, не нужно торчать здесь сутками. Со мной уже ничего не случится.       — Тебе снова снился кошмар? — он садится на край кровати, накрывает кисть прохладными пальцами. — Снова... он?       — Он, — Олег прищуривается и, когда глаза более-менее привыкают к отсутствию света, хватает бейдж, пристёгнутый к больничному халату. — К чему этот маскарад, доктор?       — Здесь строго ограничено время посещений. Пришлось позаимствовать у знакомого врача, — он пожимает плечами, расправляет накрахмаленные лацканы. — Да он особенно и не возражал, как мне показалось.       — И часто ты бываешь здесь по ночам?       — Часто.       — Когда я был в коме, ты случайно не...       — Да, тоже приходил. А почему ты спрашиваешь? Хочешь выписать для меня запретительный ордер?       — Нет, — он действительно очень заразительно смеётся. — Мне кажется, будто я слышал твой голос... Но про ордер я подумаю. Ещё раз узнаю, что ты просидел здесь всю ночь, сам сбегу.       — Я всё равно тебя найду. Спи, — он поправляет одеяло, усмехается уголком губ и смотрит на Волкова до тех пор, пока тот, всё ещё очень слабый, не закрывает глаза. — Олег?       — М? — он уже почти спит и скорее машинально отзывается на своё имя.       — Ты мне тоже снишься, — Птица склоняется так, что волчий кулон выскальзывает из-под халата, и невесомо касается губами виска Олега.       У меня теперь новый дом. Ещё лучше прежнего. Но почти каждую ночь я всё равно пробираюсь в твою квартиру. Сплю в твоей постели. Вижу сны. Просыпаюсь и рисую кое-что у тебя на стене, прямо на кирпичах. Тебе понравится. Это будет сюрприз. Я всегда чувствовал себя Птицей. Но ощутил тяжесть крыльев за плечами только теперь. Я тебе их покажу.       Птица выходит из палаты. Проходит мимо кладовки, где, заваленный кучей белья, лежит бездыханный врач с перерезанным горлом. Идёт к лестнице, которой, в отличие от лифта, практически не пользуются. Исчезает на неосвещённой лестничной клетке.       Дверцы расположенного рядом лифта разъезжаются в стороны. Сергей пахнет улицей и дешёвым растворимым кофе, купленным в автомате на первом этаже. Он на мгновение замирает, оглядывается, долго смотрит на дверь с крошечным стеклянным окошком. Странное ощущение. Он поворачивает ручку и тихонько, чтобы не разбудить Олега, заходит в палату. Как спонсор и меценат больницы, он может приходить сюда в любое время.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.